Лето в Сосновке

01 - Ваня и Ростик.fb2
02 - Встреча в пути.fb2
03 - Димка.fb2
04 - Задние игры.fb2
05 -Логика жизни.fb2
06 - Мишки.fb2
07 - Настоящий спартанец.fb2
08 - Пацанячий кайф.fb2
09 - Плотские желания.fb2
10 - Пятое время года.fb2
11 - Соглядатай.fb2
12 - Спим вместе.fb2
13 - Тексты в рифму.fb2
14 - Юркино утро.fb2

Скачать: PDF

 

 

Скачать: PDF - EPUB - DJVU

 

Pavel Beloglinsky ©2023

Когда-то, еще до рождения и Сереги, и Толика, в Сосновке был совхоз. Была
в том совхозе школа, была больница, был детский садик... всё было в
Сосновке, как говорит Серёгин дед. Потом – опять-таки, еще до рождения
Толика и Серёги – начались новые времена, совхоз развалился, исчез-
испарился, словно его никогда и не было, и Сосновка постепенно стала
умирать: работы не стало, жить стало не на что, и все, кто был помоложе,
подались из Сосновки кто куда. Отец Серёги – точнее, отец его будущий, а
тогда ещё никакой не отец, а просто отслуживший в армии парень – уехал на
заработки в Москву, там женился, развёлся, вернулся в родное село, но
делать в родном селе было нечего, и спустя недолгое время он снова подался
в Москву на заработки, где вскоре ещё раз женился и больше в Сосновку для
обустройства своей жизни уже никогда не возвращался, – Серёга родился в
Москве. А мать Толика в городе, что от Сосновки в трехстах километрах,
когда-то выучилась на повара, там вышла замуж за ровесника – и потекла-
побежала её жизнь в этом каком-никаком, но все-таки городе, – Толик
родился там. В Сосновку же оба они – и Серёга, и Толик – уже приезжали на
летних каникулах в прошлом году, причем, если в прошлом году Серёга
всего на три дня приезжал с отцом к своему деду, а Толик чуть больше
месяца гостил у своей бабки, так что они, оба неместные, могли лишь пару
раз друг друга видеть, случайно встречаясь на улице, то в этом году, когда
они снова приехали в Сосновку погостить, получилось прикольно: еще
осенью дед Серёгин и бабка Толика «сошлись для совместного проживания»,
и... в этом году получилось так, что Серёга, приехавший к деду, и Толик,
приехавший к бабке, уже никак не могли не познакомиться, потому что в
этот свой приезд они одномоментно стали как бы родственниками. И хотя им
обоим было понятно, что никаким родством это не было и быть не могло, тем
не менее... тем не менее, получалось прикольно!

Серёгу в Сосновку, как и в прошлое лето, привёз отец – с той лишь разницей,
что в прошлое лето Серёга с отцом приезжал и с отцом же через три дня
уехал, а теперь отец его именно привез, чтоб у деда в Сосновке оставить – на
целый месяц. Вообще-то, у Серёги был шанс полететь с родителями на три
недели в Таиланд, но отец Серёгин еще зимой поставил Серёге условие –
полетит он, Серёга, в Таиланд лишь в том случае, если год учебный закончит
без “троек”. «Имей в виду, я не шучу, – предупредил отец. – “Пятёрок” с тебя
никто не требует, но на “четверки” учиться ты вполне можешь. Старайся!».
Серёга и сам понимал, что на “четвёрки” и даже на “пятерки” учиться он мог
бы вполне, и даже без всяких особых условий, но ему постоянно не хватало
то времени, то терпения, то чего-то еще... да и потом: как-то не верилось, что
родители полетят в Таиланд, а его с собой не возьмут, оставят дома, –
закончил Серёга учебный год с тремя “тройками”: по русскому языку, по
английскому языку и по алгебре. Из-за этих долбанных “троек” отец с
матерью даже поссорились и три дня друг с другом не разговаривали: мать
считала, что не надо так жестко увязывать оценки с «летним отдыхом
ребёнка», что «в следующем учебном году ребёнок все исправит», но отец,
не желая быть болтуном, остался непреклонен, и – Таиланд для Серёги
накрылся медным тазом, – так Серёга оказался в Сосновке. Поздно вечером
он в Сосновку с отцом приехал, а утром отец укатил назад, пожелав Серёге
«хорошо отдохнуть – поднабраться сил для следующего учебного года».
- Ещё и издевается... – г лухо проговорил Серёга, с трудом сдерживая слезы –
глядя вслед удаляющемуся «Ниссану». Слёзы готовы были брызнуть от
жгучей, нестерпимо жгучей обиды... собственно, до самого последнего
момента – и когда он ехал с отцом в Сосновку, и когда они в Сосновку
приехали, и даже утром, когда завтракали – в душе Серёги теплилась
надежда, что всё это, быть может, всего лишь «воспитательный момент», что
в последний момент отец сжалится над ним и всё отыграет назад, не будет
его оставлять в Сосновке... надежда эта растаяла вместе с исчезнувшим за
поворотом серебристым «Ниссаном».
- Ну, а кто тебе мешал хорошо закончить учебный год? – рассудительно
проговорил дед, который был еще с вечера посвящён во все перипетии
Серёгиной «ссылки». – Закончил бы год без “троек”...
- Да при чем здесь это! – перебивая деда, не давая деду развернуть свою
мысль, поморщился Серега, в душе понимая, что дед прав. И дед прав, и
отец... отец тоже был прав, как ни крути, потому что заранее проговорил
условие для его, Серёгиной, поездки в Таиланд, и всё равно... всё равно было
обидно! И обидно было, и жалко себя... из-за каких-то долбанных оценок...
обидно было – до слез. Впрочем, слёзы Серёга все-таки сдержал – слезам
пролиться не дал. Только раз-другой с шумом втянул в себя воздух носом да
до боли закусил губу – чтоб не расплакаться.
- Ладно,

– видя состояние внука, примирительно проговорил Пётр
Степанович. – Ты, Серега, как... ещё не куришь? – доставая из кармана пачку
сигарет, дед спросил это без всякого любопытства в голосе, и потому вопрос
прозвучал как бы походя, между прочим.
- Нет, – коротко буркнул Серёга, отрицательно качнув головой, и по тому,
как внук ответил, дед понял, что внук не врет.
- Это хорошо, что не куришь, – Пётр Степанович, чиркнув спичкой – поднеся
огонь к зажатой в зубах сигарете, глубоко, с наслаждением затянулся и,
выдохнув сизый дым, одобрительно проговорил: – Не куришь – и не надо, не
начинай. Ничего в этом хорошего нет...
- Да? А почему же ты тогда куришь, если в этом нет ничего хорошего? –
Серёга не столько вопросительно, сколько ехидно посмотрел на деда.
- Ну, почему... потому что глупый был! Раз попробовал когда-то, другой раз
попробовал... потом втянулся, и... пошло-поехало. А ты молодец, что не
куришь! Не куришь – и не надо пробовать, не надо начинать... ничего
хорошего в этом нет, – дед, снова затянувшись, снова выпустил изо рта
сизый дым, словно издеваясь над Серёгой – говоря одно, а делая другое... во
всяком случае, именно так Серёге показалось.
- Ну, так брось курить! – хмыкнул Серега, глядя на деда полунасмешливо,
полувопросительно. – Брось, если ничего хорошего в этом нет...
- А это уже вопрос философский... – отозвался Пётр Степанович, щелчком
пальца стряхивая на траву с сигареты пепел.
- Это, дедуля, не философский вопрос, а вопрос силы воли, – назидательно
проговорил Серёга, как если бы не Пётр Степанович был старшим, а
старшим был он, четырнадцатилетний Серёга.
– А философский вопрос...
философский вопрос – это что я здесь буду делать целый месяц? Целый,
блин, месяц... я с ума сойду! – в голосе Сереги прозвучало отчаяние.
Ещё час назад, когда в душе Серёги теплилась надежда, что отец его здесь не
оставит, что вся эта поездка к деду всего лишь воспитательный момент, этот
вопрос – что можно делать в Сосновке целый месяц – не имел такой остроты,
но теперь, когда отец уехал и стало ясно, что всё по-настоящему, Серёга
готов был уже не заплакать, а завыть от отчаяния: целый месяц... целый
месяц в этой глуши!
- Ладно, Серёга, не вешай нос! Придумаем, чем тебе заниматься. Тем более,
ты не один здесь будешь – после обеда съездим в район, встретим Толика...
он, кажется, твой ровесник – вместе и будете отдыхать... ты ещё не захочешь
уезжать отсюда!

- Я уже хочу уехать! – не особо деликатничая, буркнул Серёга.
- Не говори «гоп», пока не перепрыгнул, – глядя на внука, засмеялся Пётр
Степанович. – Здесь у нас воздух, рыбалка... все, идём! Не расстраивайся! –
Пётр Степанович ободряюще приобнял Серёгу за плечи. – Ты ещё не знаешь,
какой вкусный украинский борщ баба Зина варит... пальчики оближешь! А
пирожки с вишней, с крыжовником, со смородиной! А блинчики! А вареники
с творогом! И все, заметь, натуральное, никакой вашей химии магазинной, –
Пётр Степанович, изображая блаженство, облизнул губы.
– Идём, Серёга, идём! Посмотрим наше хозяйство...
Хозяйство у Петра Степановича и Зинаиды Ивановны состояло из коровы и
тёлочки, но дома их сейчас не было, они были на выпасе; ещё была
бородатая коза Виола с двумя белыми игривыми козлятами, был поросёнок и
были куры, возглавляемые сразу тремя боевито гарцевавшими петухами.
- Прямо зоопарк у вас здесь: и животные есть, и птицы, – проговорил Серёга,
не без интереса наблюдая, как один из петухов погнался за курицей.
- Зоопарки – это у вас там, в городе. А здесь это хозяйство, живность, –
отозвался Пётр Степанович. Петух, между тем, догнал курицу, вскочил на
неё, вмиг осоловевшую, стал сноровисто, яростно топтать. – Идём, Серёга...
покажу тебе ещё что-то!
- Идём, – Серега, сунув руку в карман шорт – с силой сжав, сдавив пальцами
вдруг непонятно отчего подскочивший, сладко отвердевший член,
направился вслед за Петром Степановичем, думая о том, какие свободные
нравы царят в курином мире...
До обеда дед показывал внуку «ещё что-то»: свою мастерскую слесарную,
где были всякие инструменты, весёлого просенка, игривых козлят, которых
Сёрёга погладил... Борщ был действительно замечательный – за обедом
Серёга навернул тарелку и не отказался от добавки; на второе – или вместо
второго – были золотистые блинчики со сметаной или c малиновым вареньем
на выбор, и это тоже было необыкновенно вкусно... словом, не так уж всё
было и плохо! За обедом Серёга назвал Зинаиду Ивановну бабулей, это
сорвалось с его губ совершенно непроизвольно и потому прозвучало в
контексте обретения нового родства органично и естественно.
Толик – внук бабули и, следовательно, новый Серёгин родственник –
приезжал поездом в пять часов вечера. Сосновка располагалась в стороне от
железной дороги, то есть станция железнодорожная была в райцентре,
расположенном в двадцати километрах от Сосновки, и потому Толика нужно
было ехать встречать, – в четыре часа Пётр Степанович выгнал из гаража
старый «Москвич» ядовито-желтого цвета...
- Ну, дедуля, у тебя и...
– Серега хотел сказать «драндулет», но вовремя
спохватился, – у тебя и ретро ё-мобиль! Сколько лет этой машине?
- Лет ей, Серега, прилично... – Пётр Степанович на секунду задумался. – Тебе
вот сколько сейчас?
- Четырнадцать, – отозвался Серёга.
- Вот! А «Москвич» этот старше тебя, тоже москвича, в два раза, и даже чуть
больше. Старая машина, но надежная, безотказная. А главное, рабочая – сено
на ней вожу, стройматериалы... на рыбалку езжу. Когда-то, когда ты ещё не
родился, я в вашу Москву на ней ездил... хорошая машина! – Пётр
Степанович погладил ладонью капот.
- Я на такой ещё ни разу не ездил, – проговорил Серёга и тоже зачем-то – то
ли невольно подражая деду, то ли проникшись данной «Москвичу»
характеристикой – погладил капот.
- Ну, этот пробел в твоей жизни мы без труда исправим. И сделаем это прямо
сейчас, – рассмеялся Пётр Степанович. – Садись!
Встречать Толика поехали втроем: дедуля, бабуля и Серёга. Конечно,
«Москвич» с «Ниссаном» даже рядом не стоял, и тем не менее... «для дедули
пойдет», – мысленно резюмировал Серёга, когда «Москвич», преодолев без
малого двадцать километров, отделявших Сосновку от райцентра, подъехал к
зданию железнодорожного вокзала.
Перрон был пуст. Серёга прошел в здание вокзала, но там тоже никого не
было – не было ничего интересного, и Серёга вернулся к дедуле и бабуле.
Между тем, на перроне стали появляться люди: из-под увитой плющом арки
выплыла толстая тётка с таким же, как она сама, огромным баулом,
появились парень и девушка, которые держались за руки, словно они боялись
потерять друг друга на этом выжженном солнцем пустом перроне, появилась
семейная пара с хныкающей девчонкой, появился худой, как жердь, дядька,
который, глянув по сторонам, направился в сторону Петра Степановича и
Зинаиды Ивановны.

- Приветствую всех! – энергично проговорил дядька, одновременно с этим
для персонального приветствия протягивая руку Петру Степановичу.
– Ая смотрю, вроде твоя машина стоит... провожаешь кого, Степаныч, или,
наоборот, кого встречаете?
- Внука встречаем, – отозвался Пётр Степанович, пожимая протянутую
дядькину руку. – Вчера вот один внук прибыл, а сейчас другой на подъезде.
А ты здесь чего?
- А я дочку встречаю... – дядька хотел сказать что-то еще, но в этот момент
зашипел динамик и вслед за шипением над перроном загрохотало объявление
о прибывающем поезде.
- Ладно, Степаныч, пойду! Десятый вагон – это почти в конце перрона... еще
встретимся!
- Давай! Привет семье! – отозвался Пётр Степанович, вновь пожимая дядьке
руку.
- А нам какой нужен вагон? – Серёга, оторвав взгляд от проплывающих мимо
вагонов, посмотрел на Зинаиду Ивановну.
- Не знаю, Серёженька... сейчас поезд остановится – увидим, – отозвалась
Зинаида Ивановна, всматриваясь в окна проплывающих мимо вагонов.
Наконец, поезд остановился – замер, предварительно содрогнувшись, и
тотчас начали открываться двери вагонов, приводиться в вертикальное
положение откидные площадки, чтобы кто-то мог выйти из вагона, а кто-то,
наоборот, в вагон подняться; тут же из нескольких вагонов соскочили на
перрон где два, где три человека – из числа тех энергичных либо скучающих
пассажиров, которые готовы выходить на каждой станции, чтоб размять
ноги, чтоб посмотреть на окружающий мир или, наоборот, показать
окружающему миру себя.
- Пацан, какая станция? – окликнул Серёгу лежащий в вагоне на верхней
полке небритый парень, сверху вниз скользя взглядом по стройной
Серёгиной фигуре.
- Читать не умеешь? – Серёга, отвечая вопросом на вопрос, поднял вверх
полусогнутую в локте руку, большим пальцем показывая себе за спину –
туда, где над входом в здание вокзала красовалось название станции.
- Вон, кажется, наш отпускник, – Пётр Степанович кивнул вправо, показывая
на стоявшего через пять или шесть вагонов подростка в защитного цвета
бриджах и бежевой футболке; за спиной у подростка был рюкзак, в руке
подросток держал спортивную сумку.

- Толя! Мы здесь! – Зинаида Ивановна, ни на кого не обращая внимания,
замахала поднятой рукой, привлекая внимание внука.
Подросток, заметив машущую рукой Зинаиду Ивановну, помахал рукой в
ответ, показывая, что увидел встречающих, перекинул спортивную сумку из
одной руки в другую, сказал что-то девчонке-проводнице, стоявшей рядом с
ним на перроне, и, свободной рукой на ходу поправляя на плечах лямки
рюкзака, быстро зашагал вдоль вагонов в сторону стоявших напротив входа в
здание вокзала Зинаиды Ивановны, Петра Степановича и Серёги. Впрочем,
Зинаида Ивановна, не утерпев, пошла навстречу Толику – встретила внука на
полпути, обняла, целуя в щеку, прижимая к себе.
- Вырос-то как! – услышал Серёга, и у него на мгновение мелькнула мысль,
что теперь он здесь не единственный, вокруг которого будет вертеться-
крутиться мир, что отныне ему придётся делить внимание или даже любовь
бабули и дедули с этим приехавшим пацаном... впрочем, это была даже не
мысль, а смутное ощущение на миг возникшей ревности, обусловленной
обычным детским эгоизмом единственного ребенка, и Серёга не успел ни
зафиксировать это ощущение, ни, тем более, его осмыслить-обдумать –
бабуля с внуком подошли, остановились, мальчишки встретились взглядами,
и Серёга увидел в глазах Толика смешанное с любопытством легкое
недоумение – приехавший явно не ожидал увидеть чужого, незнакомого ему
пацана.
– Вот, Толик, знакомься...
– заговорила Зинаида Ивановна, внося ясность.

– Это Пётр Степанович... ну, ты знаешь, что Пётр Степанович и я
вместе живем, мама тебе говорила...
- Привет, боец! – весело проговорил Пётр Степанович, протягивая Толику
руку.
- Вот... – Зинаида Ивановна выждала секунду-другую, пока Пётр Степанович
и Толик, знакомясь-здороваясь, пожимали друг другу руки, и, переведя
взгляд с Петра Степановича на Серёгу, продолжила: – А это Серёжа – внук
Пётра Степановича. Он вчера приехал – папа его привёз... из Москвы. Так
что, ребятки, отдыхать вы будете вместе – будет вдвоём вам веселее ...
- Серёга! – то ли подражая дедуле, то ли торопясь исправить бабулино
«Серёжа» на свое «Серёга», то ли вдруг вспомнив, как на классном часе им
объясняли-рассказывали, что при знакомстве или приветствии с т а р ш и й
всегда протягивает руку первым, Серёга деловито протянул руку Толику.
- Толян! – отозвался Толик, пожимая протянутую руку.
- Не теряйтесь, пацаны! – чуть насмешливо проговорил из вагона лежащий
на верхней полке небритый парень, который спрашивал у Серёги название
станции; парень хотел сказать что-то ещё, но в этот момент зашипел динамик
и вслед за шипением над перроном загрохотало объявление об отправлении
поезда; состав содрогнулся – дернулся на месте, словно собираясь с силами
для продолжения пути...
- Кто это? – Толик, с недоумением посмотрев на парня, лежащего в вагоне на
верхней полке и оттуда наблюдавшего за встречей-знакомством, перевёл
взгляд на Серёгу.
- Да фиг его знает! Какой-то ненормальный...
– отвечая Толику, Серега
одновременно с этим резко выбросил, вытянул вперёд руку, показывая
парню торчащий вверх средний палец на фоне остальных пальцев, сжатых в
кулак; вагон с парнем медленно сдвинулся с места и плавно покатился вдоль
перрона, с каждой секундой увеличивая скорость, но парень успел ответить
Серёге – в открытое вагонное окно парень выставил руку с поднятым вверх
большим пальцем.

- Ну, и что всё это значит? – Пётр Степанович с недоумением посмотрел на
Серёгу.
- Да ненормальный какой-то! Я показал ему «фак», а он мне в ответ поставил
«лайк»... дебил!
- Классно ты его сделал! – засмеялся Толик, одобрительно глядя на Серёгу.
-Вы что... знаете его, что ли? – Пётр Степанович посмотрел на Толика, затем
снова перевел взгляд на Серёгу, и недоумение в глазах Петра Степановича
сменилось удивлением.
- Откуда?! – округлились в ответ глаза Серёгины.
– Дедуля, я ж говорю:
ненормальный какой-то...
- А ты ему палец зачем показал? Это что значит?
- Ну, блин! – протянул Серега, всем своим видом показывая, что такая
дотошность дедули его, Серёгу, уже как бы притомила.
– Я ему «фак»
показал – типа пожелал ему счастливого пути. А он мне в ответ «лайк»
показал – типа сказал мне «спасибо». А ненормальный он потому, что
название станции было у него прямо перед глазами, вон оно, – Серёга ткнул
пальцем в сторону вывески над входом в здание вокзала, – а он стал
спрашивать, как станция называется...
– Серёга, объясняя непонятный
дедуле язык жестов, краем глаза заметил, как у Толика дрогнули уголки губ и
как Толик, пряча улыбку, опустил голову.
- Ну... теперь понятно. Все, идёмте к машине... давай, Толик, сумку! – Пётр
Степанович протянул руку, чтобы взять у Толика спортивную сумку.
- Она не тяжелая, – отозвался Толик.
- Да хоть вообще пустая! – хмыкнул Пётр Степанович, забирая у Толика
сумку.
– Дело не в тяжести, а в порядке: тот, кто встречает, тем самым
показывает своё радушие, своё гостеприимство... правильно, Сергей, я
говорю?
- Наверное, – Серёга в ответ на слова Петра Степановича пожал плечами.
- Толя, позвони маме, пока мы здесь, – проговорила Зинаида Ивановна,
любуясь повзрослевшим за год внуком.
- Зачем? – отозвался Толик, демонстрируя свою взрослость.
- Как зачем? – искренне удивилась Зинаида Ивановна. – Скажи, что доехал,
что тебя встретили... мама же думать будет, волноваться будет!
- Ба! Чего волноваться? Я ж не маленький! – Толик, мимолётно покосившись
на Серёгу, хотел что-то сказать ещё, но его перебил Пётр Степанович:
- Бабушка правильно говорит! От тебя не убудет, а матери будет спокойно.
Звони! – Пётр Степанович проговорил это хотя и весело, но веско,
категорично, и Толик, подчиняясь Петру Степановичу, послушно полез в
карман за телефоном.
Машина стояла на привокзальной площади, – Пётр Степанович с сумкой
Толика шел впереди, за ним семенила Зинаида Ивановна, за Зинаидой
Ивановной шел Серёга – Толик, чуть отстав, шел за Серёгой, и до Серёги
доносились обрывки фраз:

- Да, нормально доехал... нечего волноваться, всё хорошо... да, встретили...
бабушка и дедушка... нормально... здесь в гостях дедушкин внук... да, из
Москвы... не знаю ещё... да, познакомились... Сергеем зовут... не знаю... ну,
моего примерно возраста... ма, всё нормально будет... да... да, я тоже...
понял я, понял... да, буду звонить... хорошо... ладно, всё... всё, пока!
Подойдя к машине – уже открыв дверцу, Пётр Степанович вопросительно
посмотрел на Серёгу:
- А ты, Сергей, позвонить родителям не хочешь?
- Чего звонить? Там сейчас ночь, – отмахнулся Серёга.
- Где ночь? – удивился Пётр Степанович. – Они ещё дома – ещё никуда не
улетели... может, отец ещё в дороге – ещё даже до дома не доехал...
- Дедуля, поехали! – с едва заметным раздражением в голосе оборвал Петра
Степановича Серёга, в душе которого еще тлела обида на то, как
несправедливо с ним, с Серёгой, родители обошлись.
- Ну, не хочешь – как хочешь, – не стал настаивать Пётр Степанович. – Как
рассаживаться будем?
На обратном пути Серёга снова сидел впереди; бабуля с Толиком сидели
сзади, бабуля расспрашивала Толика о доме, о родителях, спрашивала про
какую-то бабушку Шуру, про соседку Люсю, про цены в магазинах, дедуля,
не поворачивая головы, время от времени вставлял в расспросы бабули свои
реплики, что-то уточнял, что-то у Толика тоже спрашивал; Серёге всё это
было неинтересно, – Серёга, краем уха слушая разговор бабули с Толиком,
одновременно с этим думал о своём – о том, что родители его через три дня
улетят отдыхать в Таиланд и что он тоже должен был бы лететь в Таиланд,
но вместо этого оказался здесь, что этот Толик, судя по первому
впечатлению, пацан вроде как неплохой и что, наверное, это хорошо, что он
тоже приехал, потому что вдвоем им наверняка будет веселее в этой
глухомани, что отец через три недели за ним приедет, заберёт его отсюда и
что когда он вернётся к себе домой, то снова будет сидеть по вечерам с
друзьями на детской площадке, обсуждая разные разности, что одноклассник
и лучший друг Борька, живущий в соседнем подъезде, ко времени его
возвращения тоже вернётся домой, но вот только вернётся Борька из
Испании и наверняка будет хвастаться, будет рассказывать пацанам про свои
впечатления, а он, Серега... о чем рассказывать будет он? О том, как петух
гонялся за курицей?

При мысли о петухе и курице перед мысленным взором Серёги явственно
возникла, всплыла сценка, виденная им утром: как петух догоняет курицу,
как с разбега заскакивает на нее, подминает её под себя, как, яростно
перебирая ногами, энергично топчет её, вмиг осоловевшую, потерявшую
всякую волю к сопротивлению, – картинка эта возникла перед глазами
мгновенно, и Серёга тут же ощутил, как член его в трусах непроизвольно
шевельнулся... не подскочил колом, не встал и не затвердел, как это бывает
при полноценном возбуждении, а именно шевельнулся – чуть увеличился,
превратившись в мягкий и вместе с тем ощутимо упругий, лёгкой сладостью
наполнившийся валик... захотелось потрогать этот в а л и к, потискать его,
помять, но он, Серёга, был не один, и, понятное дело, он себя удержал.
Конечно же, дело было не в петухе и не в курице! Дело было в том, что
Серёгу в последнее время всё чаще и чаще посещали мысли о сексе, причём,
мысли эти нередко возникали без всяких внешних поводов, без каких-либо
видимых причин, и происходило это везде: и дома, и в школе, и на улице... и
ладно бы только мысли, никому не видимые, а значит как бы не
существующие, в голове отсутствующие – поди догадайся, кто о чём думает
в тот момент, когда идёт по улице, или сидит на уроке, или совсем не о сексе
разговаривает с друзьями... мысли никто не видит – мысли не видимы! Но
мысли эти – самые разные мысли о сексе – в последнее время всё чаще и
чаще не проходили бесследно, они служили толчком, своего рода
детонатором для тут же возникающего возбуждения, а это было уже
предательски зримо: член стремительно наливался горячей тяжестью, ноюще
сладостно затвердевал, отчего тут же приподнимались, начинали бугриться-
топорщиться брюки, и хорошо, если всё это происходило дома... а если
возбуждение спонтанно накатывало в школе – на перемене или на уроке?!
Дома вопрос решался просто, особенно, когда дома никого не было... но
когда такое случалось на уроке, ситуация становилась щекотливой не только
в прямом, но и в переносном смысле, потому что в этот самый момент, когда
брюки приподнимались бугром, зримо топорщились, выпирали колом, могли
запросто вызвать к доске, и... он, Серёга, правда, ни разу в такую
щекотливую ситуацию не попадал, чтоб к доске его вызвали именно в тот
момент, когда у него возникал стояк, и тем не менее... а иногда – вот так, как
сейчас, когда Серёга ехал с дедулей, с бабулей и с Толиком на машине –
возникавшее возбуждение выражалось не в виде полноценного стояка, а член
всего лишь уплотнялся, чуть увеличивался, утолщался, но при этом не
вставал, не рвался, затвердевая, из трусов, не поднимал бугром брюки, и
тогда такое несильное, никому не видимое возбуждение было вполне
приемлемо для пребывания в публичных местах, – Серега посмотрел вниз,
убеждаясь, что внизу, между его чуть расставленными, разведёнными в
стороны ногами, визуально наблюдается полный штиль. «Надо будет
посмотреть, что и куда петух всовывает курочке, когда её трахает», –
подумал Серёга, чувствуя сладкое покалывание в промежности...
Сразу по приезду Пётр Степанович с Зинаидой Ивановной перво-наперво
решили вопрос с размещением внуков на ночь, или, как выразился Пётр
Степанович, с их «постоянной пропиской на месте пребывания»; на выбор
Серёге и Толику было предложено два возможных варианта: либо они спать
будут здесь, в доме Зинаиды Ивановны, то есть дома, но тогда им придётся
располагаться в первой – проходной – комнате, либо они будут спать в доме
Петра Степановича, но тогда они будут там ночью одни.
- Сами смотрите, как вам удобнее. Здесь вам никто мешать не будет – мы с
бабушкой утром пройдем раз и потом до самого обеда в дом ни разу не
заходим, так что вы без помех сможете утром спать хоть до обеда! А можно
спать у меня – это, Толик, на соседней улице, здесь рядом, – пояснил Пётр
Степанович специально для Толика, не знавшего, где находится дом Петра
Степановича. – Но там вы будете одни. Правда, у нас здесь тихо – никто не
шалит, не бедокурит. Я к тому это говорю, что бояться вам будет нечего...
кроме того, там Пират несёт службу. Так что, сами смотрите – сами
выбирайте, где вам удобнее!

- Ты как? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика. – Здесь, у бабули,
останемся? Или к дедуле пойдём – там будем на ночь копыта свои
пришвартовывать после изнурительного отдыха?
- Не знаю,
– Толик, невольно улыбнувшись тому, как лихо Серёга
сформулировал свою мысль, пожал плечами. – А сам ты как думаешь?
- Я думаю, что у дедули нам будет комфортнее, – уверенно проговорил
Серёга, и вопрос с «постоянной пропиской», таким образом, был решён в
пользу автономии и самостоятельности.
- Ну, тогда садитесь в машину – едем ко мне. Я машину в гараж поставлю... у
меня гараж для машины там, – пояснил Пётр Степанович Толику. – Ну, и всё
вам на месте объясню – что и как...
Дом, где жил Пётр Степанович, был действительно недалеко – на соседней
улице. Точнее, жил там Пётр Степанович до осени прошлого года, пока не
сошелся «для совместного видения хозяйства» с Зинаидой Ивановной, –
осенью прошлого года Пётр Степанович перешёл из своего дома жить к
Зинаиде Ивановне, а на хозяйстве был оставлен Пират – непородистый, но
умный, крупный, на лохматую овчарку похожий пес. На зиму Пират вместе с
будкой и своей миской тоже переезжал к Зинаиде Ивановне – зимовал Пират
во дворе у Зинаиды Ивановны. А как только сошел снег и повеяло весной,
Пётр Степанович вернул Пирата назад – перевёз его вместе с будкой и
миской к себе домой, чтобы тот, как выразился Пётр Степанович,
«присматривал за хозяйством». И теперь трижды в день Пётр Степанович
навещал Пирата – носил Пирату завтрак, обед и ужин, благо всё это было в
пяти минутах ходьбы от дома Зинаиды Ивановны. Зинаида Ивановна не раз
предлагала Петру Степановичу определить Пирата у себя на постоянное
местожительство, чтобы Пётр Степанович не ходил туда-сюда по три раза в
день, но Пётр Степанович каждый раз отвечал, что Пират у него «на
хозяйстве», а ходить ему, Петру Степановичу, нисколько не в тягость, а даже
наоборот – ходить полезно.
Увидев подъезжающую ко двору машину, Пират радостно закрутил-завертел
хвостом – и пока Пётр Степанович открывал ворота, пока въезжал во двор,
пока за собой ворота закрывал, Пират, не скрывая восторга, приседал-
подпрыгивал, гремя цепью, не обращая никакого внимания на сидящих в
салоне Толика и Серегу.
- Ну, чего вы не выходите? – весело проговорил Пётр Степанович, открывая
заднюю дверь «Москвича». – Пирата испугались? Выходите!
- А он не укусит? – с опаской проговорил Толик, глядя на зубасто
улыбающуюся пасть пса с розовым, набок свесившимся мокрым языком.
- Не укусит! Он же видит, что вы со мной – что вы свои... да, Пират? Это
свои...
– Пётр Степанович ласково потрепал Пирата за шею и, чуть
подтолкнув в сторону стоявших мальчишек, так же ласково проговорил: –
Иди, Пират, знакомься...
И Пират, словно понимая, что ему сказал Пётр Степанович, неспешно
приблизился сначала к Толику – понюхал одну руку Толика, потом понюхал
другую руку и, крутанув хвостом, лизнул руку Толика горячим мокрым
языком; затем то же самое Пират проделал с Серегой, хотя Серёгу он уже
видел, но теперь познакомился с Серёгой поближе.
- Молодец, Пират, молодец! – Пётр Степанович рассмеялся. – Всё, теперь вы
друзья! Не бойтесь, ребята... можете играть с Пиратом, можете трепать его...
да хоть верхом на нём ездить можете – он вас не тронет! Правильно, Пират, я
говорю?
И Пират, словно подтверждая сказанное Петром Степановичем, снова
энергично и весело закрутил хвостом.

Домик Петра Степановича был небольшим, неказистым снаружи, но вполне
уютным внутри: первая комната была кухней, из нее одна дверь вела в
ванную комнату, другая в другую комнату, которую Пётр Степанович назвал
залом, и из этого зала еще одна дверь вела в третью комнату – в спальню, –
так выглядело жилище Петра Степановича изнутри, окна во всех комнатах
были занавешены плотными шторами, и оттого внутри домика был
прохладный полумрак... приятность этой сумрачной прохлады особенно
чувствовалась после раскаленной солнцем улицы – словно из ада мальчишки
вместе с Петром Степановичем шагнули в рай.
- А у тебя, дедуля, ничего с прошлого года не поменялось, всё то же самое, –
проговорил Серега, по-хозяйски заглянув во все комнаты. В прошлую ночь
Серёга с отцом здесь ночевал, но теперь ему надо было показать Толику, что
он, Серёга, здесь как бы хозяин.
- Ну, а что должно меняться? Все вещи здесь хоть и старые, но добротные,
для меня привычные... зачем я
их буду менять? – отозвался Пётр Степанович. – На мой век хватит...
- Любишь ты, дедуля, всякое ретро, – хмыкнул Серёга, оглядывая обстановку
в комнате.
- Я, Серёга, люблю качество. Вот шифоньер, к примеру... – Пётр Степанович
показал пальцем на массивный темно-коричневый шифоньер, занимавший
треть спальни.
– Ему, может, уже лет сто, я его помню столько, сколько
помню себя, а он до сих пор стоит как монолит – не рассохся, не
перекосился... намертво склеен! И ни один шуруп нигде не ослаб, не
выскочил... ну, и на что я его буду менять? На сегодняшнее жалкое подобие
из спрессованных опилок?
- А мне здесь нравится, – проговорил Толик.
- А я разве сказал, что здесь плохо? – отозвался Серёга. – Я лишь сказал, что
ретро... ну, то есть, всё стильно – под старину оформлено...
- Болтун ты, Серега! – Пётр Степанович рассмеялся.
– Это для жизни всё
оформлено... для жизни – не для понтов. Ладно, бойцы... давайте
располагаться! Одно спальное место здесь... – Пётр Степанович показал на
тахту в спальне, – спинку только откинем, чтоб было пошире, и – спи не
хочу! Другое спальное место здесь...
– Пётр Степанович показал на
раскладной диван. – Сейчас мы его разложим, и – то же самое, спи не хочу!
Определяйтесь, кто где будет спать, а я пока простыни-наволочки достану, –
Пётр Степанович открыл дверцу той части шифоньера, где были полки.
- Ты где будешь спать? – Серёга, на правах хозяина приступив к
превращению дивана в кровать, посмотрел на Толика.
- Я не знаю, – тут же присоединившись к Серёге – помогая Серёге
раскладывать диван, Толик пожал плечами. – Мне без разницы, где спать...
- Тогда я сплю в спальне, а ты здесь. Я в спальне прошлым летом спал, мне
там привычнее, – пояснил Серёга свой выбор.
- Давай так, как ты хочешь, – согласился Толик.
Пётр Степанович из другого шкафа достал две подушки; одну подушку
бросил на разложенный диван, другую на тахту в спальне.
- Ну, разобрались, кто где будет... как ты, Серёга, сказал? – Пётр
Степанович, с улыбкой глядя на внука, прищурился.
- Что я сказал? – Серёга с недоумением посмотрел на деда.
- Ну, после отдыха изнурительного... что вы делать будете?
- А! – лицо Серёгино расплылось в улыбке.
– Пришвартовывать копыта будем...
- Вот! – Пётр Степанович рассмеялся.

– Разобрались, кто где будет
пришвартовывать копыта?
- Разобрались. Я буду в спальне, Толян будет в зале. И. ..
– Серёга хотел
сказать что-то ещё, но внезапно возникшая мысль заставила его замолчать...
«а почему, собственно, нет? – подумал Серёга.
– Нормальный вариант!» –
Здесь, дедуля, такая тема возникла! Мы с Толяном посовещались сейчас, и
вот что мы оба думаем...
- Это когда ж вы успели посовещаться? – перебивая Серёгу, недоуменно
хмыкнул Пётр Степанович.
– Я вроде здесь всё время был – никаких
совещаний не слышал, не наблюдал...
- Мы совещались, используя телепатию, – не растерявшись, без тени улыбки
на лице пояснил Серега, и Толик, еще не зная, о чём именно он совещался с
Серёгой, «используя телепатию», невольно улыбнулся, подумав, что скучать
с Серёгой ему явно не придётся.
- Ну... и что же вы думаете, посовещавшись? – с легкой иронией проговорил
Пётр Степанович, улыбнувшись вслед за Толиком.
– Расскажи нам с Толиком!
- Давай, дедуля, кровать из спальни мы на то время, что будем здесь
швартоваться, перенесем сюда, в большую комнату... ну, чтобы нам быть
вместе! – озвучил Серега свою мысль, осенившую его за пару минут до
этого. – Чего мы, как неродные, будем в разных комнатах? Может, мы перед
сном поговорить о чем-то захотим или план жизни нужно будет наметить на
следующий день... и что? Мы будет орать друг другу всякие наши секреты из
разных комнат, как беспонтовые лохи? – Серёга, глядя на Петра
Степановича, умолк, определяя, насколько убедительно прозвучали его
слова.
– И потом... Толик сказал мне, что он темноты боится, что ему
страшно спать одному в тёмной комнате...
- Сам ты боишься темноты! – с улыбкой парировал Толик, но сама идея –
чтоб кровати стояли в одной комнате и чтоб в одной комнате спать –
показалась Толику вполне нормальной и даже разумной.
- Молчи! – дурашливо шикнул Серега на Толика, одновременно с этим
коротким энергичным выдохом так же дурашливо подмигнув Толику одним
глазом.
– Дедуля...
– Серега снова устремил свой взгляд на Петра
Степановича, – ты внял моим аргументам?
Конечно, Серёга дурачился, говоря про телепатию, про план жизни, про
какие-то секреты, но... «может, у них теперь так принято разговаривать?» –
подумал Пётр Степанович, с улыбкой глядя на внука; само Серёгино
предложение не показалось Петру Степановичу каким-то глупым или
невыполнимым, в таком предложении была своя логика, и Пётр Степанович,
желая показать, что он не возражает против переноса тахты из спальни в зал,
уверенно выставил в сторону Серёги поднятый вверх средний палец – так,
как это сделал днём на перроне сам Серёга, желая кому-то парню
счастливого пути, – Пётр Степанович в ответ на Серёгино предложение
показал Серёге «фак».
- Дедуля... – растерянно протянул Серёга, и глаза его от такого дедулиного
ответа невольно округлились... конечно, Серёга мог предполагать, что дед по
каким-то своим причинам может на его предложение согласиться не сразу и
что, возможно, придётся дедулю уговаривать или даже убеждать, но чтобы
так... чтоб в т а к о й форме получить короткий исчерпывающий ответ –
этого Серёга не мог даже близко представить!

- Что не так? – Пётр Степанович, видя реакцию внука, непонимающе вскинул
брови и, тут же переводя свой ответ с языка жестов на язык слов, уточнил: –
Я сказал, что я не против. Ну, всё равно как «счастливого пути» пожелал –
одобрил ваше предложение... ты же сам мне давеча так объяснил на перроне,
когда мы Толика встречали! Или что-то не так?
Толик, не в силах удерживать смех, сел на корточки, уткнув лицо в колени.
- Всё так, дедуля, всё так! – быстро сориентировавшись в невольно
возникшей ситуации, энергично и весело проговорил Серёга, и лицо его
вслед за этими словами расплылось в довольной улыбке. – Просто, дедуля...
то, что ты показал сейчас, это... как бы тебе сказать... это такой специальный
смайлик, который используют только тогда, когда...
– Серега на миг
запнулся, соображая, как ловчее объяснить дедуле, когда и зачем используют
такой «специальный смайлик», – когда кто-то кому-то желает быстрее
добраться до места назначения... это, дедуля, молодежный смайлик! Для
пожилых людей такой смайлик не подходит – ты никому так больше не
показывай... чего ты ржешь? – Серега, с трудом сдерживая смех, посмотрел
на сидящего на корточках Толика, плечи которого буквально содрогались от
смеха. – Вставай! Будем койку переносить, пока дедуля не передумал...
Под руководством Петра Степановича мальчишки быстро передвинули в
другой угол громоздкую этажерку, переставили в другое место тяжелое
кресло, освобождая простенок для тахты, затем, сопя от напряжения,
перенесли из спальни в большую комнату саму тахту, застелили простыни,
надели на подушки наволочки; Пётр Степанович достал из шкафа каждому
по два полотенца – одно банное, чтобы в душ ходить, одно для лица, и...
вопрос с размещением «бойцов» на ночлег был окончательно решен.
Во дворе Пётр Степанович показал мальчишкам «удобства на улице» –
кабинку добротно сколоченного, изнутри утеплённого туалета, и стоявшую
поодаль кабинку летнего душа; дверь у душевой кабинки была снята – вход в
кабинку прикрывала цветастая простыня.
- Главное, не забывать с утра в бак воду наливать, – Пётр Степанович показал
на протянутый от водопроводной колонки шланг, соединенный с гибкой
белой трубкой, ведущей к покрашенному в черный цвет баку,
расположенному на крыше душевой кабинки.
– В ванной в доме есть
водогрейка, но летом я ею не пользуюсь... думаю, вам она тоже не
потребуется – вода в душе в иные дни нагревается от солнца до кипятка, так
что нужно будет доливать холодную воду... ну, это вы сами сообразите!
Пётр Степанович загнал «Москвич» в гараж, пообещал Пирату чуть позже
принести ужин, показал мальчишкам, где они будут прятать ключ от дома,
когда будут уходить со двора, и они неспешно пошагали назад, «к месту
основного расположения», то есть «к месту приёма пищи», как витиевато
выразился Пётр Степанович.
- Я, кстати, Толик тебя не спросил... Серёге я этот вопрос уже задавал, его
ответ получил, и сейчас хочу у тебя спросить...
– Пётр Степанович
покосился на Толика, идущего рядом. – Ты курящий у нас или нет?

- Ну... я пробовал, – на секунду запнувшись, отозвался Толик.
- Так пробовал или куришь? – Пётр Степанович уловил заминку в ответе
Толика и потому решил вопрос уточнить – ситуацию с куревом прояснить.
- Ну, иногда...
– в голосе Толика прозвучала неуверенность, точнее,
невнятность, неопределенность, как если бы он сам не понимал, в чём
разница между «пробовал» и «курю».
– Иногда курю, – уточнил Толик и
вопросительно посмотрел сначала на Серегу, шедшего по другую сторону от
Петра Степановича, потом на самого Петра Степановича.
- А иногда – это как? По пачке в день? – улыбнулся Пётр Степанович,
вопросительно глядя на Толика.
- Нет, конечно! – воскликнул Толик, улыбнувшись в ответ.
– Ну, три
сигареты в день... или четыре – не больше!
- Понятно, – чуть нараспев проговорил Пётр Степанович; по тому, как Толик
быстро и уверенно, не задумываясь, ответил, Пётр Степанович понял, что
Толик не врёт, что так и есть: три-четыре сигареты в день... но ведь беду
может наделать даже одна сигарета! – Я, собственно, почему вас про курево
спрашиваю... и у Сереги я давеча спрашивал, и у тебя, Анатолий, тоже
сейчас спросил... про вред курения пусть вам в школе рассказывают ваши
некурящие учителя, – Пётр Степанович хмыкнул.
– У тебя, Толик, отец курит?
-Да. По пачке в день, – Толик, не понимая, к чему клонит Пётр Степанович,
кивнул головой.
- Вот! И у Сереги отец курит – постоянно с сигаретой во рту... так что пусть
вам они, ваши родители, из своего личного опыта убедительно рассказывают
да на собственном примере показывают, что курить – это вредно, – Пётр
Степанович, говоря это, ехидно усмехнулся.
– Я вам сейчас про другое сказать хочу...
- Так вы тоже... вы же сами курите! – Толик с недоумением посмотрел на
Петра Степановича; по тому, что и как говорил Пётр Степанович, было
непохоже, что Пётр Степанович хочет провести профилактическую беседу
про каплю никотина, наповал убивающую молодую, полную сил и задора
лошадь, и в то же время... зачем-то же он спросил про то, курит он, Толик,
или не курит!
- У дедули это вопрос философский, – вклинился в разговор Серёга.
- Нет здесь никакого философского вопроса! Я вот уже полвека курю, а вы
молодые, вы только жить начинаете, и философия здесь у меня простая: не
нужно в это дело втягиваться, привыкать к сигарете...
- Дедуля, я не курю! – напомнил Серега.
- Ты молодец! Не куришь – и не пробуй! – отозвался Пётр Степанович.
– Может, станешь примером для Толика. А пока я Толику скажу...
Они прошли улицу, на которой располагался дом Петра Степановича, и
свернули в переулок, чтоб перейти на ту улицу, где жила Зинаида
Ивановна... собственно, у Петра Степановича не было ни малейшего
намерения бороться с курением внуков – и тогда, когда он спрашивал у
Серёги, курит ли Серега, и теперь, когда он об этом же самом спросил у
Толика; во-первых, Пётр Степанович курил сам, причем, как говорила
Зинаида Ивановна, он, то есть Пётр Степанович, «дымил как паровоз», и
было бы в высшей степени глупо между собственными затяжками
рассказывать о вреде затяжек для других... да и что он мог рассказать о вреде
курения? Одни лишь общие слова да набившие оскомину банальности –
только то он мог сказать, что внуки наверняка знали и без него. А во-
вторых... во-вторых, что значит «бороться»? Потребовать, чтоб Толик не
курил? Запретить ему курить, мотивируя это тем, что некурящий Серега
может попасть под его влияние? Но тогда, чтоб запрет не превратился в
профанацию, нужно постоянно контролировать, как запрет выполняется, а
это просто нереально – при желании и Толик, и Серёга, если он решит
составить Толику компанию, без особого труда всегда смогут найти
возможность запрет нарушить, а это, в свою очередь, уже чревато подрывом
авторитета самого Петра Степановича... глупо запрещать там, где
выполнение запрета невозможно проконтролировать! Потому что такая
ситуация неизбежно ведёт к вранью одних, к потере авторитета у других...
не можешь проконтролировать свой запрет – не запрещай, не сотрясай
впустую воздух, – так думал Пётр Степанович.

- Так вот... лето стоит жаркое, всё повысыхало – где-то бросите окурок
непогашенный, и в один миг всё может вспыхнуть как хворост... в один
момент так полыхнет, что потушить никто не успеет... да и кто здесь будет
тушить? Больше половины дворов пустыми стоят, одни старики да старухи
остались... огонь, ребята, в таких случаях страшная сила, лучше с ним не
играть. А потому... если ты, Толик, куришь и бросать это занятие не
намерен, то помни об этом – о том, что причиной многих пожаров часто
бывает именно непогашенный окурок! Вот я о чём беспокоюсь – о чём я
хотел сказать... это понятно? – Пётр Степанович внимательно посмотрел
сначала на Толика, потом на Серёгу.
- Понятно, – улыбнулся Толик.
– Вы только бабушке не говорите... ну, то
есть, не говорите ей, что я курю!
- Ишь ты! – Пётр Степанович рассмеялся. – Боишься бабушку?
- Нет, – весело отозвался Толик.
– Просто для неё это будет избыточная
информация... зачем знать то, что можно не знать? – рассудительно пояснил
Толик.
- Я тоже так думаю, – поддержал Толика Серёга. – Бабуля не знает, что Толян
курит, и всё ok. Это одна ситуация. Теперь рассмотрим другую ситуацию.
Бабуля узнаёт, что Толян курит, и... она начинает волноваться за здоровье
Толяна, начинает ему канифолить мозги, давить на психику, и при этом при
всём не факт, что под действием такого наезда Толян курить перестанет...
будут только одни психические расстройства! Плюс испорченный отдых... а
оно нам надо? Правильно, дедуля, я говорю?
- Как вы ловко всё подогнали! – Пётр Степанович рассмеялся. Конечно,
можно и нужно было бы поговорить про то, что Зинаида Ивановна будет не
«канифолить мозги», а вполне обоснованно волноваться за Толика из самых
добрых побуждений, но они уже подходили к дому Зинаиды Ивановны, и
Пётр Степанович, посмотрев на Толика, пообещал: – Бабушке я говорить не
буду, Но ты тоже помни, что я тебе сказал.
- Так точно! – весело отозвался Толик и, посмотрев на Серёгу, так же весело
подмигнул Серёге; дед у Серёги... ну, то есть, теперь и его, Толика, дед был,
кажется, мировой – вон как вопрос с куревом разрулил по-умному!
На ужин Зинаида Ивановна сварила вареники с творогом; творог был чуть
солоноватый, рассыпчатый, вареники плавали в сметане, и сама сметана была
совсем не похожа на магазинную... короче, это была вкуснятина, – Толик с
Серёгой навернули по тарелке домашних вареников, Пётр Степанович – по
случаю приезда внуков – накатил две стопки домашней настойки, Толик с
Серёгой накатили тоже по огромному бокалу холодного вишнёвого
компота... короче, всё складывалось не так уж и плохо, как Серёге казалось
ещё утром, – жить в деревне было можно! Они вчетвером долго сидели за
столом под виноградником, Серёга с Толиком рассказывали разные забавные
случаи из своей школьной жизни... день медленно угасал, и уже стало
смеркаться, когда Зинаида Ивановна сказала, что сидеть хорошо, но ей надо
управляться по хозяйству – «надо подводить итог прошедшему дню», а им,
то есть Петру Степановичу и ребятам, пора кормить Пирата. На том и
порешили. Серёга с Толиком пожелали бабуле спокойной ночи и вместе с
дедулей двинулись, как сказал дедуля, «к месту постоянной дислокации».
- Пирата сейчас покормите вы. Ну, то есть, вы переложите кашу из кастрюли
в его миску. Я при этом буду стоять рядом, чтобы Пират видел, что всё
законно. Потому что если вы это без меня сделаете, Пират к еде не
притронется...
– по дороге «к месту постоянной дислокации» Пётр
Степанович неспешно объяснял внукам особенности психологии Пирата.
- Он что... такой подозрительный? – перебил Петра Степановича Толик.
– Боится, что его отравят?
- Он умный, – не без гордости проговорил Пётр Степанович, отвечая на
вопрос Толика.
– Теперь дальше. Когда Пират будет есть, к нему не
подходите и вообще на него не обращайте внимание, не отвлекайте его –
пусть ест спокойно. А вот как он поест и от миски отойдет, миску нужно
будет пополоскать и налить в неё воду...
- Дедуля, ты хочешь, чтоб мы стали собаководами? – перебил Петра
Степановича Серёга.

- Я хочу, чтоб вы стали с Пиратом друзьями – чтобы он доверял вам так же,
как мне. Я же не буду вас постоянно водить к месту вашей дислокации... или
вам нянька нужна? – Пётр Степанович вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Дедуля, ты нас обижаешь! – с жаром воскликнул Серёга, изобразив на лице
возмущение. – Няньки нам не нужны! Правильно, Толян, я говорю?
- Правильно! – рассмеялся Толик.
Пират, еще не видя ни Пётра Степановича, ни мальчишек, услышал
знакомый звук приближающихся к калитке шагов – и радостно завилял,
закрутил хвостом, предвкушая и ужин, и общение. Дальше всё было так, как
и говорил Пётр Степанович. Пока Толик с Серёгой перекладывали кашу из
кастрюли в миску, Пират стоял в стороне – одобрительно крутил хвостом,
наблюдая за тем, как наполняется его миска, но... он не бросился к миске,
когда Серёга с Толиком от миски отошли, а, продолжая крутить хвостом,
вопросительно посмотрел на Петра Степановича.
- Проголодался? – улыбнулся Пётр Степанович; Пират, всё так же глядя на
Петра Степановича, сильнее завертел, закрутил хвостом, но с места не
сдвинулся.
– Ешь, Пират, ешь! Это свои, – ласково проговорил Пётр
Степанович, и только после этих слов Пират решительно рванул к своей
миске – приступил к ужину.

- Офигеть! Дедуля, он что – понимает, что ты ему говоришь? – Серёга, не
скрывая своего удивления, посмотрел на Петра Степановича.
- Он всё понимает! – улыбнулся Пётр Степанович. – Теперь, когда он ест, не
вздумайте его отвлекать – этого он не любит. Когда ест, не подходите к нему.
А вот как поест...
Пират, опустошив миску, отошел в сторону, и Пётр Степанович показал
внукам, где нужно миску «после трапезы» мыть и откуда нужно набирать в
миску холодную воду для питья, – Серёга поставил миску с водой на место, и
Пират, словно в знак благодарности, лизнул руку Сереге и лизнул руку Толику.
- Вот! Теперь Пират вам полностью доверяет! – с удовлетворением
проговорил Пётр Степанович, одобрительно похлопав Пирата по спине. – А
это значит, что вы можете без всякого опасения с ним играть, можете его
тискать... словом, теперь вы друзья! Так, Пират?
Словно понимая, о чём спросил Пётр Степанович, Пират, глядя на
мальчишек, приветливо помахал хвостом.
Мальчишки по очереди сходили в летний душ; за день вода в баке нагрелась
так, что под ней невозможно было стоять, и Пётр Степанович, подсоединив
шланг, долил в бак холодную воду, заодно показав, где и как подсоединять
шланг к колонке, чтоб наливать или доливать воду в бак летнего душа.
Внуки были городские, и потому Пётр Степанович счёл необходимым
провести небольшой инструктаж на тему создания комфортных условий для
проживания в сельской местности.
- Окна зашторены, и днём в доме прохладно. А к вечеру всё равно
нагревается, бывает душно, так что можете на ночь дверь не закрывать,
можете оставлять её открытой – Пират вас будет охранять. Если вечером
будете свет в доме зажигать, дверь закрывайте или полог обязательно
опускайте – иначе налетят мошки да комары, спать не дадут... завтра, если
вы будете ещё спать, я принесу Пирату завтрак и вас к завтраку разбужу. Ну,
а если сами проснётесь, то смело шагайте на завтрак сами – к месту
постоянного приема пищи... всё понятно?

- Понятно, – Толик кивнул головой.
- Вот и отлично! – Пётр Степанович ласково потрепал Пирата, который стоял
между Толиком и Серёгой и тоже внимательно слушал «инструктаж». – Ну,
тогда всё... отдыхайте! Всё, Пират, я ухожу, а ты остаешься здесь за
старшего – присматривай за Толиком, чтоб он не ходил с сигаретой по
двору...
- И за Серёгой тоже присматривай, чтоб он не брал с Толяна пример, –
вставил своё слово Серёга.
- И за Серёгой, Пират, присматривай, чтобы Серёга с Толика не брал пример
и вообще чтобы вёл себя хорошо, – Пётр Степанович рассмеялся. – Понял,
Пират, свою задачу?
Пират в ответ закрутил хвостом...
Когда калитка за Петром Степановичем закрылась и его удаляющие шаги
стихли, растворились в густых сумерках, Серёга вопросительно посмотрел на
Толика:
- Ну, что сейчас делать будем?
- Не знаю, – Толик пожал плечами. – Пойдём вещи разберём?
- Пойдём...

Вот ведь как бывает! Серёгу отец вёз к деду, Толик ехал погостить к
бабушке, и они оба ни сном ни духом не ведали, что вполне банальные, от
них не зависящие обстоятельства сведут их вместе, и не просто сведут
вместе, а сделают в некотором смысле родственниками – типа братьями...
всё это было и неожиданно, и прикольно, и, что самое главное, такой
неожиданный поворот событий обоим мальчишкам – и Серёге, и Толику –
явно пришелся по душе. Они были разные. Толик по складу характера был
более спокойным, в меру рассудительным, не склонным к разным
спонтанным решениям – в отличие от Серёги, который не лез за словом в
карман и вообще «сначала делал, а потом думал», как охарактеризовал внука
для Зинаиды Ивановны Пётр Степанович. Но между ними – между Толиком
и Серёгой – уже пробежала невидимая искра взаимной симпатии, и это,
конечно же, было самым главным, потому как отдыхать в Сосновке им
предстояло буквально бок о бок, и эта возникшая между ними симпатия
должна была стать залогом того, что они не начнут по пустякам придираться
друг к другу, не начнут ссориться, не скатятся до выяснения отношений...
Разбирая свои вещи – доставая из сумок шорты, плавки, трусы, футболки,
развешивая-раскладывая всё это «богатство» на стульях – они говорили о
всяком-разном, утоляя своё неподдельное, вполне объяснимое любопытство
по отношению друг к другу; в глазах Толика вспыхнуло невольное
удивление, когда он увидел, как Серёга достал из сумки и с досадой сунул
назад в сумку три школьных учебника.
- А это нафига ты это привёз с собой? – Толик глазами показал на сумку, где
исчезли учебники.
- Да, блин... – и Серёга, не жалея красок, в деталях поведал свою скорбную
историю про то, как он не поехал в Таиланд, как вместо Таиланда оказался в
Сосновке.

- Жёстко, – резюмировал Толик. – А я вообще на море ещё ни разу не был...
- В смысле? – теперь удивление отразилось во взгляде Серёги.
- Ну... как-то так каждый год получалось, что не получалось: то у родаков
летом не было отпуска, то отпуск был, но не было денег, чтоб ехать на море...
да у нас там река отличная! Пляжи есть – можно и купаться, и загорать... не
хуже, чем на море!
- Ну, а что море? Море как море, оно никуда не денется – ещё съездишь!
Может, на следующий год... – Серега хотел сказать, что сам он на море был
уже сто раз, что его родители ездят на море каждый год и что он каждый год
ездит с ними, но... говорить об этом Серёга не стал – просто не стал
говорить, и всё!
В разговоре выяснилось, что Толик на два месяца старше Серёги.
- Ой! Так ты, выходит, мой старший брат... теперь ты должен обо мне
заботиться! И вообще быть для меня во всём примером! – Серёга дурашливо
рассмеялся. – Где там наши сигареты?
- Ой, мой младший некурящий брат... а ремня ты, случайно, не хочешь? – так
же дурашливо рассмеялся Толик, и они, перебивая друг друга, весело
позубоскалили о том, чем старший брат отличается от младшего и какие у
каждого относительно друг друга должны быть обязанности или права.
Вечер – за разговорами, за шутками, за взаимным узнаванием друг друга –
пролетел незаметно, – было почти двенадцать, когда Толик, глянув в свой
телефон, чтоб узнать, который час, не без удивления присвистнул:
- Ого! Еще несколько минут, и будет полночь... будем спать?

- Будем, – Серёга кивнул головой. – Как ты думаешь... если зомби начнут
ломиться к нам, Пират нас защитит?
- Любишь страшные истории? – Толик рассмеялся; вопросительно глядя на
Серёгу – ожидая ответ на свой вопрос, он решительно встал с дивана, на
котором сидел, так же решительно сдернул с себя шорты, оставшись в
обтягивающих светло-серых трусах-борцовках.
- Я фильмы люблю, где монстры всякие... – Серёга непроизвольно скользнул
взглядом по фигуре Толика и вслед за Толиком так же решительно сдёрнул
шорты с себя, оставшись в точно таких же обтягивающих трусах-борцовках,
только цвет у трусов Серёги был другой – цвет был темно-синий; Толик тоже
непроизвольно скользнул взглядом по фигуре Серёги...
Собственно, ничего особенного в этих мимолетных взаимных взглядах друг
на друга не было – это были совершенно естественные, вполне обычные
взгляды, которыми мальчишки, как правило, непроизвольно оценивают друг
друга, впервые оказавшись вместе на пляже, или в школьной раздевалке, или
в общей душевой... конечно, бывает, и бывает нередко, когда у мальчишек
такие взгляды, мимолётные и вроде как ничего не значащие, повинуются
никем не слышимой музыке, с разной степенью внятности звучащей в душе
смотрящих, и тогда такие взгляды на какие-то доли секунды непроизвольно
задерживаются на туго обтянутых трусами-плавками округлых, сочно
оттопыренных попках или вопрошающе замирают на выпирающих округлых
бугорках впереди, но в таких случаях нужно быть очень, очень
внимательным, чтобы за эти доли секунды уловить, увидеть-услышать в
таких взглядах и н у ю музыку, однако и в таких взглядах, мимолетно
скользящих, подчеркнуто безразличных и вместе с тем целенаправленно
устремлённых, тоже нет ничего особенного, как нет ничего особенного в
самой музыке, если очистить эту музыку юности, вечную музыку взросления
от шелухи замшелых стереотипов и искусственно извращенных понятий на
тему, что есть правильно, а что неправильно... впрочем, ни в душе Толика,
ни в душе Серёги никакой такой музыки никогда не возникало прежде, и не
возникла такая музыка теперь – они просто скользнули друг по другу
оценивающими, но вполне обычными взглядами, как это делают все
мальчишки, и не более того, – они были одного роста, оба были стройные,
голенастые, ещё по-мальчишески субтильные, но эта подростковая
субтильность у обоих уже начинала размываться мужской округлостью
ранней юности, на пороге которой они оба стояли...

- Дверь на ночь будем закрывать? – Толик вопросительно посмотрел на
Серёгу.
- Я даже не знаю, – Серёга пожал плечами.
– Дедуля говорил, что дверь
можно оставлять открытой, если будет душно... а сейчас вроде не душно.
- Я тоже думаю, что не душно, – согласился Толик. – Тогда дверь закрываем?
Или как?
- Да фиг его знает! Пусть остаётся открытой, – проговорил Серёга. – Вдруг
ночью станет душно...
- Тоже правильно! Пусть остаётся открытой, – согласился Толик.
- Всё, давай спать! Выключай свет! – Серёга повалился на свою постель.
- Почему я? – Толик, глядя на Серёгу, изобразил на лице возмущение.
- Потому что я уже лёг, я уже сплю, а ты ещё не ложился... чего здесь
непонятного? – Серёга, снизу вверх глядя на Толика, рассмеялся.
–Кто не успел, тот опоздал! Всё логично!

- То есть, ты уже спишь? – Толик ехидно прищурился, вопросительно глядя
на Серёгу.
- Уже сплю, – подтвердил Серёга; он закрыл глаза и дурашливо захрапел,
изображая спящего.
- Ну, тогда тебе пофиг, горит свет или нет. Логично? Логично! Спи... я пойду
гляну, спит ли Пират. А то мы, наивные, на него надеемся, думаем, что он
охраняет нас от монстров, а он, может, тоже сейчас храпит не хуже тебя...
- Да, пойдём проверим! – Серёга, пружинисто подбросив своё тело вверх,
встал на ноги, и в ту же секунду, как только Серёга оказался на ногах, Толик
стремительно рухнул на свою постель – в один миг распластался на белой в
синий горошек простыне, широко развёл, раскинул в стороны ноги,
обхватил-обнял руками подушку и, закрыв глаза, дурашливо захрапел.
- Ну, блин... так нечестно! – Серёга, глядя сверху вниз на лежащего на
животе Толика, почувствовал себя одураченным. – Толян...
Толик в ответ захрапел ещё громче – ещё музыкальнее.
- Толян...
Перестав храпеть – сдерживая смех, Толик не проговорил даже, а, подражая
механическому голосу робота, изрёк, четко выговаривая каждое слово:
- «Анатолий уже спит. Сергей, выключайте свет и тоже ложитесь спать. Кто
не успел, тот опоздал. Всем спокойной ночи!»
- Ну, блин! – Серёга затопал ногами, изображая крайнюю степень отчаяния.

– Толян...
- Звучит голос за кадром: «Сергей! Не пытайтесь разбудить Анатолия –
выполняйте то, что вам сказали. Утро вечера мудренее. Спокойной ночи!» –
Толик, проговорив всё это с той же самой механической интонацией,
повернул на подушке голову – наискось снизу вверх посмотрел на Серёгу
смеющимися глазами. – Мы спать сегодня будем? Или как?
- Блин, Толян... ты обдурил меня, – изображая и лицом, и голосом
возмущение, возопил Серёга. – Вставай!
- Не обдурил, а проявил смекалку, – парировал Толик, глядя на Серёгу снизу
вверх смеющимися глазами.
- Ну, хорошо! – сдался Серёга; но сдаваться просто так ему явно не хотелось,
и потому он тут же сделал «предложение, от которого невозможно
отказаться». – Свет выключать мы будем по очереди. Сегодня, так уж и быть,
свет выключу я. А завтра...
- Завтра свет выключит Пират, – перебил Серёгу Толик. – Потом снова ты.
Потом снова Пират...
- Интересно... а ты когда будешь свет выключать? – Серёга прищурился.
- А я буду вас контролировать – буду следить за вашей очередностью, чтобы
всё у вас было по чесноку, – Толик явно дурачился, с улыбкой наблюдая за
Серёгой.
- Ну, ты жук! – Серёга, переступив с ноги на ногу, машинально провёл
ладонью по упруго выпирающему бугорку спрятанного под трусами своего
хозяйства.
– Короче! Или я выключаю свет сегодня, а завтра выключать
будешь ты, или я сейчас ложусь, и мне пох, что свет будет гореть... пусть
хоть всю ночь горит – я могу и при свете спать! Что выбираешь?
- Ну, Серый... ты кого хочешь уговоришь! – Толик пружинисто, одним
рывком перевернулся на спину и, глядя на Серегу, так же, как Серёга,
машинально тронул пальцами свой округлый бугорок – на секунду-другую
оттянул пальцами трусы, чтоб встряхнуть-поправить то, что было скрыто под
трусами; в этом машинальном прикосновении точно так же, как и в
машинальном прикосновении Серёги, не было никакого скрытого
содержания и уж тем более не было ни малейшего намёка на возможность
возможного, хотя... время было за полночь, и они, эти мальчишки, стоящие
на пороге своего всестороннего взросления, были в комнате одни – их уже
связывала взаимная симпатия, и один из них, широко расставив, разбросав в
стороны голенастые ноги, уже лежал на спине, с улыбкой глядя на другого...
но – не было, не звучало той невидимой музыки, которая могла бы при таком
раскладе их подтолкнуть-направить, и потому их машинальные жесты не
могли стать и не были прелюдиями к чему-то такому, что раздвигает
горизонты на пути постижения мира; эти мимолётные жесты ничего не
значили, они не были предназначены для стороннего восприятия, они не
несли в себе никакого намёка – так делают многие мальчишки и даже
взрослые парни, словно таким машинальным безотчетным образом они,
мальчишки и взрослые парни, хотят всего лишь проверить-удостовериться,
что всё у них т а м на месте, всё в порядке, и не более того. – Да, Серый, ты
кого хочешь уговоришь...

– повторил улыбающийся Толик, снизу вверх
глядя на стоящего около своей постели Серёгу.
– Мы, конечно, могли бы
обсудить этот вопрос более подробно, но время уже позднее и охота спать...
- Вот именно! Мы могли бы уже спать, как все порядочные люди, а из-за тебя
мы уже полчаса спорим ни о чём. А время, между прочим... – Серёга взял со
стула свой телефон, посмотрел на вспыхнувший монитор, – время уже
половина первого...
- Сколько? – Толик сделал удивленное лицо?
- Вот! Ровно ноль-ноль часов тридцать минут, – Серега повернул монитор в
сторону Толика. – Удостоверился?
- Офигеть! – Толик тихо присвистнул.
– Атычто–домавэтовремяуже всегда спишь?
- Ну, когда как, – отозвался Серёга. – А ты?
- Я тоже когда как... могу и в десять уснуть, а бывает, что до двух ночи не
сплю... по-разному бывает!
- Я тоже так же – тоже по-разному... но ты мне зубы не заговаривай! –
Серёга, улыбаясь, погрозил Толику пальцем.
– Зубы ты будешь дедуле с
бабулей заговаривать, если ты мастер в таком деле... они доверчивые, а мне
зубы заговаривать не надо – со мной этот номер у тебя не пройдёт... короче,
Толян! Или ты принимаешь моё разумное предложение, чтоб мы выключали
свет по очереди, или я сейчас тоже ложусь, и мне уже будет глубоко пох...
решай! Считаю до трёх: раз...
- Всё-всё-всё! Сегодня свет выключаешь ты, а завтра я! Так ты хочешь? –
переспросил-уточнил Толик.
- Именно так! Сегодня свет выключаю я, пусть будет по-твоему, а завтра свет
выключать будешь ты. По рукам?
- По рукам! – Толик протянул в сторону Серёги поднятую ладонью вверх
руку, и Серёга кончиками пальцев ударил по кончикам пальцев протянутой
руки Толика; мировое соглашение было не только достигнуто, но и таким
образом подтверждено, узаконено – теперь ходу назад уже не было.
Серёга щелкнул выключателем; два окна в комнате были зашторены, и если
солнечный свет плотные темно-зеленые шторы худо-бедно еще пропускали,
отчего днем в комнате был полумрак, то свет ночной через шторы в комнату
не проникал совсем, – Серега щелкнул выключателем, и комната погрузилась
в абсолютную темноту.

- Ну, ни фига себе... вообще ничего не видно! Толян...
- Серый... рядом с тобой кто-то стоит... – чуть слышно прошептал Толик, и
слова эти в абсолютной темноте прозвучали жутковато. – Справа от тебя...
силуэт какой-то... чувствуешь? Рядом с тобой... посмотри направо!
Не отвечая, Серёга торопливо нащупал на стене выключатель – и комнату
снова залил электрический свет, – Серёга тут же непроизвольно посмотрел
направо – рядом никого не было.
- Всё, пропал... теперь с тобой рядом никого нет, – без тени улыбки на лице
подтвердил Толик. – Они света боятся...
- Кто «они»? – Серёга медленно, словно прислушиваясь к своему голосу,
перевёл взгляд на лежащего на спине Толика. -
Монстры... кто же еще! – прошептал Толик.
Секунду-другую они молча смотрели друг на друга... какие, нах, монстры?!
Очевидно же было, что Толик дурачится... просто дурачится! Он дурачится
сам и дурачит Серёгу – он лежит в постели и тупо прикалывается, пугает его,
Серёгу... но... Толик смотрел на Серёгу серьёзно, и...
- Какие, нах, монстры?! – намеренно громко проговорил Серёга; он
решительно направился к своей постели; взял свой телефон и так же
решительно вернулся к выключателю.
– Если ты монстров боишься, то
прячься быстрее, накрывайся простыней – я выключаю свет!
Щелкнул выключатель и одновременно с этим засветился монитор
Серёгиного телефона – теперь комната не погрузилась в непроницаемый
мрак, а была неровно освещена светом монитора, – Серега поднёс монитор к
своему лицу, точнее, поднёс к подбородку, осветив лицо снизу вверх, отчего
лицо его приняло жутковатое выражение.

- Толя-я -я -я-я -я -н...
– глухо пропел-проговорил Серёга, стараясь придать
своему голосу потустороннее звучание.
– Ты видишь монстра? Он идёт...
идёт к тебе...
– Серёга подошел к дивану, на котором лежал Толик, и,
продолжая подсвечивать своё лицо монитором телефона, стал медленно
наклоняться над Толиком.
– Сейчас... сейчас я буду пить твою кровь...
– потусторонним голосом предупредил Серёга.
- Дурак! Кровь пьют вампиры, а не монстры, – рассмеялся Толик, пытаясь
увернуться от наклоняющегося над ним Серёги.
- А я вампир... я монстр-вампир... – Серёга, отведя свою руку с телефоном
чуть в сторону, другой рукой прижимая Толика к постели, наклонил голову –
и раскрытые его губы горячо вжались Толику в грудь чуть выше левого
соска.
- А-а -а! – засмеялся-задёргался Толик, пытаясь оттолкнуть Серёгу, оторвать
его губы от своей груди. – Серый, блять, щекотно... пусти! Пусти меня... ты
мне засос сейчас поставишь, идиот... пусти меня! Серый...
Кожа на груди у Толика, как и положено в таком возрасте, была нежная и
вместе с тем эластично-упругая, чистая, без единого волоска... губы у Серёги
были влажные и горячие... но и здесь не возникло, не зазвучало той древней
музыки, что срывает шлюзы и, подобно водовороту, уносит услышавших эту
музыку в заповедные кущи,– Толик, изловчившись, оторвал голову Серёги от
своей груди и, упираясь ладонями в грудь Серёги, отталкивая Серёгу от себя,
со смехом выдохнул:
- Блин, ну ты и монстр... вампир настоящий!
- А ты как думал! – самодовольно отозвался Серёга.

Секунду-другую они молча смотрели друг другу в глаза... монитор телефона
слабо освещали комнату, – Толик, раздвинув ноги, всё так же лежал на
спине, Серёга сидел на краю его постели, вполоборота повернувшись к
Толику, нависая над ним сверху, и в те несколько секунд, что они смотрели
друг другу в глаза при свете телефона, казалось, что они оба
прислушиваются к чему-то, сами не зная, что именно они могут или хотят
услышать... обтянутые трусами-борцовками бугорки у обоих немного
увеличились, но ни Толик, ни Серёга, чувствуя эти приятные утяжеления в
трусах, никак не связали их со своей мальчишеской возней, с тем, что Серёга,
изображая то ли монстра, то ли вампира, шутливо присосался к груди
Толика, – в погруженной в полумрак комнате было тихо-тихо...
- Всё, Серый, давай спать, – проговорил Толик, нарушая молчание.
- Давай, – коротко отозвался Серёга, пружинисто поднимаясь на ноги; он
быстро, словно опасаясь чего-то, преодолел короткое расстояние до своей
постели, ничком повалился на такую же, как у Толика, белую в синий
горошек простыню; монитор телефона погас, и комната тут же погрузилась в
непроницаемую тьму.
– Толян...
– почему-то шепотом проговорил Серёга,
переворачиваясь на спину, – завтра во сколько встаём?
- Сегодня, – уточнил Толик.
- Ну, сегодня... какая разница? – Серёга, говоря это, машинально скользнул
ладонью под резинку своих трусов – легонько сжал, стиснул пальцами
нетвёрдый и вместе с тем приятно отяжелевший, эластично упругий член; в
комнате было темно, и Серёга не мог видеть, что буквально за пару секунд до
него то же самое сделал Толик – точно так же сунул ладонь под резинку
трусов своих, точно так же сдавил пальцами полустоячий член у себя; было
темно, и они оба – и Серёга, и Толик – не могли видеть друг друга; впрочем,
тиская свои быстро отвердевшие члены, они совершенно не думали ни друг о

друге, ни о возможности возможного... просто не думали, и всё; дома они,
как все мальчишки, перед сном в своих комнатах, уже лёжа в постели, или
сладко дрочили свои юные члены, приспустив трусы, или просто ласкали их,
тискали-мяли, и теперь было то же самое – с той лишь разницей, что теперь
они были не в своих комнатах наедине со своими подростковыми
вожделениями, со своими возвышенными мечтами и брутальными
помыслами, и потому мысль о полноценной дрочке здесь и сейчас им обоим
не приходила в голову по причине невозможности её воплощения. – Завтра –
это будет завтра, когда мы проснёмся, – проговорил в темноте Серёга,
машинально сжимая пальцами свой возбуждённый член.
- Мы с тобой когда легли спать – вчера, сегодня или завтра? – отозвался в
темноте Толик, прижимая свой возбужденный член ладонью к животу.
- Ну, сегодня... сегодня легли в первом часу – я же смотрел на время, – чуть
подумав, отозвался Серёга, залупая в трусах напряжённый член.
- Вот! Значит, утром сегодня мы и проснёмся. Правильно?
- Ну, правильно... ты такой дотошный! – Серёга то ли похвалил Толика, то
ли, наоборот, подколол. – Любишь, чтоб всё было правильно?
- Люблю, чтоб всё было ясно, – отозвался Толик, бесшумно вытаскивая свою
руку из трусов – оставляя свой член в покое. – Всё, Серый, давай спать...
- Давай, – согласился Серёга; он раз-другой привычно двинул на своём члене
крайнюю плоть и так же, как Толик, вытащил руку из трусов, подумав, что
завтра... завтра он это обязательно сделает, и сделает он это или в кабинке
летнего душа, когда будет там мыться-освежаться, или в кабинке летнего
туалета – эти два места, если они будут с Толиком всё время вместе,
показались Серёги самыми безопасными для такого уединения... и еще –
перед тем, как провалиться в сон – Серёга успел подумать, что хорошо...
хорошо, что Толян приехал к бабуле с дедулей тоже, что он оказался
нормальным пацаном и что теперь они как братья – вместе тусить им будет
куда интереснее...

Утром Серёга открыл глаза и в первое мгновение не сразу понял, где он и что
с ним; он лежал на боку, поджав под себя ноги, и дома, когда он просыпался
в такой позе, его взгляд каждый раз привычно упирался в угол письменного
стола, а теперь в полумраке Серёга увидел пустую постель, застеленную
белой в синий горошек простыней, и только тут, в следующую секунду, он
понял-сообразил, и где он, и что с ним; судя по тому, как на стене были четко
прорисованы два прямоугольника, через которые скупо проникал солнечный
свет, там, за окнами, уже было светло – на улице уже было утро или, быть
может, даже день, там вовсю уже палило солнце, а в комнате было
прохладно, был полумрак, – Серёга, распрямляя ноги – переворачиваясь на
спину, сладко потянулся; член у Серёги был напряжен, бугром поднимая
трусы, но здесь ничего необычного для Серёги не было – в последнее время
член у него по утрам стоял почти всегда, – Серёга, машинально сунув руку в
трусы, сильно сжал, стиснул-сдавил член в кулаке, и это «утреннее
приветствие», уже ставшее для Серёги традиционным, щекотливой
сладостью знакомо отозвалось в промежности... Толика в комнате не было,
но он мог появиться в любую секунду, и Серёга, уложив член в трусах набок,
чтобы он меньше из трусов выпирал, рывком встал на ноги.
- Толян, ты где? – деловито проговорил Серёга, выходя на крыльцо; нет, это
был не день, это было утро – не раннее утро и не позднее, а то утро, с
которого день начинается: солнце было уже достаточно высоко, но еще не
припекало, не обжигало зноем, воздух был свеж и приятен, в двух метрах от
крыльца росла старая яблоня, и в её листве невидимые воробьи то ли о чем-
то весело спорили, то ли дружно ругались; Пират при виде Серёги радостно
закрутил хвостом, и Серёга, безбоязненно наклонившись над ним, почесал
его за ухом. – Привет, Пират, привет! Умный Пират, красавец Пират... всю
ночь не спал – нас охранял... ты знаешь, где Толик? Колись, Пиратик...
знаешь, куда он пошел? – Пират знал, куда пошел Толик, но сказать этого
при всём своём желании он никак не мог и потому, реагируя на ласковые
слова Серёги, лишь ещё энергичнее закрутил, завертел хвостом.

– Ну,
ладно... не хочешь говорить – не надо, – Серёга погладил Пирата по макушке
и, выпрямляясь, огляделся.
Налево от крыльца была калитка и ворота – там была улица, и на улице
Толику делать было нечего... если, конечно, он не пошел к дедуле с бабулей,
но с какой радости он пошел бы туда один без него, без Серёги? Налево от
крыльца был гараж, где стоял дедулин «мустанг», была калитка на хоздвор,
где были какие-то сараи и всякие другие постройки, нужные для сельских
нужд, но теперь пустующие, дальше, за хоздвором, был сад и огород, там
была кабинка летнего душа с черным баком наверху, ещё чуть дальше,
прячась в разросшихся кустах смородины, была кабинка летнего туалета, ещё
дальше был сад... короче, подворье у дедули было немаленькое, и Серёга, не
раздумывая – оставив Пирата в покое, двинулся туда...
Толика Серёга увидел не сразу – Толик стоял в кустах смородины к Серёге
спиной, эти кусты наполовину его скрывали, и Серёга тут же подумал, что
Толик с утра пораньше лакомится смородиной... без него, без Серёги,
лакомиться, гад такой! Мог бы его, Серёгу, тоже разбудить, чтоб обносить
дедулину смородину вместе... брат, называется! Серёга хотел свистнуть,
хотел засвидетельствовать, что Толик «пойман на месте преступления», но в
следующую секунду Серёга подумал, что свистеть он не будет, а лучше всего
подберётся к Толику поближе и страшным голосом что-нибудь рявкнет, чтоб
напугать его, – эта мысль показалась Серёге куда интереснее, чем просто
свистнуть издалека, и Серега, крадучись, мягко, бесшумно переступая с
пятки на носок, двинулся по направлению к Толику, заранее предвкушая,
какая забавная сцена сейчас последует... но по мере того, как Серега
приближался к Толику, картинка менялась – Толик не рвал смородину, не
подносил сорванные ягоды ко рту, а... что он делал?
Толик не слышал и не видел, как сзади к нему всё ближе и ближе подходит
Серёга,

– в кустах смородины Толик стоял к Серёге спиной, и,
соответственно, Серёга видел Толика со спины: левая рука Толика была
опущена вниз, но не вдоль тела, не параллельно телу, а была сдвинута к низу
живота, так что видно левую руку было только по локоть, правая рука, точно
так же опущенная и так же сдвинутая к низу живота, ритмично двигалась, и
двигалось, ходуном ходило вслед за рукой правое плечо Толика, и вслед за
плечом, подчиняясь общему ритму, чуть заметно двигалось, мелко
содрогалось всё его тело... «он что, блин... дрочит там?» – неуверенно
подумал Серёга, и от этой мысли-догадки, невольно возникшей в его голове,
он на какое-то мгновение растерялся, – Серёга никогда не видел, как дрочат
пацаны, и уж тем более никогда не участвовал в совместных дрочках, как это
нередко бывает у начинающих открывать мир секса мальчишек, сейчас
Толик стоял в кустах смородины к нему спиной, но... и характерное
движение правой руки Толика, и легкое содрогание его тела, и чуть
приспущенные на сжимающихся булочках попы трусы-борцовки – всё это
было настолько у з н а в а е м о, что никаких сомнений на предмет того, чем
именно занят Толик, у Серёги просто не оставалось: «дрочит!» – подумал
Серёга, и, подумав так, Серёга в тот же миг почувствовал, как у него самого
начинает стремительно затвердевать в трусах член...
Собственно, ничего необычного в том, что делал Толик, не было – Серёга так
делал тоже, и даже более того, Серёга читал, что так делают все пацаны в
переходном возрасте и так делают даже взрослые парни, если у них нет
девчонки, чтобы трахаться, или, к примеру, нет жены; более того, вчера
вечером Серёга планировал сам делать это же самое в кабинке душа или в
туалете, и... в общем, ничего сверхъестественного в том, что Толик дрочил,
не было; и вместе с тем... вместе с тем была огромная разница между
знанием обо всём таком вообще и наглядным воплощением этого знания в
реале, когда пацан-ровесник, не зная, что его видят, сладко дрочит-
содрогается у тебя на глазах, – Серёга, затаив дыхание, непроизвольно
скользнул ладонью в свои трусы, с силой сдавил, прижал напряженный член
к животу... да, все так делают – все пацаны дрочат, но при этом не все в этом
признаются, и уж тем более не все согласятся это делать на глазах у
ровесников или друзей, не все захотят, чтоб другие видели это, – у Серёги
мелькнула мысль бесшумно ретироваться, пока Толик не оглянулся,
испариться-исчезнуть, пока Толик не кончил, и пусть Толик никогда не
узнает, что он, Серёга, стал невольным свидетелем того, как Толик, стоя в
кустах смородины, дрочил, мастурбировал, тайно занимался онанизмом, но –
вопреки этой мелькнувшей мыли – Серёга бесшумно шагнул вперёд...

Что именно Серёга хотел рассмотреть-увидеть – кроме того, что он увидел
уже? Солнце, ещё не обжигающе знойное, еще не пышущее жаром, было у
мальчишек за спиной, и в лучах его тело Толика, уже успевшего немного
подзагореть на своей речке, казалось нежно-золотистым; трусы-борцовки на
попе Толика были наполовину припущены, и там, где они были приспущены,
кожа была белая, контрастируя со спиной и ногами, – круглые булочки попы
шевелились, сжимались-разжимались, словно играли между собой, и это
тоже было для Сереги у з н а в а е м о, потому что Серёга, когда дрочил,
точно так же стискивал, сжимал булочки попы своей... что он, Серёга, хотел
или мог увидеть такого, чего он не знал, делая то же самое? В принципе, все
пацаны во всём мире дрочат практически одинаково, если только они это
делают для себя, для собственного удовольствия, а не на камеру, не за
деньги, и тем не менее... там не менее, осторожно ступая, Серёга шаг за
шагом бесшумно приближался к Толику – он, Серёга, хотел увидеть, как это
делает Толик, и даже не именно Толик, а как это делает вообще д р у г о й
пацан, словно воочию увиденное каким-то образом могло наглядно
утвердить Серёгу в мысли, что он, Серёга, не одинок на этом подростковом
поприще, что все, все-все пацаны – при всём их внешнем различии – в
минуты тайных своих уединений совершенно одинаковы... или, может, не все
одинаковы? Банальное любопытство толкало Серёгу вперед, – осторожно
делая шаг за шагом, с каждым сделанным шагом приближаясь к Толику,
подкрадываясь всё ближе и ближе, Серёга совсем не думал, что он скажет

Толику, какие слова он произнесёт, когда окажется перед Толиком лицом к
лицу...
Толик, увлеченный своим занятием, ничего вокруг себя не видел и не
слышал: перед мысленным взором Толика привычно крутились сюжеты из
виденных им порнофильмов, где парни-качки мощно засаживали
блондинкам-брюнеткам свои огромные стояки, отчего те сладко стонали, и,
видя и слыша это и только это, стоящий в кустах смородины Толик с
упоением двигал рукой, то и дело представляя на месте очередного качка из
порнофильма себя, – сладко зудящий окаменевшей член клейко, сноровисто
залупался не в кулаке, а утопал в горячем лоне очередной блондинки... или
брюнетки... ему, Толику, одинаково нравились и брюнетки, и блондинки, в
своих подростковых фантазиях он никого не выделял особо, никому не делал
предпочтения,
– стоя в кустах смородины, Толик мысленно засадил
очередной блондинке свой распираемый сладким зудом стояк, когда за его
спиной близко-близко, буквально рядом, хрустнула сухая ветка; виртуальный
мир в один миг рассыпался, Толик невольно вздрогнул, замер и оглянулся –
перед ним, перед Толиком, стоял «младший брат» Серёга...
- Ты чё здесь делаешь? – проговорил Серега, вопросительно глядя Толику в
глаза.

Серёга стоял буквально в двух шагах позади Толика, стоял так близко, что
просто не мог не видеть по характерным движениям Толика, ч т о Толик
делал, и потому вопрос прозвучал глупо, – Серёга, пока подбирался,
бесшумно подкрадывался к Толику, совсем не подумал, что он скажет или
спросит, когда окажется с Толиком лицом к лицу; а с другой стороны... он,
Серёга, стоял у Толика за спиной, он не видел ни стояк Толика, ни пальцы
Толика на стояке, то есть Серёга не видел всю картину в её исчерпывающей
полноте, и потому вопрос такой – «ты чё здесь делаешь?» – был отчасти
объясним: вполне очевидное при отсутствии полной картины перед глазами
было как бы не совсем очевидным, так что можно было и спросить... ну, то
есть, спросить именно так: «ты чё здесь делаешь?»; а кроме того, задав
спонтанно сорвавшийся с губ т а к о й вопрос, Серёга тем самым
непреднамеренно предложил именно Толику выкручиваться из всей этой
щекотливой ситуации – пусть Толик сам поясняет, ч т о он делал,
содрогаясь в кустах смородины, пусть именно он, то есть Толик, решает-
думает, к а к и м и словами всё это теперь объяснять, и в этом смысле
вопрос, по причине своей риторичности как бы глупый, но вместе с тем
нейтрально и даже невинно прозвучавший, был, пожалуй, единственно
правильным вопросом в смысле реакции Серёги на эту невольно возникшую
ситуацию... впрочем, всё это было уже психологией, а Серёга, понятное
дело, ни о какой психологии не думал – он просто проговорил то, что первым
пришло ему в голову, – какое-то время они, Серёга и Толик, смотрели друг
другу в глаза; вопрос был задан, и на вопрос нужно было отвечать...
- Что я делаю? – переспросил Толик, лихорадочно думая, к а к в такой
ситуации лучше всего ответить на риторический, глупо прозвучавший, но
вместе с тем совершенно конкретный Серёгин вопрос; растерянность, даже
смятение, на пару секунд мелькнувшие в глазах Толика, когда он,
оглянувшись, увидел перед собой Серёгу, сменились сосредоточенностью;
отрицать очевидное было глупо, всё было и так понятно... и Толик, всё так
же стоя к Серёге вполоборота, так что Серёга по-прежнему не мог видеть
«главные улики очевидного», проговорил-ответил подчеркнуто спокойно,
даже вроде как чуточку пренебрежительно, чтоб таким образом низвести то,
что он делал, до ситуации банальной и заурядной, вполне обыденной, что, в
общем и целом, так и было: – Напряжение снимаю, – произнёс Толик, глядя
Серёге в глаза.

Ответ был точным по факту, пресным по содержанию и практически не
эмоциональным по интонации... именно то, что требовалось! Щекотливая
ситуация посредством такого ответом как бы автоматически переместилась
из волнительной области секса в скучную область профилактики застойных
явлений, и Толик, невольно улыбнувшись, мысленно похвалил себя за такой
простойивместестемисчерпывающе правдивый ответ.
- Дрочишь? – проговорил Серёга, сам не зная, зачем он именно этим словом
уточняет и без того понятный ответ Толика... ну, а каким ещё словом Серёга
должен был уточнить очевидное? Самое обычное слово.
- Ну, можно и так сказать... – Толик улыбнулся и, улыбаясь, поспешил тут же
перевести стрелку с себя на Серёгу. – А ты сам... ты что – не делаешь так? Не
дрочишь?
Толик за этим занятием был застигнут врасплох, был пойман, как говорится,
«на месте преступления», так что для Толика в его ситуации отпираться и
говорить, что он не дрочит, было бы просто глупо. А вот Серёгу за этим
занятием Толик не видел, и вообще никто никогда не видел, как делает это
Серёга, и потому Серёга, глядя Толику в глаза, мог бы сейчас спокойно
сказать, что он, то есть Серёга, такими вещами не занимается, и даже... даже
если бы Толик ему не поверил, это бы совершенно ничего не значило, потому
что никаких доказательств у Толика все равно бы не было... короче, Серёга
мог бы спокойно сказать Толику, что он, Серёга, не дрочит, что этим не
занимается, что ни-ни -ни, что вообще никогда, что всё это глупость,
неподходящая для взрослых парней, но... во-первых, Серёга читал, что
дрочат в их возрасте все пацаны и что ничего зазорного или позорного в этом
нет; во-вторых – а это второе вытекала из первого – на свой собственный
дроч Серёга смотрел как на возможность испытать доступное сексуальное
наслаждение, совершенно не комплексуя от того обстоятельства, что
желание такое у него возникало снова и снова и, соответственно, он снова и
снова это делал то в своей комнате, то в ванной, то в постели утром или
перед сном и даже в последнее время делал это в иные дни по два раза в
день; ну, и в-третьих, и это, наверное, было самым главным: член у Серёги
всё так же стоял колом, руку из трусов Серёга не вытащил, и, стоя позади

Толика – прижимая член к ноге, Серёга чувствовал, как сладость желания у
него всё сильней и сильней разгорается между ног...
- Ну, иногда... – Серёга, отвечая на вопрос Толика, улыбнулся в ответ.
- Что «иногда»? – Толик, улыбаясь, прищурился.
- Тоже... ну, то есть, тоже снимаю напряжение, – проговорил Серёга. – Как
ты...
- Дрочишь? – спросил-уточнил Толик, тихо рассмеявшись, глядя Серёге в
глаза.
- Ну, типа того... – ответил Серега и вслед за Толиком, глядя в глаза Толику,
тоже тихо рассмеялся. – А что делать, если стояк?
- А с девчонкой замутить не пробовал? Слабо? – весело поинтересовался
Толик, и здесь Серёга уже не растерялся – ответил Толику так же весело:
- Кому слабо? Тебе? – намекая, что они оба занимаются одним и тем же.

- Дык... сейчас никаких девчонок на горизонте не наблюдается, – словно
оправдываясь, проговорил Толик.
- Вот и я о том же! – отозвался Серёга, переступая с ноги на ногу.
- Вот и я о том же! – эхом отозвался Толик, то ли весело передразнивая
Серёгу, то ли таким шутливым повтором Серёгиных слов закрепляя
достигнутое взаимопонимание в этом простом и вместе с тем совсем
непростом для многих пацанов вопросе; оставалось лишь перейти от слов к
делу...
Они по-прежнему стояли в полутора метрах друг от друга, Серёга стоял
позади и чуть сбоку от Толика, а Толик стоял, полуобернувшись к Серёге, –
стоять так было неудобно, но пока они разговаривали, неудобство это не
замечалось, а теперь всё было сказано, всё было прояснено, и надо было что-
то делать дальше... между тем, выбор – что именно делать дальше – был не
велик, и Толик, нарушая молчание, этот выбор Серёге предложил:
- Короче,Серый... – толинаправахстаршегобрата, толипотому,
что он был в более уязвимом положении и по этой причине решать, что
делать дальше, нужно было именно ему, Толик проговорил деловито, без
улыбки и вообще без каких-либо эмоций в голосе, тем самым как бы
подчеркивая, что дело это вполне обычное, естественное и заурядное: –
Короче... или ты, Серый, если сейчас не хочешь подрочить, идёшь лесом – по
своим делам шагаешь мимо и не мешаешь мне закончить начатое, или
давай... давай вместе подрочим, если ты хочешь... выбирай! А то, блин, стоим
мы как дураки...
Серёга признался, сказал Толику, что он т о ж е «иногда» дрочит, и Толик,
говоря так – предлагая Серёге присоединиться, подрочить вместе, ничего не
терял... ну, а почему нет, если так сложилась ситуация?

- Вместе подрочим? – переспросил Серёга, лихорадочно думая, что ему
выбрать из того, что предложил Толик; член у Серёги стоял, и думать здесь
было нечего, между ног у Серёги сладким зудом покалывало от
предвкушения удовольствия, но... он, Серёга, еще никогда никому не
показывал свой эрегированный член и уж тем более никогда и ни с кем не
дрочил в м е с т е, и надо ли это делать сейчас, если он может спокойно
покайфовать в одиночку, наедине с самим собой, как делал он это всегда и
как делать привык... а с другой стороны, Серёге хотелось увидеть
эрегированный член Толика... хотелось увидеть, как это делает Толик... нет,
никакая особая музыка не звучала в душе Серёги – это было обычное
пацанячее любопытство, и не более того; и еще... наедине с самим собой
Серёга всё это делал уже тысячу раз, а в совместной дрочке была новизна, и
новизна эта манила, как манит всё то, что еще не испытано, не открыто и не
исследовано... «вместе подрочим?» – спросил Серёга.
- Ну, а чего здесь такого? – с лёгким напором проговорил Толик, видя, как
Серёга колеблется, как он не может решиться, какой из двух предложенных
ему вариантов выбрать.
– Или ты никогда с пацанами другими вместе не
дрочил?
- Никогда, – Серёга отрицательно качнул головой.
- Ну... ничего особенного здесь нет, – проговорил Толик с видом знатока
таких ситуаций. – Точно так же дрочишь, и всё... никакой разницы! Просто
рядом стоим... или ты, может, чего-то стесняешься? Или боишься чего-то? –
Толик чуть снисходительно улыбнулся.
- Ничего я не боюсь! И не стесняюсь... чего мне стесняться? – отозвался
Серёга, слегка уязвлённый и такими подозрениями Толика в свой адрес, и его
снисходительной улыбкой.
- Ну, так становись рядом со мной! – приказным тоном проговорил Толик,
кивком головы показывая, где Серёге стать. – Чего мы дрочим мозги, если
нужно дрочить совсем, блин, другие органы... становись рядом! – уверенно
сказал Толик, и Серёга шагнул вперёд, чтобы стать рядом с Толиком...
Не вынимая руку из своих трусов – всё так же прижимая скрытый трусами
стояк к ноге, Серёга стал рядом с Толиком, и первое, что он сделал, это
непроизвольно повернул голову, чтобы увидеть стояк у Толика; большим
пальцем левой руки Толик оттягивал резинку своих трусов вниз, держал
резинку под мошонкой, и, таким образом, всё мужское хозяйство Толика
было на виду; Серёга мгновенно отметил про себя, что член у Толика был
примерно такой же в смысле размера, как у него, – член у Толика уже не
стоял, как натянутая тетива, а за то время, что он, Толик, с Серёгой
«разруливали возникшую ситуацию», слегка обмяк, потерял-утратил
распираемую изнутри силу; Толик держал свой член тремя пальцами правой
руки – большим пальцем сверху, и двумя пальцами, указательным и средним,
снизу, держал ближе к обнаженной ярко-красной головке, большой палец
левой руки был скрыт под мошонкой, в которой выпукло прорисовывались
крупные, как и у Серёги, яйца... словом, всё это было знакомо, всё было
такое же, как и у Серёги, – ничего нового Серёга не увидел, и всё равно это
было необычно и возбуждающе... непонятно почему, но это было
возбуждающе – видеть возбуждённый член другого пацана, своего
ровесника.

- Ну, ты чего? – негромко проговорил Толик, глядя на Серёгины трусы-
борцовки, под которыми скрывалось пацанячее хозяйство Серёги. – У тебя
же стоит...
- Стоит, – подтвердил Серёга.
- Так доставай! – с весёлым напором в голосе проговорил Толик; теперь он
хотел посмотреть на возбуждённый член Серёги; понятно, что члены у всех
одинаковые – с поправкой на размер, на толщину-длину – и всё равно... всё
равно Толику было интересно.
Не отвечая, Серёга перевёл взгляд на себя... до этого его, сексуально
возбуждённого Серегу, видел во всей красе только сам Серёга, и – когда один
Серёга смотрел на другого Серёгу в зеркало, то тот Серёга, что был в зеркале,
нравился тому Сереге, который в зеркало смотрел, – Серёга, когда дома
никого не было, время от времени со стояком крутился перед зеркалом,
рассматривая себя как бы со стороны, как бы глазами какой-нибудь
девчонки, и вид и сбоку, и спереди был очень даже ничего... ну, и в чём
проблема была теперь? Точно так же, как Толик, Серёга большим пальцем
левой руки зацепил резинку трусов своих и, не раздумывая, резко потянул
трусы вниз, открывая собственное хозяйство; одновременно с этим он убрал
с члена ладонь руки правой, и член его, дёрнувшись, полуоткрытой головкой
задрался, как ракета, вверх, – Серёга вопросительно посмотрел на Толика.
- Нормально, – кивнув головой, одобрительно проговорил Толик.
- А так ты можешь? – Серёга, вопросительно посмотрев на Толика, вслед за
этими словами перевёл взгляд на себя: он большим пальцем правой
наклонил, пригнул свой напряженный член вертикально вниз, вдавил его в
мошонку, затем большой палец убрал, и член, словно на пружине, упруго
подпрыгнул, стремительно подскочил вверх, шлёпнувшись головкой о
Серёгин живот. – Можешь?
- Легко! – весело отозвался Толик.

И действительно, член Толика буквально в считанные секунды налился
силой, отвердел-задеревенел, точно так же задравшись обнажённой
пламенеющей головкой вверх... много ли надо в мальчишеском возрасте,
чтобы член принимал боевую стойку! Толик точно также наклонил большим
пальцем свой член вертикально вниз, затем палец убрал – и точно так же его
член, подскочив-подпрыгнув, шлёпнулся головкой о живот, – мальчишки,
глядя друг на друга, улыбнулись. Какое-то время они, Серёга и Толик,
смотрели то на свои члены, то на члены друг друга, и в этом тоже не было
ничего необычного: смотреть, сравнивать... это была естественная реакция
начлен другого, инеболеетого, – всепацаны,всепарни,когдаесть
такая возможность, всегда смотрят и сравнивают, будь то в раздевалке, в
душевой, в солдатской бане... или вот как сейчас – в кустах смородины; у
Толика член был всё-таки чуть-чуть больше, чем у Серёги, но именно чуть-
чуть, так что эта разница в размерах была заметна, если только
всматриваться внимательно и эту разницу искать; у Толика, как и у Серёги,
мошонка в считанные секунды снова уменьшилась, сморщилась, яйца в
мошонке подтянулись вверх, так что здесь никакой разницы не было;
единственное отличие, бросавшееся в глаза, было в волосах, что росли у них
на лобках: у Серёги волосы росли чуть хаотично, без каких-либо чётких
границ, и были сравнительно длинными, отчего казались не очень густыми, а
у Толика волосы на лобке были короткие, густые, и ещё вверху они были
словно очерчены на животе чёткой горизонтальной линией, ваше которой
уже не рос ни один случайный волосок...
- Дрочим? – Толик, чувствуя, как член его сладостно распирает от
внутренней силы, вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Легко! – весело отозвался Серёга, ощущая сладкий щекотливый зуд в члене
своём.
Правые руки у мальчишек, стоящих в кустах смородины, энергично
задвигались, заходили ходуном... дрочили Серёга и Толик при всей схожести
членов неодинаково; ну, то есть: дрочат все пацаны, конечно же, одинаково

– с разной скоростью-интенсивностью гоняют по твёрдым от напряжёния
стволам или стволикам нежную кожу, залупая тем самым пламенеющие
головки и таким образом достигая оргазмов, но вот члены при этом пацаны
держат по-разному – кому как удобнее или кто как привык... именно в этом
было различие между Толиком и Серёгой – в том, как они держали свои
члены во время дроча, то есть различие было в конфигурации пальцев:
Толик, подогнув мизинец и безымянный палец, чтоб они не мешали, держал-
сжимал напряженный член тремя пальцами – большим пальцем сверху,
указательным и средним снизу, то есть у Толика была такая конфигурация...
а Серёга, наоборот, три пальца – средний, безымянный и мизинец – отвёл в
сторону, чтобы эти пальцы не мешали, а большим и указательным пальцами
обхватил, обжал напряженный член в виде кольца, то есть у Серёги была
такая конфигурация... понятно, что взрослые парни свои взрослые члены по-
взрослому сжимают в кулаках, и потому все эти пальцы и Толика, и Серёги в
сравнении с крепкими кулаками-тисками взрослых парней выглядели
немного по-детски, но, во-первых, Серёгу и Толика, кайфовавших в кустах
смородины, никто не видел, чтобы делать какие-то обидные для них выводы,
а во-вторых, они оба дрочили так, как привыкли – как им делать это было
удобно...
Солнце с каждой минутой припекало все сильнее, и... никакой особой
музыки ни в душе Толика, ни в душе Серёги не было, – древняя музыка
тяготения, которая пробуждает души, которая с о е д и н я е т, ещё не
звучала, не звала заглянуть за горизонт, где возможное не только бывает
возможным, но и становится желаемым... стоя рядом, практически плечом к
плечу, одинаково придерживая под округлившимися, заметно сжавшимися
мошонками приспущенные спереди трусы, мальчишки с упоением дрочили,
и хотя они то и дело смотрели друг на друга, точнее, смотрели на то, как этот
процесс протекает у другого, у рядом стоящего, и хотя наглядность чужого
процесса добавляла толику приятности к процессу собственному, но – и
Толик, и Серега в своих наслаждениях были автономны, они кайфовали
независимо друг от друга, каждый сам по себе, каждый сам для себя... между
тем, наслаждение у обоих нарастало, сладостным жаром плавилось,
полыхало между ног, так что оргазмы были уже не за горами, – в какой-то
момент мальчишки перестали смотреть друг на друга, всецело
сосредоточившись на собственных ощущениях, и только переплетающееся
сопение в унисон свидетельствовало о том, что каждый из них здесь и сейчас
был не один...

- Я кончаю... – в ыдохнул-всхлипнул Толик, чуть подавшись вперёд, стиснув
под трусами ягодицы.
Серёга, не прекращая двигать рукой – не сбавляя темп, быстро повернул
голову, чтоб увидеть, как кончает Толик, и в это мгновение он, Серёга,
дёрнулся сам, сладко содрогнулся от стремительно накатившего оргазма...
Оргазмы ведь тоже бывают разные, и мальчишки по своему опыту – пусть
совсем ещё небольшому, совсем незначительному, но всё-таки опыту – об
этом знали: иногда оргазмы бывают слабенькие и как бы вялые, пресные,
никакие – просто колупнётся коротенькая сладость как итог предпринятых
усилий, покажется на алой головке порция спермы, и всё, суши вёсла, а
иногда... иногда оргазмы бывают такие мощные, что на мгновение
становится даже больно, и тогда сперма не вытекает из члена, а вылетает
подобно пуле или даже нескольким пулям, член фонтанирует спермой, и
между ног словно взрывается осколочная граната; вот и сейчас... сейчас у
обоих мальчишек энергичная дрочка в кустах смородины завершилась-
закончилась именно такими оргазмами – мощными, обжигающе сладкими;
между тем, Серёга не успел увидеть, как выстрелил спермой Толик, – когда
Серёга на слова Толика «я кончаю» быстро повернул голову, чтоб
посмотреть, Толик уже разрядился и, продолжая сжимать тремя пальцами
член с обнаженной темно-красной головкой, конвульсивно двигал бёдрами,
сжимая под трусами круглые ягодицы – то ли стараясь таким образом
удержать, не отпускать так быстро сладость, то ли выдавливая из себя
последние капли обильного семяизвержения; словом, Серёга увидел только
это, одновременно почувствовав, как его самого опалило между ног
стремительно накатившим сладчайшим наслаждением,

– Серёга,
дёрнувшись, выстрелил спермой буквально через пару секунд после Толика,
так что когда Толик посмотрел на Серёгу, всё было тоже кончено – Толик
тоже не увидел момент Серёгиного оргазма, лишь маленькая капелька, не
улетевшая вслед за всей остальной порцией, клейко свисала с обнаженной
малиновой головки, готовая упасть Серёге под ноги...
- Ты тоже всё? – проговорил Толик, глядя на Серёгин член.
- Да, – коротко отозвался Серёга и, в свою очередь, посмотрел на член
Толика.
Иногда и у Толика, и у Серёги, когда они занимались этим дома, то есть, как
подавляющее число мальчишек, дрочили в одиночестве, сразу после
оргазмов наступала апатия и даже какое-то безразличие ко всему тому, что
казалось еще минуту назад самым важным, самым главном в жизни, и даже
порой сразу после оргазмов возникали мысли, что если всё это кончается и
потом наступает апатия, то нужно ли вообще всё это делать – дрочить в
одиночестве... но апатия быстро испарялась, мимолетное безразличие
сменялось вновь возникающими мыслями-переживаниями, и уже буквально
на следующий день или через день-два снова хотелось и снова всё
повторялось – опять возникало неистребимое желание, которое требовало
законного удовлетворения... так было иногда и у Толика, и у Серёги, но в
этот раз ни Толик, ни Серёга никакой апатии не почувствовали, и никаких
деструктивных мыслей типа «зачем я это делаю?» у них у обоих не возникло;
объяснялось это, видимо, тем, что каждый из них хотя и был автономен, но
при этом был не одинок – рядом стоял другой, и этот другой делал то же
самое...

- Смотри...
– Толик, встряхивая теряющий твёрдость член, кивком головы
показал Серёге на листья смородины, по которым стекало вниз его
перламутровое, блестящее в лучах солнца юное семя.
- Смотри... – не остался в долгу Серёга, в свою очередь показывая Толику на
семя своё, такое же перламутровое, точно так же сползающее по листьям
смородины.
Пацаны посмотрели друг на друга и, довольные, рассмеялись.
- Пойдём, – Серёга вытер головку своего обмякшего члена ладонью и, пряча
член в трусах, хлопнул резинкой трусов по животу. – А то Пират, наверное,
уже думает, переживает: «куда это Серый с Толяном запропастились?», –
Серёга рассмеялся, глядя, как Толик тщательно вытирает головку своего
члена сорванным листом смородины.
- Да... ушли и пропали, – отозвался Толик, точно так же пряча-убирая
обмякший член в трусы. – Или дедуля пришел нас будить, а нас тю-тю...
- Блин! А если сейчас кто-то нас видел? – запоздало встрепенулся Серёга, и в
глазах его, устремлённых на Толика, отразилось запоздалое смятение.
- Кто нас мог видеть? Здесь же кругом заросли... посмотри! – Толик, говоря
«посмотри», крутанул головой направо-налево, желая ещё раз сам убедиться,
что всё было шито-крыто, что они, он и Серёга, были недоступны для
стороннего наблюдения; собственно, Толик уже осматривался, когда Серёги
еще не было, а он, Толик, решал, дрочить ему здесь, в кустах смородины или
лучше это сделать в кабинке туалета, закрывшись на крючок; Серёга вслед за
Толиком тоже покрутил налево-направо головой... действительно, и справа,
и слева вдоль заборов, отделявших дедулину у с а д ь б у от соседей, были
такие густые заросли из кустов дикой вишни, что если бы кто-то и захотел
бы понаблюдать за ними, точнее, за их совместно-одиночным сексом, то фиг
бы у местных вуайеристов что-нибудь из этой затеи получилось!

- Ну, всё равно... надо быть осторожными, – резюмировал Серёга, и они
зашагали по тропинке назад, во двор, где их ждал Пират, Серёга сказал «надо
быть осторожными», и получилось так, что сказано это было о будущем, но
ни сам Серёга, сказавший это, ни Толик, это услышавший, так не подумали –
они оба были удовлетворены, приятно опустошены сейчас и о будущем оба
как-то не думали.
Конечно, если бы Толик решил «снимать напряжение» не в кустах
смородины, а, к примеру, в кабинке летнего туалета, закрыв дверь изнутри на
крючок, или Серёга, к примеру, всё это время проспал бы и не пошел бы
искать Толика, то ничего этого не было бы – ни откровенного разговора, ни
совместного сладкого дроча... понятно, что что-то такое могло бы случиться-
произойти позже, в какой-то другой день, и совсем не факт, что в другой день
именно Серёга застукал бы Толика за интересным занятием, мог ведь и
Толик случайно, непреднамеренно подловить на этом Серёгу, и тогда тоже
был бы сначала какой-нибудь разговор, а потом... впрочем, неизвестно, что
было бы потом, – могло же ведь и так случиться, что каждый прозанимался
бы этим в одиночку, прячась-скрываясь от другого, и тогда вообще ничего
бы не было... но это случилось, случилось в первое утро их совместной
самостоятельной жизни, и это... это было классно! Просто в следующий раз
надо быть осторожными, но они – ни Серёга, ни Толик – не думали о
следующем разе, потому что... потому что следующий раз уже
подразумевался сам собой?

Пират встретил Толика и Серёгу радостным вилянием хвоста, и Серега с
Толиком потрепали Пирата за уши и за холку, немного с ним поиграли;
потом они привели в порядок свои постели – расправили простыни и взбили
подушки; потом Толик покурил за гаражом, а Серёга постоял рядом –
посмотрел, как Толик курит; от предложенной Толиком сигареты Серёга
отказался, сказав, что «не все удовольствия сразу»; потом Толик сказал, что
нужно долить в бак воду для душа, чтоб вода нагревалась от солнца... и
аккурат в тот момент, когда вода была в бак налита и стала нагреваться от
солнца, скрипнула калитка, и во дворе, дымя сигаретой, появился Пётр
Степанович.
- Встали уже? – весело удивился Пётр Степанович, лаская Пирата.
– Ая пришел будить вас к завтраку.
- Ты бы, дедуля, еще в обед пришел бы будить нас к завтраку, – с шутливым
укором в голосе отозвался Серёга. – Мы уже воду в бак для душа налили...
все дела переделали! Подтвердили, Толян! – Серёга весело посмотрел на
Толика.
- Да, – лаконично отозвался Толик и, так же весело посмотрев на Серёгу –
подражая Серёге, стал перечислять переделанные дела, загибая при этом
пальцы. – Первое – проснулись. Второе – заправили постели. Третье...
- Покурили, – с невозмутимым видом перебил Толика Серёга.
- Серый покурил, а я воздержался, – невозмутимо уточнил Толик.
– Четвертое – налили воду в бак для душа...

- Дедуля, не верь Толяну! Мы не курили! Курил Пират! – Серёга рассмеялся;
поняв, что говорят про него, Пират радостно закрутил хвостом. –
Видишь, дедуля, Пират не отрицает!
- Болтуны! – улыбнулся Пётр Степанович.
– Замыкайте дом – идёмте завтракать!
- Ну, наконец-то! – Серёга дурашливо всплеснул руками.
– Наконец-то,
дедуля, мы услышали самое главное! А то, блин, Толян уже начал
подозревать, что вы с бабулей про нас забыли. Я говорю, что не может такого
быть, чтоб бабуля с дедулей забыли про внуков, а Толян говорит...
- Не ври, я ничего такого не говорил! – Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся;
ему, Толику, Серёга определённо нравился – и как Серёга шутит-хохмит, и
как он спорит, и как троллит дедулю, и вообще... и вообще Серёга был
классный – с ним, с Серёгой, было весело!
- Может, ты вслух и не говорил, но по глазам твоим я видел, что ты так
думал! – не задумываясь, парировал Серёга.
– Пират, если чё, может подтвердить... да, Пират?
Серёга замкнул дверь, положил ключ в оговоренное место и, потрепав за
холку Пирата, посмотрел на Пётра Степановича и Толика:
- Ну, чего мы стоим? Идёмте! А то бабуля уже заждалась – завтрак уже
остывает...
Зинаида Ивановна хлопотала у газовой плитки в беседке, приспособленной
под летнюю кухню, – что-то кипело в большой кастрюле, что-то жарилось на
сковородке... при виде внуков лицо Зинаиды Ивановны расплылась в
улыбке:

- Ну, как спалось вам на новом месте?
- Отлично! – в один голос ответили Толик и Серёга и, посмотрев друг на
друга, рассмеялись – получилось действительно в один голос, словно они
сговорились или заранее отрепетировали.
- Бабуля, что бойскауты будут завтракать? – Серёга, придав лицу
озабоченный вид, деловито пошевелил ноздрями.
- Какие бойскауты? – добрая лучистая улыбка на лице Зинаиды Ивановны
сменилась недоумением в её добрых лучистых глазах.
- Ну... когда ты, бабуля, была молодой, ты в какой молодежной организации
состояла? – спросил Толик.
- Нигде не состояла... – озадаченно ответила Зинаида Ивановна, глядя то на
Толика, то на Серёгу; к ним подошел Пётр Степанович, и Зинаида Ивановна
с тем же недоумением в глазах посмотрела на Петра Степановича.
- Дедуля, ты был молодым? – Серёга переключил своё внимание на Петра
Степановича.
- Все бывают и молодыми, и старыми, – философски отозвался Пётр
Степанович. – А в чём дело?
- Вот! Когда ты, дедуля, был молодым, ты в какой молодёжной организации
состоял? – спросил Серёга.
- Ни в какой...
– отозвался Пётр Степанович и, в свою очередь, с
недоумением посмотрел на Зинаиду Ивановну.
- Ну, тогда все пионерами были, – вспомнила Зинаида Ивановна, глядя на

Пётра Степановича. – Сначала пионерами, потом комсомольцами...
- Вот! – снова в один голос воскликнули Толик и Серёга и, посмотрев друг на
друга, снова рассмеялись той синхронности, какая у них получалась,
выходила сама собой.
- Всё правильно! – невольно подражая Серёге, с азартом проговорил Толик. –
Тогда, в древние времена, были пионеры. А теперь пионеров нет, а есть
бойскауты...
- И они, бойскауты, интересуются, что они будут кушать на завтрак, – весело
проговорил Серега, так же весело подмигивая Толику.
- Господи! Так бы сразу и сказали, – ситуация прояснилась, и лицо Зинаиды
Ивановны вновь расплылось в лучистой улыбке. – Идите, бойскауты, мойте
руки! Завтрак уже готов!
- Ты посмотри, как они спелись, – хмыкнул Пётр Степанович, когда Серёга с
Толиком направились к рукомойнику; рукомойник был летний, временный –
сверху в бачок наливалась вода, а под раковиной стояло ведро, которое по
мере наполнения нужно было опорожнять вручную.
– Мы переживали,
подружатся они или нет, а они вон как спелись... дуэтом разговаривают!
- И дай бог, дай бог! – отозвалась Зинаида Ивановна.
Они, Зинаида Ивановна и Пётр Степанович, действительно немного
переживали, смогут ли Толик и Серёга подружиться, потому что характеры у
мальчишек в их непростом переходном возрасте были совершенно разные:
Серёга, по мнению Петра Степановича, был шалопаем, за словом в карман не
лез и вообще был немного легкомысленным, способным на всякие
необдуманные поступки, а Толик, по мнению Зинаиды Ивановны, был
парнем серьёзным, не очень словоохотливым, иногда не в меру дотошным...
и вот поди ж ты – уже нашли общий язык! И то, что внуки так быстро
подружились, то есть поладили, как сказала Зинаида Ивановна, или, как
сказал Пётр Степанович, спелись, одинаково радовало и Зинаиду Ивановну, и
Петра Степановича.

Завтрак у Зинаиды Ивановны был готов; то, что варилось в кастрюле, было
бульоном и предназначалось для лапши к обеду; то, что тушилось-жарилось
на сковородке, было к ужину; а на завтрак были сырники, – чтоб они не
остыли, Зинаида Ивановна чашку с сырниками, обильно смазанными
сметаной, завернула в полотенце, теперь полотенце было убрано, и чашка с
сырниками из настоящего творога стояла посередине стола.
- Вкуснятина! – оценил Серега. – Я еще, бабуля, положу себе... – Серёга раз
и другой деловито наколол вилкой сразу по несколько сырников, переложил
их из общей чашки в свою тарелку, ещё помазал сметаной.
- Я тоже хочу добавку! – проговорил Толик и, не желая отставать от Серёги,
вслед за Серёгой сделал то же самое – пополнил сырниками тарелку свою,
точно так же помазал их сметаной.
– Вкусно, бабуль! – сказал Толик, и
Зинаида Ивановна мысленно ахнула от приятного удивления: в прошлом
году, когда Толик гостил, он от сырников воротил нос... и вообще Толик в
еде был слишком разборчив, прихотлив, что в прошлом году сильно
огорчало Зинаиду Ивановну; а теперь... просто душа радуется!
За завтраком обсудили кучу вопросов, и перво-наперво – это отсутствие в
Сосновке интернета; ну, то есть, интернет был, но скорость передачи данных
была такая, что в реале интернета не было, и это была не какая-то временная
заморочка, а это было постоянно, потому что Сосновка, как объяснил Серёге
Толик, находится вне зоны покрытия сотовой связью, то есть ни одна вышка
своими сигналами до Сосновки нормально не достаёт.

- Вот и хорошо, что не достаёт, – высказал своё мнение Пётр Степанович. –
Нам с Зинаидой Ивановной интернет не нужен, а вы здесь от своих
интернетов немного отдохнёте. Нет, и не надо!
- В какой дикости, дедуля, вы живёте, – с досадой проговорил Серёга, не
соглашаясь с Петром Степановичем.
– Отсталые вы люди! Правильно я,
Толян, говорю?
- Ну, мне не привыкать, – дипломатично отозвался Толик. – Интернета здесь
и в прошлом году не было, и в позапрошлом... и вообще никогда не было! Я
потому и взял с собой ноут – там у меня куча фильмов разных, еще книги,
чтоб почитать, если скучно будет... перед поездкой сюда я специально
закачал, чтоб не отрываться от цивилизации, – Толик улыбнулся.
- Слабое утешение. Но хоть что-то...
– резюмировал Серёга, подумав, что
хорошо... да, очень хорошо, что Толян тоже приехал в это «дикое место» и
что теперь они вместе, и у Толяна на ноутбуке есть фильмы, а иначе он,
Серёга, здесь бы «сдох от скуки».
Друзей в Сосновке у Серёги не было, потому что Серёга никогда в Сосновке
надолго не задерживался, да и приезжал он сюда не часто: один раз был в
детстве, потом еще один раз, и еще в прошлом году приезжал всего на
несколько дней. А Толик у бабули гостил каждый год по месяцу и даже
больше – у Толика друзья в Сосновке были... были, но, как выяснилось, не в
этом году.
- Горелкины переехали в райцентр, дом свой здесь продают, да только кто
его здесь купит, – Зинаида Ивановна, отвечая на расспросы Толика, сделала
полный расклад по друзьям внука. – Так что Мишка с Колькой теперь живут
в райцентре...
– Мишка и Колька, неотличимые друг от друга братья-
близнецы, были ровесниками Толика. – Владик Зарубин еще осенью ушел в
армию, служит где-то...

– Влад в компании здешних друзей Толика был
самым старшим, он учился в райцентре в колледже, по вечерам ездил в
райцентр к своей девчонке, а днем на старых отцовских «Жигулях» возил
«мелюзгу» на речку; еще Влад рассказывал пацанам всякие похабные
анекдоты, от которых у пацанов частенько вставали писюны, но всякие
похабные анекдоты Влад рассказывал не потому, что хотел пацанов такими
анекдотами развратить, а просто никаких других анекдотов он не знал.
– Ярик Безруков на всё лето уехал в Крым к родственникам, там у его отца
родная сестра живёт, он там отдыхает...
– Ярик был самым младшим в
компании, самым наивным, и потому над ним все постоянно подшучивали –
Ярик всем верил, легко вёлся на разные приколы, отчего всегда возникали
забавные ситуации; Зинаида Ивановна назвала еще кого-то из тех, с кем
дружил Толик в прошлом году, и их тоже в Сосновке в это лето по разным
причинам не было... получалось, что у Толика, как и у Серёги, друзей в
Сосновке тоже не было; «хорошо...
– невольно подумал Толик, выслушав
Зинаиду Ивановну, – хорошо, что приехал Серый и что мы теперь здесь
вдвоём...»
В конце завтрака, когда пили чай, Пётр Степанович поинтересовался у
Толика, рыбак ли Толик. Толик ответил, что да, и это обрадовало Петра
Степановича:
- Отлично! Сейчас после завтрака съездим в райцентр, купим вам по хорошей
удочке. У меня есть тайные прикормленные места, где ловятся вот такие
сазанчики...
– Пётр Степанович сантиметров на тридцать развёл руки,
показывая размер сазанчиков. – Я вам эти места покажу, будете рыбу ловить.
И удовольствие, и к столу свежая рыбка не помешает...
- Я знаю, где рыба ловится! Это там, где раньше плотина была – я там в
прошлом году с пацанами ловил. Бабуля, помнишь? – Толик действительно
был заядлым рыбаком, и предложение Петра Степановича пришлось ему по
душе.

- Где плотина была, там все ловят. А я покажу вам свои места – те, о которых
никто не знает, – Пётр Степанович хитро прищурился.
– Это чуть дальше
плотины, но зато какие там сазанчики... вот такие! – Пётр Степанович снова
развёл руки в сторону, и на этот раз размер сазанчиков получился чуть
больше, чем Пётр Степанович показывал пару минут назад.
Серёга хотел сказать, что лично он не большой любитель рыбалки, что
смотреть на поплавок скучно, но, видя, с каким энтузиазмом отреагировал на
предложение дедули Толик, предусмотрительно промолчал, подумав, что,
возможно, ловить рыбу вместе с Толиком будет совсем не скучно и что он,
Серега, возможно, тоже рыбак – просто сам он об этом ещё не знает, а не
знает он потому, что был на рыбалке всего два раза с другом Борькой и с
Борькиным отцом, и оба раза у Борьки и Борькиного отца рыба ловилась, а
он, Серёга, оба раза не поймал ничего.
- Теперь вот ещё что... – Пётр Степанович, допив чай, отодвинул чашку. –
Мы с Зинаидой Ивановной, раз вы к нам в гости приехали, хотим сделать вам
подарок...
- Каждому по подарку или один подарок на двоих? – перебивая Петра
Степановича, живо откликнулся Серёга.
- Каждому по подарку, – улыбнулась Зинаида Ивановна.
- Каждому, – подтвердил Пётр Степанович. – Но здесь такое дело... – Пётр
Степанович посмотрел на Зинаиду Ивановну, и та в ответ кивнула головой. –
Подарки недешевые, и здесь нам нужно с вами посоветоваться...
- Дедуля, не томи! – дурашливо взмолился Серёга.

– Мы с Толяном уже
посоветовались и решили, что готовы принять любые подарки – и
недешевые, и дорогие, и вообще любые...
- Когда это вы успели посоветоваться? – изумилась Зинаида Ивановна.
- Только что! – не задумываясь, отозвался Серёга. – Мы, бабуля, общаемся
передачей мыслей на расстоянии, а для этого совсем необязательно
произносить все слова вслух... подтверди, Толян!
- Это, бабуль, называется телепатией, – то ли подтвердил, то ли пояснил
Толик. – Когда мысли передаются на расстоянии...
- Ты, Зинаида Ивановна, их больше слушай – они тебе такого наговорят... –
хмыкнул Пётр Степанович, но в его голосе не было ни досады, ни
неодобрения. – Так вот... мы вам можем купить в подарок велосипеды, если,
конечно, они вам нужны...
Фиг знает, как и почему так получалось, а только Серёга и Толик снова
ответили дружно, в один голос:
- Нужны! – энергично выдохнули они в один голос и, изумленно посмотрев
друг на друга, сами удивляясь такой синхронности; весело рассмеялись.
- Видишь, дедуля! А ты не веришь в телепатию... древние вы с бабулей
люди! – проговорил Серёга, подмигивая Толику.
Велосипеды были нужны. Во-первых, ездить на ту же речку, чтобы
поплавать-позагорать. Во-вторых, ездить на рыбалку. Да даже просто
погонять по улицам наперегонки... нужны, нужны были велосипеды!
- Когда поедем? – Толик вопросительно посмотрел на Петра Степановича. –
Я про удочки говорю...
- А я говорю про велики! – воскликнул Серёга. – Когда, дедуля, поедем?
- Да сейчас и поедем! – Пётр Степанович энергично поднялся из-за стола. –
Пирата покормим – и поедем... никогда не откладывайте на завтра то, что
можно сделать сегодня? Кто, Серёга, это сказал?
- Путин? – не задумавшись ни на секунду, отозвался Серёга. Пётр
Степанович поморщился:
- Всё, берите баллончик с супом – идите кормите Пирата. Я сейчас только
переоденусь – и тоже подойду... не будем терять время!
Дорога в райцентр была другой – не той, по которой они вчера приехали в
Сосновку, – Пётр Степанович сказал, что они поедут по старой дороге,
которая от Сосновки до райцентра в два раза короче; Толик с Серёгой сидели
в «ретро-мустанге» на заднем сиденье, толкались, шутили и смеялись, время
от времени подпрыгивая на ухабах, – настроение у мальчишек было
отличное, и отличное настроение было у Петра Степановича: внуки были
неизбалованными, без, как уже сделал вывод Пётр Степанович, «дешевых
понтов и заморочек», и, что самое главное, они отлично поладили между
собой, нашли общий язык... спелись, как сказал Пётр Степанович. Идея
купить им велосипеды пришла в голову Зинаиде Ивановне – Пётр
Степанович подумал и идею эту поддержал; конечно, придётся потратиться,
а с другой сторону... и Зинаида Ивановна, и Пётр Степанович отлично
понимали, что никаких развлечений в их богом забытом посёлке для
мальчишек нет, и их нужно было чем-то занимать, нужно было что-то им
постоянно предлагать, чтобы они не занудились; на речку и на рыбалку
пешком не находишься, а вот будут велосипеды – и будет совсем другое
дело; единственное было опасение – это то, что внуки, оба городские, такие
подарки воспримут без энтузиазма, но Толик с Серёгой предложение стать
владельцами велосипедов встретили, как говорится, на ура, так что все в
результате оказались довольны, – дорога была разбитая, «ретро-мустанг»

время от времени на дороге подпрыгивал, и... то ли от тряски, то ли в силу
каких-то сугубо внутренних – природных – циклов, а только Серёга без
всякой видимой причины почувствовал, как член его шевельнулся и начал
стремительно напрягаться... он, Серёга, даже не думал ни о чём таком, что
могло бы вызвать эрекцию, – член его спонтанно напрягся, затвердел,
наполнился хорошо знакомым сладким зудом на стыке ствола и головки, где
крайняя плоть, и шорты между ног, точнее, сбоку, справа от центра,
приподнялись под напором рвущегося из трусов стояка округлым бугорком;
положив правую руку на правую ногу – прижав, придавив член к ноге,
Серёга покосился на сидящего рядом Толика, но Толик в этот момент, чуть
подавшись-наклонившись вперёд, смотрел на панель приборов, на
спидометр, а потому никаких изменений в Серёгином организме, понятное
дело, заметить не мог; конечно, если б не то, что случилось утром, Серёга не
стал бы хвалиться перед Толиком своим стояком, а даже наоборот, он
постарался бы скрыть своё подростковое возбуждение как свидетельство
неуместной сексуальной озабоченности, но после совместной утренней
дрочки в кустах смородины изображать из себя асексуальную
целомудренность было, по меньшей мере, смешно; было глупо скрывать то,
что естественно, а вот приколоться вместе с Толиком над своим не ко
времени и не к месту возникшим стояком Серёге показалось вполне
забавным, и он, толкнув Толика коленкой, чтобы Толик на него посмотрел,
одновременно с этим убрал свою руку с ноги в сторону; Толик оглянулся –
вопросительно посмотрел на Серёгу:
- Что?

Серёга, ничего не говоря, чуть приподняв брови, отчего взгляд его сделался
выразительным – многозначительным и интригующим, опустил глаза вниз,
тем самым показывая Толику, куда ему, Толику, надо посмотреть; Толик,
подчиняясь Серёгиному взгляду, вслед за Серёгой опустил глаза вниз, –
колени Серёга чуть раздвинул, развел в стороны, так что на шортах четко
выделился, обозначился округло выпирающий бугорок, и бугорок этот
вздрагивал, шевелился, то опускаясь, то приподнимаясь... такая картина
представилась взору Толика, – Толик секунду-другую смотрел, как ловко
Серёга играет под шортами своим напряженным членом, затем поднял глаза
вверх, посмотрел в глаза Серёгины, и во взгляде Толика, точнее, в его
смешно округлившихся глазах Серёга увидел смесь вопрошающего
недоумения, как бы невольной растерянности и дурашливо изображенного
изумления – типа; «ну, ни фига себе, как ты умеешь!»; Серега в ответ своим
взглядом изобразил твёрдое, победно торжествующее подтверждение – типа
«да, вот так я умею!», и они, глядя, друг другу в глаза, едва заметно друг
другу улыбнулись как два заговорщика, знающих некую только им
известную тайну; Толик, еще раз посмотрев, как Серёга шевелит под
шортами членом, откинулся на сидении, а Серёга снова положил на округло
выпирающий бугорок руку, но не для того, чтобы скрыть спонтанно
возникшее возбуждение, а для того, чтобы, вдавливая руку в ногу, ощутить-
почувствовать щекотливую сладость и в самом члене, и между ног; был бы
сейчас Серёга один, он бы наверняка, достав член из трусов или даже трусы
вместе с шортами приспустив, уже приступил бы к делу, как это
происходило дома не раз и не два, но, во-первых, он сейчас был не дома и
был не один, а во-вторых, они ехали в райцентр за велосипедами...
Дома, то есть в Москве, у Серёги велосипеда не было, потому что не было
для велосипеда места ни в квартире, ни на балконе; велосипед был у Борьки,
одноклассника и лучшего Серёгиного друга, живущего в соседнем подъезде;
в Борькиной квартире место для велосипеда было, и когда Борька со своим
велосипедом спускался с девятого этажа, чтоб покататься во дворе, он всегда
давал покататься Серёге... а теперь у Серёги будет свой велосипед, и теперь
надо будет думать, как уговорить отца, чтобы он, когда за Серёгой приедет,
разрешил Сереге забрать велосипед домой... но это будет ещё не завтра, –

Серёга подумал, что завтра родители улетят в Таиланд без него, и, подумав
об этом, не почувствовал ни обиды, ни хотя бы намёка на огорчение: пусть
летят в свой Таиланд, а лично ему, Серёге, и здесь неплохо...
Мысли о велосипеде, который нужно будет обязательно забрать с собой в
Москву, о друге Борьке, который сейчас был с родителями в Испании, о
Таиланде, куда завтра улетят родители его, отвлекли Серёгу, и его член,
утратив твёрдость, сам собой вернулся в исходное – не боевое – положение, –
Серёга, глядя в окно, не сразу обратил внимание на толчок в коленку, потому
что в этот самый момент «ретро-мустанг» качнулся-подпрыгнул, попав в
очередную яму на разбитой дороге, и только когда Толик своей коленкой
настойчиво толкнул коленку Серёги во второй раз, живо повернул голову –
вопросительно посмотрел на Толика:
- Что?
Толик, загадочно улыбаясь, опустил глаза вниз, показывая Серёге взглядом,
куда ему, Серёге, надо посмотреть, – колени Толика были раздвинуты,
разведены в стороны, Серёга, вслед за Толиком опустив глаза вниз,
посмотрел на шорты Толика, и... у Толяна был тоже стояк! Шорты Толяна
чуть правее центра были приподняты вверх, точно так же, как за каких-то
пять минут до этого у Серёги, шорты округло бугрились, и эта выпирающая
округлость точно так же двигалась, мелкими рывками дёргалась,
приподнималась-опускалась... у Толяна стоял, и Толян без какого-либо
смущения показывал Серёге, что он тоже не лыком шит, что он тоже может
управлять своим стояком не хуже Серёги; они посмотрели в глаза друг другу,
одновременно изобразив на лицах шутливое изумление – типа «ой, что
делается! что делается на белом свете!», – секунду-другую они смотрели
друг на друга, выпучив округлившие глаза, приоткрыв рты – дурашливо
демонстрируя друг другу крайнюю степень своего изумления, затем
подчеркнуто карикатурное изумление на лице Серёги сменилось довольной
улыбкой, Серёга открытой ладонью, как это делают, когда здороваются при
встрече, протянул Толику руку, Толик, улыбаясь в ответ, так же молча
протянул свою руку Серёге, и их руки слились в крепком рукопожатии –
типа «ай да мы! ай да молодцы!», – мальчишки, довольные собой и друг
другом, с пониманием пожали руки.

- Что вы там задумали? – Пётр Степанович, отвлекаясь от дороги, в зеркало
заднего вида посмотрел на внуков аккурат в тот момент, когда они, улыбаясь
друг другу, скрепили свои руки в рукопожатии.
- Мы, дедуля, пари заключили! – отозвался Серёга, и прозвучало это так
естественно и непринуждённо, словно Серёга, пожимая руку Толику, именно
этого вопроса ждал.
- Какое пари? – полюбопытствовал Пётр Степанович.
- Кто победит в гонке на великах, – Серёга, совершенно не задумываясь,
сочинял, что называется, на ходу – на ходу и в прямом смысле, и в
переносном.
- Великов еще нет, а вы уже делите шкуру, – улыбнулся Пётр Степанович.
- Какую шкуру? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика; Толик в ответ
пожал плечами.
- Шкуру неубитого медведя... поговорка такая есть: делить шкуру неубитого
медведя, – отозвался Пётр Степанович.
– Это когда медведь ещё по лесу
бродит, а охотники...
– Пётр Степанович хотел пояснить-разжевать для
внуков смысл вековой народной мудрости, но в это самое мгновение «ретро-
мустанг» резво подскочил на очередной колдобине, Толик с Серёгой,
сидевшие на заднем сиденье, дружно подпрыгнули вверх, а Пётр
Степанович, оборвав себя на полуслове, в сердцах выдохну:

- Черт!
- Где? – Серёга, изобразив на лице смесь испуга и любопытства, дурашливо
крутанул головой направо-налево, потом посмотрел на Толика, и они, Серёга
и Толик, весело рассмеялись.
– Дедуля чёрта видел...
– проговорил Серёга
как бы шепотом, но так, чтобы слышал Пётр Степанович. – К чему бы это?
- Может, к дождю? – точно таким же шепотом предположил Толик, и они,
глядя друг на друга, снова весело рассмеялись... они, мальчишки,
дурачились! Зноем полыхало лето, они ехали за велосипедами, и настроение
у них, у Серёги и Толика, было отличное; Пётр Степанович посмотрел на
них, веселящихся, в зеркало, и тоже улыбнулся; «вот же чертята!» –
одобрительно подумал Пётр Степанович, объезжая очередную колдобину на
дороге.
Выбор велосипедов был небольшой, всего-навсего три модели с небольшой –
некритической – разницей в цене, и Пётр Степанович, мысленно прикинув
расходы, великодушно предложил:
- Выбирайте, кому какой нравится!
- Дедуля, мне этот нравится, – Серёга сразу показал на тот велосипед,
который стоял в центре.
– А тебе, Толян? Тебе какой нравится? – Серёга,
сделав свой выбор, вопросительно посмотрел на Толика.

- Мне... мне тоже этот нравится, – чуть помедлив, переводя взгляд с одной
модели на другую, медленно проговорил Толик; он подумал еще немного,
сосредоточенно рассматривая каждую модель, и, окончательно
утвердившись в выборе своём, подтвердил: – Да, мне тоже нравится этот!
- Это... что ж получается? У вас будут одинаковые велосипеды? – уточнил
Пётр Степанович, не зная, хорошо это или плохо с педагогической точки
зрения, что велосипеды у внуков будут совершенно одинаковые.
- Дедуля, нам нравится то, что нам нравится... ну, то есть, независимо друг от
друга, и если нам нравится одно и то же, если вкусы наши совпали, то это,
дедуля, так получилось, мы здесь ни при чём, – рассудительно проговорил
Серёга. – Правильно, Толян?
Толик, соглашаясь с Серёгой, молча кивнул. Подошедшая девушка-
консультант, узнав, какой велосипед выбран, с дежурной радостью сказала,
что они сделали отличный выбор, Серёга уточнил, что им нужно два таких
велосипеда, то есть два велосипеда именно этой модели, и девушка
предложила пройти им в соседний зал; соседним залом оказалось огромное
подсобное помещение, где на стеллажах стояли-лежали разные коробки и
ящики; велосипеды стояли в углу, и их было не три, как в торговом зале, а не
меньше тридцати, – Серёга выбрал себе велик с тёмно-синий рамой, как в
торговом зале, а Толику сразу приглянулся велосипед с тёмно-красной
рамой, хотя с тёмно-синей рамой велики тоже были.
- Вот, дедуля, по цвету сразу видно, где чей велик, – прокомментировал
Серёга.
Они загрузили велосипеды в багажник, и Пётр Степанович крышку
багажника, которая, понятное дело, закрыться не могла, крепко-накрепко
перетянул верёвкой; Серёга предложил верёвкой также связать сами
велосипеды «для надёжности», но Пётр Степанович сказал, что это лишнее,
что всё и так надёжно закреплено.

- Я думаю, дедуля, что назад нам надо ехать не по той дорогой, по которой
мы ехали сюда, а по другой, которая длиннее, – проговорил Серёга, проверяя,
хорошо ли натянута верёвка, которой Пётр Степанович прижал-придавил
велосипеды крышкой багажника.
– А ты мы домой привезём не наших
мустангов, а груду металлолома, если снова полетим по тем скалам и горам,
по которым мы примчались сюда.
- Значит, помчимся по другой дороге, – улыбнулся Пётр Степанович,
соглашаясь с Серёгой. – Ну, а ты, Толик, чего молчишь? Доволен?
- Да, – коротко отозвался Толик; он еще не привык к тому, что Пётр
Степанович теперь его дедуля, и потому в присутствии Петра Степановича,
когда не было бабули, поневоле сдерживал себя в проявлении эмоций; такой
у него, у Толика, был характер – в отличие от Серёги, у которого «язык был
без костей» и который легко и естественно с первого дня знакомства стал
называть Зинаиду Ивановну бабулей; разные у них, у Толика и Серёги, были
характеры. – Мы ещё удочки хотели купить... – деликатно напомнил Толик
Петру Степановичу.
- Удочки – это само собой, это обязательно! – весело отозвался Пётр
Степанович. – Садитесь! Поедем удочки покупать...
Продавцом в магазине «Рыболов» оказался хороший знакомый Пётра
Степановича, и пока они – дедуля и продавец – рассказывали друг другу, кто
где когда и, самое главное, какую рыбу поймал в последний раз, Толик с
Серёгой выбрали себе удочки; точнее, выбирал удочки и себе, и Серёге
Толик, а Серёга всё это время просто топтался рядом, – Пётр Степанович
хотел помочь мальчишкам с выбором, но, посмотрев, как Толик со знанием
дела крутит в руках одно удилище за другим, попутно что-то объясняя и
показывая Серёге, решил не вмешиваться – не мешать; потом они заехали к
какому-то приятелю Пётра Степановича, но того не оказалось дома, и тогда
они заехали к ещё одному приятелю, который был дома, и тот приятель
угостил Серёгу и Толика малиной; домой Пётр Степанович, Серёга и Толик
вернулись аккурат к обеду, – на обед Зинаида Ивановна сварила домашнюю
лапшу, к мясу сделала пюре, Серёга и Толик, которые изрядно
проголодались, уплетали всё за обе щеки, попутно рассказывая бабуле, как
они ездили в райцентр и как дедуля по дороге в райцентр видел черта...

- Ну, а велосипеды хорошие купили? – деньги, как считала Зинаида
Ивановна, были потрачены немалые, и ей хотелось, чтобы внуки были
довольны, чтобы деньги не были потрачены впустую.
- Велики, бабуля, отличные! – живо отозвался Серёга. – Есть еще пюре? Хочу
добавку!
- Да, отличные велики! – подтвердил Толик. – Мне, бабуля, тоже положи ещё
пюре – я тоже добавку хочу!
- Ах, вы мои золотые! – Зинаида Ивановна, глядя, с каким аппетитом
мальчишки поглощают еду, просто светилась от счастья.
- Золотые бойскауты, – уточнил Серега.
- Золотые бойскауты! – повторила Зинаида Ивановна, с любовью глядя на
мальчишек – переводя свой взгляд с Серёги на Толика, с Толика на Серёгу.
После обеда Пётр Степанович, который за обедом накатил два раза по сто
вишнёвой настойки, пошел отдыхать, а Серёга с Толиком, прихватив обед
для Пирата, отправились объезжать своих «мустангов» – и до вечера они
возились с новенькими велосипедами: под себя подгоняли рули и сидухи,
проверяли тормоза, регулировали натяжение цепей, для чего то и дело по
одному или вместе выкатывали велосипеды за калитку и гоняли на них по
улице; проверяя вносимые изменения; ближе к ужину пришел Пётр
Степанович, и они втроём – Пётр Степанович, Толик и Серёга – до самого
ужина готовили удочки и прочие снасти к завтрашней рыбалке.

- Утром поедем рано. Я вас разбужу. Покажу вам рыбные места, где я рыбу
прикармливаю. Потом будете сами ездить – велосипеды у вас есть...
- А где мы, дедуля, на ночь будем пришвартовывать наших мустангов? –
задал Серёга немаловажный вопрос.
- В сарае будете на ночь своих мустангов замыкать, чтоб они от вас не
ускакали, – улыбнулся Пётр Степанович.
– Только ключ от замка не
потеряйте – у меня второго ключа нет...
- Не потеряем! – заверил Серёга Петра Степановича. – За ключ у нас будет
отвечать Пират. Всё, дедуля, будет под контролем!
После ужина Серёга и Толик ещё погоняли на своих «мустангах» по
пустынным улицам поселка – и просто наперегонки, и демонстрируя друг
другу «фигуры высшего пилотажа»; на речку они решили не ехать –
вечерело, и ехать на речку уже было поздно; они по очереди сходили в душ –
вода в баке за день нагрелась так, что её пришлось разбавлять водой
холодной; в принципе, все дела были переделаны, – день оказался длинным,
насыщенным разными приятными событиями, так что Серёга и Толик вполне
заслуженно могли уже идти спать, тем более что дедуля пообещал разбудить
их завтра рано-рано, а потому посоветовал им лечь пораньше; сумерки
незаметно превратились в ночь, – Серёга с Толиком сидели на ступеньках
крыльца, было тихо и душно, Толик курил «последнюю сигарету», Серёга
гладил-ласкал лежащего у ног Пирата...
- Интересно, Пирату снятся сны? – задумчиво проговорил Серёга. – Ты как,
Толян, думаешь? Снятся собакам сны?
- Фиг его знает, – отозвался Толик.
– Наверное, снятся... я когда ещё
маленький был, у нас был Рекс, и когда он спал, у него иногда дергались
лапы, словно он во сне бежал куда-то... может, ему снилось, что он бежит –
что он гонится за кем-то... – Толик потрепал-погладил лежащего Пирата. – А
тебе, Серый... тебе сны снятся?
- Ну, не каждую ночь... иногда снятся целые истории, приключения всякие,
как в кино, а иногда вообще ничего не приснится, – проговорил Серёга. – А
тебе сны снятся?
- У меня так же, – отозвался Толик, – то снится что-нибудь, то ни фига, –
Толик сделал последнюю затяжку и вдавил окурок в землю.
– Надо будет
завтра какую-нибудь банку приспособить, куда складывать окурки, чтоб они
не валялись около крыльца...
- Приспособим что-нибудь, – проговорил Серёга, как будто проблема
утилизации окурков касалась и его тоже.
Они помолчали. Тёмная ночь, слившаяся с бесконечным космосом,
окутывала Сосновку; было тихо-тихо – ни шороха, ни малейшего звука, ни
хотя бы слабого дуновения ветерка не доносилось ниоткуда...
- Пойдём спать? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Пойдём, – Серёга легко поднялся на ноги. – Дверь закрывать будем?
- Я думаю, не надо... пусть будет открыта, – отозвался Толик, поднимаясь
вслед за Серёгой. – Всё, Пират, мы спать пошли, а ты не спи...
- Охраняй нас, Пират! – весело проговорил Серёга, потрепав напоследок
Пирата за холку.

Пират, видя, что мальчишки уходят, пошевелил хвостом – пожелал Серёге и
Толику спокойной ночи.
В комнате Толик включил свет и перво-наперво посмотрел на монитор
своего телефона, чтоб узнать, сколько времени; затем он, не раздумывая,
одним движением сдёрнул-стянул с себя шорты и, оставшись в голубых
плавках-трусах, с размаху повалился на свою постель.
- Блин, как хорошо! – перевернувшись на спину – снизу вверх глядя на
Серёгу, Толик вытянулся на постели во весь рост.
Серёга стянул шорты с себя и, точно так же оставшись в плотно
обтягивающих плавках-трусах – машинально тронув-поправив свой
выпирающий бугорок, тоже повалился на свою постель.
- А свет выключать кто будет? – с улыбкой проговорил Толик, глядя, как
Серёга тоже с удовольствием вытянулся во весь рост.
- Сегодня твоя очередь выключать свет, – уверенно отозвался Серёга; он
повернул голову в сторону Толика, и лицо его расплылось в улыбке. – Или у
вас, Анатолий, склероз?
- Ни фига! – Толик повернулся набок – лёг к Серёге лицом. – У нас, Сергей...
как тебя, Серый, по отчеству?
- Викторович. А при чём здесь это? – в голосе Серёги послышалось
недоумение.
- А это при том, что у нас, Сергей Викторович, нет ни склероза, ни амнезии...
- Что такое амнезия? – перебил Толика Серёга.

- Потеря памяти, – пояснил Толик.
- Тогда в чём проблема? – Серёга тоже повернулся набок – лёг лицом к
Толику. – Мы вчера как договаривались?
- Вот именно! Как мы договорились? – весело проговорил Толик, и лицо его
расплылось в улыбке.
- Чего ты лыбишься? – чуть помедлив, всё с тем же недоумением в голосе
проговорил Серёга и, чтоб лучше видеть Толика, приподнял голову – подпёр
голову ладонью; он, Серёга, искренне не понимал, к чему опять весь этот
разговор, если вчера они обо всем чётко договорились.
- Один вопрос, Серый... всего один вопрос! – Толик умолк, с улыбкой глядя
на Серёгу.
- Ну! Что тебе непонятно? Какой вопрос? Спрашивай – я отвечу на все твои
вопросы! Кстати... – Серёга прищурился, – а как ваше отчество, Анатолий?
- Анатолий Евгеньевич, – отозвался Толик.
- Спрашивайте, Анатолий Евгеньевич! Сергей Викторович вам всё популярно
и напомнит, и разъяснит! – Серёга, глядя на Толика, рассмеялся. – Прикинь,
Толян... если мы завтра за завтраком начнём называть друг друга по имени-
отчеству, говорить друг другу «вы», то бабуля с дедулей просо офигеют от
нашей культурности!
- У них шок будет! – засмеялся Толик.
– Еще можно Пирата на «вы»
называть при дедуле – тоже будет в кайф...
- А-а -а! – Серёга, откинувшись на спину, неудержимо захохотал, заколотил
по воздуху поднятыми вверх ногами. – Кому... кому будет в кайф? Пирату?
- И дедуле... дедуле с бабулей тоже будет в кайф! Всем будет в кайф! –
Толик, как и Серёга, зашелся от смеха.

Бывает такой смех, когда достаточно просто посмотреть друг на друга – и,
как цунами, накатывает новый приступ смеха, и нет никаких сил
остановиться; мальчишки на секунду умолкали, смотрели друг на друга, и
снова начинали неудержимо смеяться:
- Санитаров... зовите санитаров – Толян и Серый сошли с ума...
- Пират уже звонит...
- Кому... кому он звонит?
- Санитарам...
- А-а-а...
Мальчишки дурачились. Нет, музыка ещё не звучала для них, и они оба
ничего такого еще не слышали – ничего особенного не чувствовали и ни о
чём таком не думали, не помышляли, но... было так классно зубоскалить,
глядя друг на друга, и классно было смеяться, друг на друга глядя... им было
классно друг с другом, они оба это чувствовали, совершенно не задумываясь
об этом, – музыки еще не было... просто было классно, и всё!
Отсмеявшись – с трудом успокоившись, мальчишки какое-то время лежали
молча, словно обессилев от смеха... наконец, Серёга нарушил молчание:
- Толян... ты собираешься свет выключать?
- Завтра, – отозвался Толик. – Сегодня свет выключаешь ты.
- Блин, почему я?! – у Серёги от возмущения округлились глаза. – Мы вчера
как договорились?
Толик, перевернувшись в постели набок – снова повернувшись к Серёге
лицом, прищурился:

- Серый! Уточни, пожалуйста... – Толик сделал секундную паузу, потому что
именно этот вопрос был сейчас самым главным в их споре. – Когда именно
мы договорились!
- Вчера! – с напором ответил Серёга.
- А вот фигушки! Мы договаривались сегодня! – рассмеялся Толик.
- Ты что... совсем дурак? – опешил Серёга. – Не понимаешь, где вчера, а где
сегодня?
- Серый...
– укоризненно проговорил Толик, одновременно беря свой
телефон. – Давай посмотрим, сколько сейчас времени!
- Давай! – с энтузиазмом воскликнул Серёга; он взял свой телефон,
посмотрел на экран. – Ну! Половина двенадцатого сейчас... и что?
- Вот! А когда мы договорились, кто когда будет выключать свет, сколько
было времени? – Толик смотрел на Серёгу так, как смотрят взрослые люди на
несмышлёнышей.
- Ну, было полпервого, я ещё на время смотрел... и что?
- И то! – Толик, глядя на Серёгу, выдержал небольшую паузу.
– Ну...
подумай сам!
- О чём я должен подумать? – в Серёгином взгляде отразилось недоумение.
- О времени... о чём же ещё! Ты что – реально не понимаешь?
- Что я, блин, не понимаю? – недоумение во взгляде Серёги усилилось.
- Ну, смотри: полпервого в начале суток и половина двенадцатого в конце
суток – это вчера и сегодня или всё это сегодня? – во взгляде Толика
отразился вопрос, но это был риторический вопрос, снисходительный, даже
немного насмешливый.

- Блин! Мы не так считаем! – запальчиво проговорил Серёга, поняв логику
Толика.
– Мы считаем: когда мы ложимся спать – это вчера. А когда мы
проснулись – это сегодня.
- А когда, допустим, кто-то отработал ночную смену, утром пришел домой и
лёг спать, а потом проснулся после обеда, то он лёг вчера, а проснулся
сегодня, или он лёг и проснулся сегодня? ? – Толик прищурился, ожидая
ответ.
- При чём здесь это? Мы не работаем в ночную смену...
- Это всего лишь пример...
- Дурацкий пример! – перебил Серёга Толика.
- Нормальный пример! – парировал Толик.
– Где вчера, а где сегодня или
завтра – это определяется не тем, когда ты уснул или проснулся. Это
определяется временем – сутками. Согласен?
- Блин! Ты меня затрахал! – в сердцах проговорил Серёга.
- Ещё не трахал! – засмеялся Толик.
Многие слова, как известно, являются многозначными, и в прозвучавшем
слове, обозначающем половой акт, не было ни малейшего намёка на какую-
либо сексуальность, потому как в другом смысле это же самое слово часто
употребляется в значении «задолбал», «заколебал», «достал», «утомил» – всё
зависит исключительно от ситуации, в которой произносятся неоднозначные
слова, – Серёга и Толик обменялись этим словом легко и непринуждённо,
потому что ни о чём таком, что называется этим словом в его сексуальном
значении, они не думали и не помышляли; конечно, Толик был прав в своём
понимании того, когда заканчивается «сегодня» и начинается «завтра», но
ведь и он, Серёга, тоже был прав, проводя свою границу между «сегодня» и
«вчера», – каждый из них был прав по-своему... ну, и кто сейчас должен был
при таком тупиковом раскладе выключать свет?

- Хорошо, – нарушил молчание Серёга.
– Сейчас половина двенадцатого...
мы не спим еще полчаса, и как только будет одна минута первого, то уже
наступит завтра, свет выключишь ты. Правильно?
- Правильно, – согласился Толик. – Но мы же легли уже спать, и глупо сейчас
лежать и тупо ждать целых полчаса лишь для того, чтобы свет выключил я, а
не ты. Согласен?
Серёга не отозвался; просто лежать и ждать было, конечно же, глупо – здесь
Толян был прав, и вместе с тем Сереге не хотелось уступать Толику, – думая,
что бы такое придумать, чтоб ненавязчиво, то есть естественно,
непреднамеренно протянуть время, Серёга машинально скользнул ладонью в
трусы.... собственно, делал он так перед сном в постели почти всегда, причем
делал он так совсем не обязательно для того, чтобы заняться сексом, а делал
ещё и просто так, по своей подростковой привычке, – член у Серёги не стоял
и в то же время был словно налит, наполнен мягкой упругостью, отчего в
таком состоянии – в состоянии покоя – он был похож на эластичный
мягкоупругий валик; Серёга – опять-таки, делая это машинально – с силой
надавил на член, провёл по члену круговым движением ладони, отчего тут
же возникла лёгкая щекотливая приятность в промежности, и... здесь его,
Серёгу, осенило – Серёга подумал, что можно... или даже нужно... да,
именно так: что н у ж н о сделать, чтоб самым естественным образом
протянуть время! Мысль эта была такой простой и вместе с тем такой
очевидной, что Серёга невольно улыбнулся, – не вытаскивая руку из трусов,
он покосился на Толика: Толик лежал на спине, вытянувшись во весь рост,
чуть раздвинув, разведя в стороны голенастые ноги, и глаза у Толика были
закрыты; «вот же жук, – весело подумал Серёга, невольно глядя на
обтянутый трусами-плавками округлый бугорок между ног Толика, –
специально изображает спящего, чтобы свет гасил я... а вот фиг тебе!

Посмотрим, кто из нас будет свет гасить!»
- Толян...
– окликнул Серёга Толика, сжимая-тиская свой стремительно
твердеющий член; Толик в ответ глубоко вдохнул-выдохнул носом, издав
при этом звук, напоминающий храп. – Толян, блин! – громко и требовательно
позвал Серёга.
- Что ты кричишь? Я не глухой! – отозвался Толик, не открывая глаза.
- Ты что – уже спишь?
- Да, засыпаю... гаси свет, и спокойной ночи, – пробормотал Толик в ответ и,
всё так же не открывая глаза, повернулся к Серёге задом.
На какое-то время воцарилось молчание; дверь на улицу была открыта, но
оттуда не доносилось ни звука... конечно, Серёге такая мысль просто так не
пришла бы в голову, если бы не было совместной утренней дрочки в кустах
смородины; утром всё это случилось спонтанно, непреднамеренно, всё
получилось само собой и, тем не менее, то, что каждый из них делал в
одиночестве, никак не афишируя свои занятия, традиционно прячась от
сторонних глаз, при исполнении совместном ничуть не утратило ни остроты
ощущений, ни полноты наслаждения, – дрочить вдвоём на глазах друг у
друга было не менее кайфово, чем одному, и хотя Серёга за весь прошедший
день лишь несколько раз, да и то мельком, думал о том, что они, он и Толик,
подрочили в м е с т е, и хотя за весь день прошедший они ни разу не
вспомнили об этом, то есть ни разу об этом даже не заикнулись, эта
совместная дрочка странным образом еще больше сблизила их, сделала их
отношения еще более доверительными... во всяком случае, так казалось

Серёге, и потому он не увидел ничего зазорного в том, чтоб предложить
Толику повторить это приятное занятие в новом формате – в формате
совместного снятия напряжения, тем более что напряжение у Серёги уже
было в полном порядке: буквально за считанные секунды гибко-упругий
валик, который в покое был не длиннее семи сантиметров, превратился в
несгибаемый, сладко зудящий, жаром пышущий пятнадцатисантиметровый
ствол, так что теперь оставалось только двигать и двигать рукой, изнемогая
от наслаждения...
- Толян... – снова негромко проговорил Серёга, тиская пальцами свой стояк;
член уже не умещался в плотно обтягивающих трусах-плавках, и Серёга
выпустил его на свободу, оттянув резинку трусов под мошонку.
- Что? – отозвался Толик; он лежал к Серёге спиной и, понятно, не мог
видеть выставленное напоказ Серёгино возбуждение, но каким-то седьмым
чувством – то ли по чуть изменившемуся голосу Серёги, то ли по какой-то
зовущей, манящей интонации Серёгиного голоса – уловил-почувствовал, что
именно Серёга хочет, затем он его зовёт... «что?» – спросил Толик и в ту же
секунду почувствовал, как его член в трусах-плавках начал неудержимо
расти-увеличиваться.
- Давай, как утром...
– негромко проговорил Серёга, скользя взглядом по
лежащему к нему спиной Толику. – Толян... слышишь меня?
- Что «давай, как утром»? – чуть помедлив, отозвался Толик – спросил так,
как будто он не понял, что именно Серёга предлагает; член у Толика,
стремительно налившись сладостной твёрдостью, уже стоял, и он, Толик,
был совсем не прочь... если, конечно, он правильно Серёгу понял; в
состоянии покоя и умиротворения член у Толика, как и у Серёги, был не
больше семи сантиметров в длину и представлял собой такой же, как у

Серёги, мягкий упругий валик, который можно было легко уложить в
плавках хоть направо, хоть налево, или опустить вниз, прижать его к
мошонке, или, наоборот, поднять вверх, придавить его плавками к животу –
здесь ни Серёга, ни Толик ничем не отличались от большинства своих
сверстников, но теперь член несгибаемо стоял, рвался из трусов на свободу
всеми своими пятнадцатью сантиметрами...
- Я предлагаю, как утром... снять напряжение предлагаю... или ты не
хочешь? – проговорил Серёга и, проговорив так, вдруг подумал, что Толик,
быть может, действительно не хочет... ну, то есть, сейчас не хочет... и что
тогда?
- А у тебя сейчас что... напряжение? – не поворачиваясь, уточнил Толик.
- Посмотри!
Толик рывком крутанулся на белой в синий горошек простыне – повернулся
к Серёге лицом, одновременно устремив свой взгляд на Серёгины плавки, –
Серёга лежал на спине, повернув на подушке в сторону Толика голову,
большим пальцем левой руки Серёга придерживал под мошонкой оттянутую
резинку плавок, так что всё его хозяйство вместе с кустиками волос было,
как говорится, в открытом доступе, двумя пальцами правой руки Серёга
держал у самого основания напряженный член, и член его, пламенея
открытой головкой, был подобен устремленной вверх ракете...
- Посмотри! – эхом отозвался Толик и, зацепил большим пальцем левой руки
резинку трусов своих, точно так же, как Серёга, оттянул трусы вниз, под
мошонку, обнажая хозяйство своё; напряженный член Толика, упруго
дёрнувшись, боевой ракетой вытянулся в сторону Серёги; двумя пальцами
правой руки Толик оттянул назад крайнюю плоть, и головка его
напряженного члена послушно открылась – сочно заалела в электрическом
свете.

- Тоже неплохо! – одобрительно произнёс Серёга, глядя на залупившийся,
чуть изогнутый вправо член Толика; собственно, возбужденный член Толика
Серёга уже видел утром, член у Толика был такой же, как у него, у Серёги, то
есть не меньше пятнадцати сантиметров в длину... ну, может, чуть больше –
чуточку длиннее, хотя здесь, конечно же, для сравнения и объективного
вывода требовалось не визуальное восприятие типа «больше» или «меньше»,
а требовалось скрупулезное измерение обоих членов с помощью линейки;
Серёга подумал о сравнение члена Толика с членом своим, но мысль эта
мелькнула и тут же пропала, испарилась – не это сейчас было главным;
Серёга перевел взгляд на лицо Толика – посмотрел Толику в глаза, и лицо
Серёгино расплылось в довольной улыбке. – Подрочим?
- Не подрочим, а сбросим напряжение, – поправил Серёгу Толик. – Нужно,
Серый, правильно называть этот процесс!
- Ой, да не пох ли, как называть? – засмеялся Серёга, сладострастно сжимая,
стискивая свой колом стоящий член.
- Пох, конечно! – согласился с Серёгой Толик.
- Важен процесс... ну, то есть, сам процесс важен, а не его название!
Правильно я думаю?
- Правильно ты думаешь! – не стал возражать Серёге Толик; между тем,
сказав так, Толик был и прав, и не прав одновременно: с одной стороны,
действительно важен был процесс, то есть дроч и кайф вне названий и
определений, а с другой стороны... говорят: «как лодку назовёшь, так она и
поплывёт», то есть если процесс назвать словом «онанизм», за которым
тянется шлейф из разного негатива, то для юных, излишне впечатлительных
дрочеров это может стать одним плаванием, а если этот же самый процесс
назвать «снятием напряжения» или, к примеру, «профилактикой застойных
явлений». то плавание может оказаться совсем другим... от слов тоже много
зависит!

Какое-то время они, лёжа друг против друга в своих постелях, возбуждённо
смотрели друг на друга – смотрели, прыгая взглядами, то в глаза друг другу,
то на напряженные члены друг друга, то на напряженно торчащие члены
свои.
- Дрочим? – весело спросил Серёга.
- Дрочим! – так же весело отозвался Толик.
Ну, а почему было не подрочить перед сном? Толик откинулся на спину – лёг
поудобнее, чтобы было комфортно осуществлять процесс; Серега, лёжа на
спине, чуть приподнял зад и, не выпуская член из правой руки, левой рукой
приспустил с себя вниз трусы-плавки, как делал он это дома, когда дрочил
перед сном в постели. Толик, не глядя на Серёгу, сделал то же самое: на
мгновение оставив член в покое, он, точно так же чуть оторвав зад от
постели, привычным движением рук приспустил трусы-плавки с себя; оба
они – и Серёга, и Толик – всё это делали не впервые и делали они это не один
раз, так что... какие могли быть здесь вопросы? Каждый из них сделал так,
как делать привык – как ему было комфортнее заниматься мастурбацией.
То, что подростки все – все! – мастурбируют, общеизвестно; это такой же
неоспоримый факт, как и то, что Земля круглая, и опровергать этот факт
могут разве что замшелые идиоты, пребывающие в одном ряду с теми, кто
верит либо утверждает, что Земля плоская, – Земля круглая, и все подростки
дрочили во все времена, все подростки дрочат сегодня и точно так же все
будут дрочить в будущем – вне зависимости от наличия или количества
идиотов, которые, пятясь к «традиционным ценностям», готовы опровергать

этот неоспоримый факт; идиоты могут калечить психику, рассказывая про
«страшные последствия онанизма», но они никогда не могли и никогда не
смогут переформатировать базовые человеческие потребности. Это первое. И
второе: то, что мастурбация, помимо закономерно желаемого и всем
подросткам доступного сексуального наслаждения, также выполняет
немаловажную физиологическую роль, сегодня тоже является неоспоримым
фактом, и это тоже общеизвестно – опровергать этот медицинский факт
могут, опять-таки, только те замшелые идиоты, у которых Земля стоит на
трёх китах или, как вариант, на трёх слонах, оседлавших черепаху. Таким
образом, и то, что все подростки дрочат, все мастурбируют поголовно и
повсеместно, и то, что мастурбация подросткам не только полезна, но даже
необходима как средство регуляции половой функции – это всё факты
объективные, неоднократно доказанные и подтверждённые как социологами,
так и сексологами, и учеными-медиками. Но это одна сторона медали, а у
медали, как известно, стороны две. И вторая сторона медали – это
субъективное отношение подростков, точнее, каждого отдельно взятого
подростка к мастурбации вообще и к собственному дрочу в частности. И вот
здесь уже всё не так однозначно – диапазон самых разных представлений,
переживаний, мнимых проблем довольно широк. Кто-то дрочит по мере
необходимости, совершенно не зацикливаясь на возникающих время от
времени позывах сделать это: передёрнул по-быстрому, кончил, сбросил
напряжение – и жизнь, полная огней, покатила дальше. Кто-то дрочит и при
этом думает, что тяга к дрочу – это что-то постыдное, даже болезненное.
Кто-то тщательно скрывает от друзей-приятелей свои занятия мастурбацией,
потому что считает, что занятия такие свидетельствуют о какой-то
неправильной сексуальной озабоченности, из-за которой можно стать
посмешищем в глазах друзей. Кто-то считает, что дроч – это пагубная
привычка, от которой надо избавиться, но избавиться от стремления к
удовольствию не получается, что вызывает мысли о слабоволии, о
болезненной зависимости от этой «пагубной привычки». Кто-то думает, что

мастурбация может стать причиной импотенции в зрелом возрасте. И так
далее, и тому подобное! Понятно, что вряд ли сегодня кто-то думает, что от
дроча могут вырасти на ладонях волосы, как этим пугали подростков во
времена тотального сексуального невежества, и тем не менее... спектр самых
дичайших представлений о мастурбации всё ещё достаточно широк, и немало
подростков всё ещё подвержены самым нелепым страхам, связанным с
мастурбацией. А рядом с такими подростками, которые «грешат и каются, и
снова грешат, и снова каются», немало совсем других подростков, которые
смотрят на собственный дроч как на занятие во всех смыслах приятное или
даже полезное, а потому занимаются этим в своё полное удовольствие –
«грешат и не каются», не морочат себе голову разными бреднями и
надуманными страхами... именно такими подростками и были Серёга с
Толиком – два обычных пацана-ровесника, которые в силу стечения разных
обстоятельств оказались вместе в одном месте в одно время. И у них даже в
мыслях не было посвящать друг друга в свою сексуальную жизнь, но когда
эта скрытая от сторонних взглядов жизнь неожиданно открылась, они не
стали прикидываться поборниками «духовных скреп» и поклонниками
«традиционных ценностей», а, став плечом к плечу в кустах смородины,
вместе сделали то, что до этого они делали, не афишируя, поодиночке, – они
подрочили вместе, и вдруг оказалось, что совместный дроч на глазах друг у
друга ничуть не хуже, так что заниматься этим вместе очень даже
возможно...
Если бы кто-то ненароком заглянул в освещенную электрическим светом
комнату, то глазам его предстала бы картина группового секса в формате
«каждый сам с собою»: два симпатичных пацана, приспустив с себя трусы-
плавки, лежали в своих постелях, и правые руки их ритмично плясали,
ходили ходуном – мальчишки, сопя, с вполне понятным удовольствием

энергично дрочили... не прерывая своего занятия, они то и дело смотрели
друг на друга, точнее, смотрели, как скачет-прыгает рука у другого, и... нет,
в этом естественном любопытстве, в этих непроизвольных взаимных
взглядах ещё не было никакой объединяющей музыки, каждый был занят
собой, был погружен в своё автономное наслаждение, и вместе с тем эта
музыка, ими не слышимая и потому как бы отсутствующая, для них ещё не
существующая, уже незримо зарождалась в самой атмосфере совместного
дроча... утром в кустах смородины всё получилось спонтанно, вышло
непреднамеренно, а теперь Серёга сознательно, преднамеренно предложил
Толику подрочить вместе, и Толик не отказался – теперь было всё то же
самое и вместе с тем было уже другое... то открываясь, то закрываясь под
действием неутомимо пляшущих рук, багрянцем налившиеся головки
напряженных членов словно подмигивали друг другу – выступившиеся из
членов прозрачные клейкие капельки на головках размазались, и
пламенеющие головки маслянисто блестели в электрическом свете, – Серёга,
лёжа на спине – правой рукой неутомимо гоняя крайнюю плоть на
окаменевшем стволе, одновременно с этим кисть левой руки сунув себе под
мошонку, он судорожно сдавливал, сжимал левую руку ногами, в то время
как Толик, наоборот, чуть приподнял колени разведённых в стороны ног, и
пальцы его левой руки свободно гуляли, поглаживали-пощипывали
набухшую от наслаждения промежность, при этом правая рука лежащего на
спине Толика, не сбавляя темпа, энергично и сладострастно плясала-скакала
вверх-вниз, энергично двигая на распираемом от удовольствия члене
крайнюю плоть...
Прерывистое сопение переплеталось, становилось сильнее, мальчишки уже
не смотрели друг на друга – каждый сосредоточился на своих собственных
ощущениях, на своём нарастающем наслаждении, изо всех сил приближая
желанную кульминацию, – руки и Толика, и Серёги ходили ходуном, тела их
непроизвольно вздрагивали, и оба – независимо друг от друга – чувствовали,
что вот-вот... вот-вот... сейчас...

- Я кончаю! – первым выдохнул-всхлипнул Серёга, судорожно сжимая,
стискивая ягодицы, отчего тело его чуть приподнялось, напряглось-подалось
вверх, и в то же самое, уже не подвластное Серёге мгновение, из его члена
стремительно вылетела, перламутровой змейкой подскочила вверх струйка
горячей спермы – конечный продукт всего сладострастного движа.
Толик, реагируя на выдох-всхлип Серёги, резко повернул голову в его
сторону, левая рука Толика между раздвинутыми, расставленными ногами
непроизвольно скользнула по промежности вглубь, туда, где стремительно
набухала последняя сладость, Толик коснулся средним пальцем
девственного, туго стиснутого очка, и даже не самого очка коснулся, а
шевельнул подушечкой среднего пальца редкие волоски, уже обрамляющие
его мальчишеское отверстие, и в то мгновение, глядя на член Серёги, дёрнув
ногами, он содрогнулся от сладкого, огнём полыхнувшего между ног
оргазма, – из члена Толика вылетела, подскочила вверх точно такая же, как за
секунду до этого у Серёги, перламутровая струйка мальчишеской спермы...
- Кончил? – прошептал Серёга, повернув голову в сторону Толика – глядя на
член Толика.
- Кончил... – эхом отозвался Толик, и они, приятно опустошенные сладким
дрочем, посмотрели в глаза друг другу.
– Надо руки вытереть... ничего, блин, не подготовили! – проговорил Толик.
- Что мы не подготовили? – не понял Серёга.

- Чем вытираться...
- Ну, кто же мог подумать, что ты так быстро откликнешься на моё скромное
предложение...
– Серёга, глядя на мокрые пальцы Толика, державшие
начавший уменьшаться член, тихо рассмеялся; он перевёл взгляд на свою
руку – его пальцы тоже были мокрые и липкие от спермы; и ещё несколько
капель блестело на животе. – Ты, когда дома в постели кончаешь, чем потом
вытираешь живот и руки?
- Носовым платком, – отозвался Толик, совершенно не удивившись такому
любопытству со стороны Серёги. – У меня для этого есть платок носовой – я
в него кончаю... ну, или в ванной еще дрочу, когда моюсь, но там платок не
нужен... а ты?
- Я дома салфетки использую.
- А потом ты их куда деваешь?
- В унитаз... куда же еще?
Мальчишки всё так же лежали с приспущенными трусами, члены у них
постепенно уменьшались, укорачивались, теряли свою несгибаемую
твёрдость, – сеанс был закончен, теперь нужно было вытирать следы этого
сладостного, но завершенного процесса, и в то же время они оба
чувствовали... нет, не апатию они чувствовали, какая порой возникала и у
Толика, и у Сереги после оргазма, а оба чувствовали какое-то лёгкое
умиротворение – было приятно лежать, не стесняясь своей мальчишеской
наготы, не испытывая ни малейшего смущения от того, что они только что
сделали на глазах друг у друга... причём, сделали это не по воле случая, не в
силу удачно сложившихся обстоятельств, как это было утром в кустах
смородины, а сделали это – на глазах друг у друга – преднамеренно, вполне
осознанно...

- Я тебе завтра дам носовой платок, – произнёс Толик. – Подарю для таких
дел...
- Зачем? У меня салфетки дома...
- А ты что... уже завтра домой уезжаешь? – глядя на Серёгу смеющимися
глазами, Толик голосом изобразил удивление.
- Нет, конечно! Не завтра... – отозвался Серёга.
- Вот! Будем ещё дрочить, и платок носовой пригодится...
- Ох, Толян! – Серёга, глядя смеющимися глазами на Толика, голосом
изобразил лёгкую укоризну, – Ты толкаешь меня на путь разврата...
- Ой! – засмеялся Толик. – Я тебя, наивного, толкаю... подумать только! Ты
уже сколько дрочишь?
- Сейчас первый раз попробовал, – засмеялся Серёга.
- Ага, а утром в кустах ты тоже пробовал, но то у тебя был нулевой раз – то
не считается, – засмеялся Толик. – Нет, я серьёзно... ты уже сколько времени
дрочишь?
- Ну... года два, наверное... где-то примерно так, – Серега посмотрел на член
Толика. – А ты?
- Я тоже так... тоже примерно два года... или, может, чуть больше, –
отозвался Толик.
Они помолчали. Члены у обоих обмякли, вернувшись в своё повседневное –
не боевое – положение; мошонки у обоих, подтянувшиеся к членам во время
дроча, снова расслабились, опустились вниз, и теперь в них рельефно
выделялись средней величины мальчишеские яички; пальцы и у Толика, и у
Серёги были липкие от спермы, сперма стекала по пальцам...