Лето в Сосновке

01 - Ваня и Ростик.fb2
02 - Встреча в пути.fb2
03 - Димка.fb2
04 - Задние игры.fb2
05 -Логика жизни.fb2
06 - Мишки.fb2
07 - Настоящий спартанец.fb2
08 - Пацанячий кайф.fb2
09 - Плотские желания.fb2
10 - Пятое время года.fb2
11 - Соглядатай.fb2
12 - Спим вместе.fb2
13 - Тексты в рифму.fb2
14 - Юркино утро.fb2

Скачать: PDF

 

 

Скачать: PDF - EPUB - DJVU

 

Pavel Beloglinsky ©2023

Когда-то, еще до рождения и Сереги, и Толика, в Сосновке был совхоз. Была
в том совхозе школа, была больница, был детский садик... всё было в
Сосновке, как говорит Серёгин дед. Потом – опять-таки, еще до рождения
Толика и Серёги – начались новые времена, совхоз развалился, исчез-
испарился, словно его никогда и не было, и Сосновка постепенно стала
умирать: работы не стало, жить стало не на что, и все, кто был помоложе,
подались из Сосновки кто куда. Отец Серёги – точнее, отец его будущий, а
тогда ещё никакой не отец, а просто отслуживший в армии парень – уехал на
заработки в Москву, там женился, развёлся, вернулся в родное село, но
делать в родном селе было нечего, и спустя недолгое время он снова подался
в Москву на заработки, где вскоре ещё раз женился и больше в Сосновку для
обустройства своей жизни уже никогда не возвращался, – Серёга родился в
Москве. А мать Толика в городе, что от Сосновки в трехстах километрах,
когда-то выучилась на повара, там вышла замуж за ровесника – и потекла-
побежала её жизнь в этом каком-никаком, но все-таки городе, – Толик
родился там. В Сосновку же оба они – и Серёга, и Толик – уже приезжали на
летних каникулах в прошлом году, причем, если в прошлом году Серёга
всего на три дня приезжал с отцом к своему деду, а Толик чуть больше
месяца гостил у своей бабки, так что они, оба неместные, могли лишь пару
раз друг друга видеть, случайно встречаясь на улице, то в этом году, когда
они снова приехали в Сосновку погостить, получилось прикольно: еще
осенью дед Серёгин и бабка Толика «сошлись для совместного проживания»,
и... в этом году получилось так, что Серёга, приехавший к деду, и Толик,
приехавший к бабке, уже никак не могли не познакомиться, потому что в
этот свой приезд они одномоментно стали как бы родственниками. И хотя им
обоим было понятно, что никаким родством это не было и быть не могло, тем
не менее... тем не менее, получалось прикольно!

Серёгу в Сосновку, как и в прошлое лето, привёз отец – с той лишь разницей,
что в прошлое лето Серёга с отцом приезжал и с отцом же через три дня
уехал, а теперь отец его именно привез, чтоб у деда в Сосновке оставить – на
целый месяц. Вообще-то, у Серёги был шанс полететь с родителями на три
недели в Таиланд, но отец Серёгин еще зимой поставил Серёге условие –
полетит он, Серёга, в Таиланд лишь в том случае, если год учебный закончит
без “троек”. «Имей в виду, я не шучу, – предупредил отец. – “Пятёрок” с тебя
никто не требует, но на “четверки” учиться ты вполне можешь. Старайся!».
Серёга и сам понимал, что на “четвёрки” и даже на “пятерки” учиться он мог
бы вполне, и даже без всяких особых условий, но ему постоянно не хватало
то времени, то терпения, то чего-то еще... да и потом: как-то не верилось, что
родители полетят в Таиланд, а его с собой не возьмут, оставят дома, –
закончил Серёга учебный год с тремя “тройками”: по русскому языку, по
английскому языку и по алгебре. Из-за этих долбанных “троек” отец с
матерью даже поссорились и три дня друг с другом не разговаривали: мать
считала, что не надо так жестко увязывать оценки с «летним отдыхом
ребёнка», что «в следующем учебном году ребёнок все исправит», но отец,
не желая быть болтуном, остался непреклонен, и – Таиланд для Серёги
накрылся медным тазом, – так Серёга оказался в Сосновке. Поздно вечером
он в Сосновку с отцом приехал, а утром отец укатил назад, пожелав Серёге
«хорошо отдохнуть – поднабраться сил для следующего учебного года».
- Ещё и издевается... – г лухо проговорил Серёга, с трудом сдерживая слезы –
глядя вслед удаляющемуся «Ниссану». Слёзы готовы были брызнуть от
жгучей, нестерпимо жгучей обиды... собственно, до самого последнего
момента – и когда он ехал с отцом в Сосновку, и когда они в Сосновку
приехали, и даже утром, когда завтракали – в душе Серёги теплилась
надежда, что всё это, быть может, всего лишь «воспитательный момент», что
в последний момент отец сжалится над ним и всё отыграет назад, не будет
его оставлять в Сосновке... надежда эта растаяла вместе с исчезнувшим за
поворотом серебристым «Ниссаном».
- Ну, а кто тебе мешал хорошо закончить учебный год? – рассудительно
проговорил дед, который был еще с вечера посвящён во все перипетии
Серёгиной «ссылки». – Закончил бы год без “троек”...
- Да при чем здесь это! – перебивая деда, не давая деду развернуть свою
мысль, поморщился Серега, в душе понимая, что дед прав. И дед прав, и
отец... отец тоже был прав, как ни крути, потому что заранее проговорил
условие для его, Серёгиной, поездки в Таиланд, и всё равно... всё равно было
обидно! И обидно было, и жалко себя... из-за каких-то долбанных оценок...
обидно было – до слез. Впрочем, слёзы Серёга все-таки сдержал – слезам
пролиться не дал. Только раз-другой с шумом втянул в себя воздух носом да
до боли закусил губу – чтоб не расплакаться.
- Ладно,

– видя состояние внука, примирительно проговорил Пётр
Степанович. – Ты, Серега, как... ещё не куришь? – доставая из кармана пачку
сигарет, дед спросил это без всякого любопытства в голосе, и потому вопрос
прозвучал как бы походя, между прочим.
- Нет, – коротко буркнул Серёга, отрицательно качнув головой, и по тому,
как внук ответил, дед понял, что внук не врет.
- Это хорошо, что не куришь, – Пётр Степанович, чиркнув спичкой – поднеся
огонь к зажатой в зубах сигарете, глубоко, с наслаждением затянулся и,
выдохнув сизый дым, одобрительно проговорил: – Не куришь – и не надо, не
начинай. Ничего в этом хорошего нет...
- Да? А почему же ты тогда куришь, если в этом нет ничего хорошего? –
Серёга не столько вопросительно, сколько ехидно посмотрел на деда.
- Ну, почему... потому что глупый был! Раз попробовал когда-то, другой раз
попробовал... потом втянулся, и... пошло-поехало. А ты молодец, что не
куришь! Не куришь – и не надо пробовать, не надо начинать... ничего
хорошего в этом нет, – дед, снова затянувшись, снова выпустил изо рта
сизый дым, словно издеваясь над Серёгой – говоря одно, а делая другое... во
всяком случае, именно так Серёге показалось.
- Ну, так брось курить! – хмыкнул Серега, глядя на деда полунасмешливо,
полувопросительно. – Брось, если ничего хорошего в этом нет...
- А это уже вопрос философский... – отозвался Пётр Степанович, щелчком
пальца стряхивая на траву с сигареты пепел.
- Это, дедуля, не философский вопрос, а вопрос силы воли, – назидательно
проговорил Серёга, как если бы не Пётр Степанович был старшим, а
старшим был он, четырнадцатилетний Серёга.
– А философский вопрос...
философский вопрос – это что я здесь буду делать целый месяц? Целый,
блин, месяц... я с ума сойду! – в голосе Сереги прозвучало отчаяние.
Ещё час назад, когда в душе Серёги теплилась надежда, что отец его здесь не
оставит, что вся эта поездка к деду всего лишь воспитательный момент, этот
вопрос – что можно делать в Сосновке целый месяц – не имел такой остроты,
но теперь, когда отец уехал и стало ясно, что всё по-настоящему, Серёга
готов был уже не заплакать, а завыть от отчаяния: целый месяц... целый
месяц в этой глуши!
- Ладно, Серёга, не вешай нос! Придумаем, чем тебе заниматься. Тем более,
ты не один здесь будешь – после обеда съездим в район, встретим Толика...
он, кажется, твой ровесник – вместе и будете отдыхать... ты ещё не захочешь
уезжать отсюда!

- Я уже хочу уехать! – не особо деликатничая, буркнул Серёга.
- Не говори «гоп», пока не перепрыгнул, – глядя на внука, засмеялся Пётр
Степанович. – Здесь у нас воздух, рыбалка... все, идём! Не расстраивайся! –
Пётр Степанович ободряюще приобнял Серёгу за плечи. – Ты ещё не знаешь,
какой вкусный украинский борщ баба Зина варит... пальчики оближешь! А
пирожки с вишней, с крыжовником, со смородиной! А блинчики! А вареники
с творогом! И все, заметь, натуральное, никакой вашей химии магазинной, –
Пётр Степанович, изображая блаженство, облизнул губы.
– Идём, Серёга, идём! Посмотрим наше хозяйство...
Хозяйство у Петра Степановича и Зинаиды Ивановны состояло из коровы и
тёлочки, но дома их сейчас не было, они были на выпасе; ещё была
бородатая коза Виола с двумя белыми игривыми козлятами, был поросёнок и
были куры, возглавляемые сразу тремя боевито гарцевавшими петухами.
- Прямо зоопарк у вас здесь: и животные есть, и птицы, – проговорил Серёга,
не без интереса наблюдая, как один из петухов погнался за курицей.
- Зоопарки – это у вас там, в городе. А здесь это хозяйство, живность, –
отозвался Пётр Степанович. Петух, между тем, догнал курицу, вскочил на
неё, вмиг осоловевшую, стал сноровисто, яростно топтать. – Идём, Серёга...
покажу тебе ещё что-то!
- Идём, – Серега, сунув руку в карман шорт – с силой сжав, сдавив пальцами
вдруг непонятно отчего подскочивший, сладко отвердевший член,
направился вслед за Петром Степановичем, думая о том, какие свободные
нравы царят в курином мире...
До обеда дед показывал внуку «ещё что-то»: свою мастерскую слесарную,
где были всякие инструменты, весёлого просенка, игривых козлят, которых
Сёрёга погладил... Борщ был действительно замечательный – за обедом
Серёга навернул тарелку и не отказался от добавки; на второе – или вместо
второго – были золотистые блинчики со сметаной или c малиновым вареньем
на выбор, и это тоже было необыкновенно вкусно... словом, не так уж всё
было и плохо! За обедом Серёга назвал Зинаиду Ивановну бабулей, это
сорвалось с его губ совершенно непроизвольно и потому прозвучало в
контексте обретения нового родства органично и естественно.
Толик – внук бабули и, следовательно, новый Серёгин родственник –
приезжал поездом в пять часов вечера. Сосновка располагалась в стороне от
железной дороги, то есть станция железнодорожная была в райцентре,
расположенном в двадцати километрах от Сосновки, и потому Толика нужно
было ехать встречать, – в четыре часа Пётр Степанович выгнал из гаража
старый «Москвич» ядовито-желтого цвета...
- Ну, дедуля, у тебя и...
– Серега хотел сказать «драндулет», но вовремя
спохватился, – у тебя и ретро ё-мобиль! Сколько лет этой машине?
- Лет ей, Серега, прилично... – Пётр Степанович на секунду задумался. – Тебе
вот сколько сейчас?
- Четырнадцать, – отозвался Серёга.
- Вот! А «Москвич» этот старше тебя, тоже москвича, в два раза, и даже чуть
больше. Старая машина, но надежная, безотказная. А главное, рабочая – сено
на ней вожу, стройматериалы... на рыбалку езжу. Когда-то, когда ты ещё не
родился, я в вашу Москву на ней ездил... хорошая машина! – Пётр
Степанович погладил ладонью капот.
- Я на такой ещё ни разу не ездил, – проговорил Серёга и тоже зачем-то – то
ли невольно подражая деду, то ли проникшись данной «Москвичу»
характеристикой – погладил капот.
- Ну, этот пробел в твоей жизни мы без труда исправим. И сделаем это прямо
сейчас, – рассмеялся Пётр Степанович. – Садись!
Встречать Толика поехали втроем: дедуля, бабуля и Серёга. Конечно,
«Москвич» с «Ниссаном» даже рядом не стоял, и тем не менее... «для дедули
пойдет», – мысленно резюмировал Серёга, когда «Москвич», преодолев без
малого двадцать километров, отделявших Сосновку от райцентра, подъехал к
зданию железнодорожного вокзала.
Перрон был пуст. Серёга прошел в здание вокзала, но там тоже никого не
было – не было ничего интересного, и Серёга вернулся к дедуле и бабуле.
Между тем, на перроне стали появляться люди: из-под увитой плющом арки
выплыла толстая тётка с таким же, как она сама, огромным баулом,
появились парень и девушка, которые держались за руки, словно они боялись
потерять друг друга на этом выжженном солнцем пустом перроне, появилась
семейная пара с хныкающей девчонкой, появился худой, как жердь, дядька,
который, глянув по сторонам, направился в сторону Петра Степановича и
Зинаиды Ивановны.

- Приветствую всех! – энергично проговорил дядька, одновременно с этим
для персонального приветствия протягивая руку Петру Степановичу.
– Ая смотрю, вроде твоя машина стоит... провожаешь кого, Степаныч, или,
наоборот, кого встречаете?
- Внука встречаем, – отозвался Пётр Степанович, пожимая протянутую
дядькину руку. – Вчера вот один внук прибыл, а сейчас другой на подъезде.
А ты здесь чего?
- А я дочку встречаю... – дядька хотел сказать что-то еще, но в этот момент
зашипел динамик и вслед за шипением над перроном загрохотало объявление
о прибывающем поезде.
- Ладно, Степаныч, пойду! Десятый вагон – это почти в конце перрона... еще
встретимся!
- Давай! Привет семье! – отозвался Пётр Степанович, вновь пожимая дядьке
руку.
- А нам какой нужен вагон? – Серёга, оторвав взгляд от проплывающих мимо
вагонов, посмотрел на Зинаиду Ивановну.
- Не знаю, Серёженька... сейчас поезд остановится – увидим, – отозвалась
Зинаида Ивановна, всматриваясь в окна проплывающих мимо вагонов.
Наконец, поезд остановился – замер, предварительно содрогнувшись, и
тотчас начали открываться двери вагонов, приводиться в вертикальное
положение откидные площадки, чтобы кто-то мог выйти из вагона, а кто-то,
наоборот, в вагон подняться; тут же из нескольких вагонов соскочили на
перрон где два, где три человека – из числа тех энергичных либо скучающих
пассажиров, которые готовы выходить на каждой станции, чтоб размять
ноги, чтоб посмотреть на окружающий мир или, наоборот, показать
окружающему миру себя.
- Пацан, какая станция? – окликнул Серёгу лежащий в вагоне на верхней
полке небритый парень, сверху вниз скользя взглядом по стройной
Серёгиной фигуре.
- Читать не умеешь? – Серёга, отвечая вопросом на вопрос, поднял вверх
полусогнутую в локте руку, большим пальцем показывая себе за спину –
туда, где над входом в здание вокзала красовалось название станции.
- Вон, кажется, наш отпускник, – Пётр Степанович кивнул вправо, показывая
на стоявшего через пять или шесть вагонов подростка в защитного цвета
бриджах и бежевой футболке; за спиной у подростка был рюкзак, в руке
подросток держал спортивную сумку.

- Толя! Мы здесь! – Зинаида Ивановна, ни на кого не обращая внимания,
замахала поднятой рукой, привлекая внимание внука.
Подросток, заметив машущую рукой Зинаиду Ивановну, помахал рукой в
ответ, показывая, что увидел встречающих, перекинул спортивную сумку из
одной руки в другую, сказал что-то девчонке-проводнице, стоявшей рядом с
ним на перроне, и, свободной рукой на ходу поправляя на плечах лямки
рюкзака, быстро зашагал вдоль вагонов в сторону стоявших напротив входа в
здание вокзала Зинаиды Ивановны, Петра Степановича и Серёги. Впрочем,
Зинаида Ивановна, не утерпев, пошла навстречу Толику – встретила внука на
полпути, обняла, целуя в щеку, прижимая к себе.
- Вырос-то как! – услышал Серёга, и у него на мгновение мелькнула мысль,
что теперь он здесь не единственный, вокруг которого будет вертеться-
крутиться мир, что отныне ему придётся делить внимание или даже любовь
бабули и дедули с этим приехавшим пацаном... впрочем, это была даже не
мысль, а смутное ощущение на миг возникшей ревности, обусловленной
обычным детским эгоизмом единственного ребенка, и Серёга не успел ни
зафиксировать это ощущение, ни, тем более, его осмыслить-обдумать –
бабуля с внуком подошли, остановились, мальчишки встретились взглядами,
и Серёга увидел в глазах Толика смешанное с любопытством легкое
недоумение – приехавший явно не ожидал увидеть чужого, незнакомого ему
пацана.
– Вот, Толик, знакомься...
– заговорила Зинаида Ивановна, внося ясность.

– Это Пётр Степанович... ну, ты знаешь, что Пётр Степанович и я
вместе живем, мама тебе говорила...
- Привет, боец! – весело проговорил Пётр Степанович, протягивая Толику
руку.
- Вот... – Зинаида Ивановна выждала секунду-другую, пока Пётр Степанович
и Толик, знакомясь-здороваясь, пожимали друг другу руки, и, переведя
взгляд с Петра Степановича на Серёгу, продолжила: – А это Серёжа – внук
Пётра Степановича. Он вчера приехал – папа его привёз... из Москвы. Так
что, ребятки, отдыхать вы будете вместе – будет вдвоём вам веселее ...
- Серёга! – то ли подражая дедуле, то ли торопясь исправить бабулино
«Серёжа» на свое «Серёга», то ли вдруг вспомнив, как на классном часе им
объясняли-рассказывали, что при знакомстве или приветствии с т а р ш и й
всегда протягивает руку первым, Серёга деловито протянул руку Толику.
- Толян! – отозвался Толик, пожимая протянутую руку.
- Не теряйтесь, пацаны! – чуть насмешливо проговорил из вагона лежащий
на верхней полке небритый парень, который спрашивал у Серёги название
станции; парень хотел сказать что-то ещё, но в этот момент зашипел динамик
и вслед за шипением над перроном загрохотало объявление об отправлении
поезда; состав содрогнулся – дернулся на месте, словно собираясь с силами
для продолжения пути...
- Кто это? – Толик, с недоумением посмотрев на парня, лежащего в вагоне на
верхней полке и оттуда наблюдавшего за встречей-знакомством, перевёл
взгляд на Серёгу.
- Да фиг его знает! Какой-то ненормальный...
– отвечая Толику, Серега
одновременно с этим резко выбросил, вытянул вперёд руку, показывая
парню торчащий вверх средний палец на фоне остальных пальцев, сжатых в
кулак; вагон с парнем медленно сдвинулся с места и плавно покатился вдоль
перрона, с каждой секундой увеличивая скорость, но парень успел ответить
Серёге – в открытое вагонное окно парень выставил руку с поднятым вверх
большим пальцем.

- Ну, и что всё это значит? – Пётр Степанович с недоумением посмотрел на
Серёгу.
- Да ненормальный какой-то! Я показал ему «фак», а он мне в ответ поставил
«лайк»... дебил!
- Классно ты его сделал! – засмеялся Толик, одобрительно глядя на Серёгу.
-Вы что... знаете его, что ли? – Пётр Степанович посмотрел на Толика, затем
снова перевел взгляд на Серёгу, и недоумение в глазах Петра Степановича
сменилось удивлением.
- Откуда?! – округлились в ответ глаза Серёгины.
– Дедуля, я ж говорю:
ненормальный какой-то...
- А ты ему палец зачем показал? Это что значит?
- Ну, блин! – протянул Серега, всем своим видом показывая, что такая
дотошность дедули его, Серёгу, уже как бы притомила.
– Я ему «фак»
показал – типа пожелал ему счастливого пути. А он мне в ответ «лайк»
показал – типа сказал мне «спасибо». А ненормальный он потому, что
название станции было у него прямо перед глазами, вон оно, – Серёга ткнул
пальцем в сторону вывески над входом в здание вокзала, – а он стал
спрашивать, как станция называется...
– Серёга, объясняя непонятный
дедуле язык жестов, краем глаза заметил, как у Толика дрогнули уголки губ и
как Толик, пряча улыбку, опустил голову.
- Ну... теперь понятно. Все, идёмте к машине... давай, Толик, сумку! – Пётр
Степанович протянул руку, чтобы взять у Толика спортивную сумку.
- Она не тяжелая, – отозвался Толик.
- Да хоть вообще пустая! – хмыкнул Пётр Степанович, забирая у Толика
сумку.
– Дело не в тяжести, а в порядке: тот, кто встречает, тем самым
показывает своё радушие, своё гостеприимство... правильно, Сергей, я
говорю?
- Наверное, – Серёга в ответ на слова Петра Степановича пожал плечами.
- Толя, позвони маме, пока мы здесь, – проговорила Зинаида Ивановна,
любуясь повзрослевшим за год внуком.
- Зачем? – отозвался Толик, демонстрируя свою взрослость.
- Как зачем? – искренне удивилась Зинаида Ивановна. – Скажи, что доехал,
что тебя встретили... мама же думать будет, волноваться будет!
- Ба! Чего волноваться? Я ж не маленький! – Толик, мимолётно покосившись
на Серёгу, хотел что-то сказать ещё, но его перебил Пётр Степанович:
- Бабушка правильно говорит! От тебя не убудет, а матери будет спокойно.
Звони! – Пётр Степанович проговорил это хотя и весело, но веско,
категорично, и Толик, подчиняясь Петру Степановичу, послушно полез в
карман за телефоном.
Машина стояла на привокзальной площади, – Пётр Степанович с сумкой
Толика шел впереди, за ним семенила Зинаида Ивановна, за Зинаидой
Ивановной шел Серёга – Толик, чуть отстав, шел за Серёгой, и до Серёги
доносились обрывки фраз:

- Да, нормально доехал... нечего волноваться, всё хорошо... да, встретили...
бабушка и дедушка... нормально... здесь в гостях дедушкин внук... да, из
Москвы... не знаю ещё... да, познакомились... Сергеем зовут... не знаю... ну,
моего примерно возраста... ма, всё нормально будет... да... да, я тоже...
понял я, понял... да, буду звонить... хорошо... ладно, всё... всё, пока!
Подойдя к машине – уже открыв дверцу, Пётр Степанович вопросительно
посмотрел на Серёгу:
- А ты, Сергей, позвонить родителям не хочешь?
- Чего звонить? Там сейчас ночь, – отмахнулся Серёга.
- Где ночь? – удивился Пётр Степанович. – Они ещё дома – ещё никуда не
улетели... может, отец ещё в дороге – ещё даже до дома не доехал...
- Дедуля, поехали! – с едва заметным раздражением в голосе оборвал Петра
Степановича Серёга, в душе которого еще тлела обида на то, как
несправедливо с ним, с Серёгой, родители обошлись.
- Ну, не хочешь – как хочешь, – не стал настаивать Пётр Степанович. – Как
рассаживаться будем?
На обратном пути Серёга снова сидел впереди; бабуля с Толиком сидели
сзади, бабуля расспрашивала Толика о доме, о родителях, спрашивала про
какую-то бабушку Шуру, про соседку Люсю, про цены в магазинах, дедуля,
не поворачивая головы, время от времени вставлял в расспросы бабули свои
реплики, что-то уточнял, что-то у Толика тоже спрашивал; Серёге всё это
было неинтересно, – Серёга, краем уха слушая разговор бабули с Толиком,
одновременно с этим думал о своём – о том, что родители его через три дня
улетят отдыхать в Таиланд и что он тоже должен был бы лететь в Таиланд,
но вместо этого оказался здесь, что этот Толик, судя по первому
впечатлению, пацан вроде как неплохой и что, наверное, это хорошо, что он
тоже приехал, потому что вдвоем им наверняка будет веселее в этой
глухомани, что отец через три недели за ним приедет, заберёт его отсюда и
что когда он вернётся к себе домой, то снова будет сидеть по вечерам с
друзьями на детской площадке, обсуждая разные разности, что одноклассник
и лучший друг Борька, живущий в соседнем подъезде, ко времени его
возвращения тоже вернётся домой, но вот только вернётся Борька из
Испании и наверняка будет хвастаться, будет рассказывать пацанам про свои
впечатления, а он, Серега... о чем рассказывать будет он? О том, как петух
гонялся за курицей?

При мысли о петухе и курице перед мысленным взором Серёги явственно
возникла, всплыла сценка, виденная им утром: как петух догоняет курицу,
как с разбега заскакивает на нее, подминает её под себя, как, яростно
перебирая ногами, энергично топчет её, вмиг осоловевшую, потерявшую
всякую волю к сопротивлению, – картинка эта возникла перед глазами
мгновенно, и Серёга тут же ощутил, как член его в трусах непроизвольно
шевельнулся... не подскочил колом, не встал и не затвердел, как это бывает
при полноценном возбуждении, а именно шевельнулся – чуть увеличился,
превратившись в мягкий и вместе с тем ощутимо упругий, лёгкой сладостью
наполнившийся валик... захотелось потрогать этот в а л и к, потискать его,
помять, но он, Серёга, был не один, и, понятное дело, он себя удержал.
Конечно же, дело было не в петухе и не в курице! Дело было в том, что
Серёгу в последнее время всё чаще и чаще посещали мысли о сексе, причём,
мысли эти нередко возникали без всяких внешних поводов, без каких-либо
видимых причин, и происходило это везде: и дома, и в школе, и на улице... и
ладно бы только мысли, никому не видимые, а значит как бы не
существующие, в голове отсутствующие – поди догадайся, кто о чём думает
в тот момент, когда идёт по улице, или сидит на уроке, или совсем не о сексе
разговаривает с друзьями... мысли никто не видит – мысли не видимы! Но
мысли эти – самые разные мысли о сексе – в последнее время всё чаще и
чаще не проходили бесследно, они служили толчком, своего рода
детонатором для тут же возникающего возбуждения, а это было уже
предательски зримо: член стремительно наливался горячей тяжестью, ноюще
сладостно затвердевал, отчего тут же приподнимались, начинали бугриться-
топорщиться брюки, и хорошо, если всё это происходило дома... а если
возбуждение спонтанно накатывало в школе – на перемене или на уроке?!
Дома вопрос решался просто, особенно, когда дома никого не было... но
когда такое случалось на уроке, ситуация становилась щекотливой не только
в прямом, но и в переносном смысле, потому что в этот самый момент, когда
брюки приподнимались бугром, зримо топорщились, выпирали колом, могли
запросто вызвать к доске, и... он, Серёга, правда, ни разу в такую
щекотливую ситуацию не попадал, чтоб к доске его вызвали именно в тот
момент, когда у него возникал стояк, и тем не менее... а иногда – вот так, как
сейчас, когда Серёга ехал с дедулей, с бабулей и с Толиком на машине –
возникавшее возбуждение выражалось не в виде полноценного стояка, а член
всего лишь уплотнялся, чуть увеличивался, утолщался, но при этом не
вставал, не рвался, затвердевая, из трусов, не поднимал бугром брюки, и
тогда такое несильное, никому не видимое возбуждение было вполне
приемлемо для пребывания в публичных местах, – Серега посмотрел вниз,
убеждаясь, что внизу, между его чуть расставленными, разведёнными в
стороны ногами, визуально наблюдается полный штиль. «Надо будет
посмотреть, что и куда петух всовывает курочке, когда её трахает», –
подумал Серёга, чувствуя сладкое покалывание в промежности...
Сразу по приезду Пётр Степанович с Зинаидой Ивановной перво-наперво
решили вопрос с размещением внуков на ночь, или, как выразился Пётр
Степанович, с их «постоянной пропиской на месте пребывания»; на выбор
Серёге и Толику было предложено два возможных варианта: либо они спать
будут здесь, в доме Зинаиды Ивановны, то есть дома, но тогда им придётся
располагаться в первой – проходной – комнате, либо они будут спать в доме
Петра Степановича, но тогда они будут там ночью одни.
- Сами смотрите, как вам удобнее. Здесь вам никто мешать не будет – мы с
бабушкой утром пройдем раз и потом до самого обеда в дом ни разу не
заходим, так что вы без помех сможете утром спать хоть до обеда! А можно
спать у меня – это, Толик, на соседней улице, здесь рядом, – пояснил Пётр
Степанович специально для Толика, не знавшего, где находится дом Петра
Степановича. – Но там вы будете одни. Правда, у нас здесь тихо – никто не
шалит, не бедокурит. Я к тому это говорю, что бояться вам будет нечего...
кроме того, там Пират несёт службу. Так что, сами смотрите – сами
выбирайте, где вам удобнее!

- Ты как? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика. – Здесь, у бабули,
останемся? Или к дедуле пойдём – там будем на ночь копыта свои
пришвартовывать после изнурительного отдыха?
- Не знаю,
– Толик, невольно улыбнувшись тому, как лихо Серёга
сформулировал свою мысль, пожал плечами. – А сам ты как думаешь?
- Я думаю, что у дедули нам будет комфортнее, – уверенно проговорил
Серёга, и вопрос с «постоянной пропиской», таким образом, был решён в
пользу автономии и самостоятельности.
- Ну, тогда садитесь в машину – едем ко мне. Я машину в гараж поставлю... у
меня гараж для машины там, – пояснил Пётр Степанович Толику. – Ну, и всё
вам на месте объясню – что и как...
Дом, где жил Пётр Степанович, был действительно недалеко – на соседней
улице. Точнее, жил там Пётр Степанович до осени прошлого года, пока не
сошелся «для совместного видения хозяйства» с Зинаидой Ивановной, –
осенью прошлого года Пётр Степанович перешёл из своего дома жить к
Зинаиде Ивановне, а на хозяйстве был оставлен Пират – непородистый, но
умный, крупный, на лохматую овчарку похожий пес. На зиму Пират вместе с
будкой и своей миской тоже переезжал к Зинаиде Ивановне – зимовал Пират
во дворе у Зинаиды Ивановны. А как только сошел снег и повеяло весной,
Пётр Степанович вернул Пирата назад – перевёз его вместе с будкой и
миской к себе домой, чтобы тот, как выразился Пётр Степанович,
«присматривал за хозяйством». И теперь трижды в день Пётр Степанович
навещал Пирата – носил Пирату завтрак, обед и ужин, благо всё это было в
пяти минутах ходьбы от дома Зинаиды Ивановны. Зинаида Ивановна не раз
предлагала Петру Степановичу определить Пирата у себя на постоянное
местожительство, чтобы Пётр Степанович не ходил туда-сюда по три раза в
день, но Пётр Степанович каждый раз отвечал, что Пират у него «на
хозяйстве», а ходить ему, Петру Степановичу, нисколько не в тягость, а даже
наоборот – ходить полезно.
Увидев подъезжающую ко двору машину, Пират радостно закрутил-завертел
хвостом – и пока Пётр Степанович открывал ворота, пока въезжал во двор,
пока за собой ворота закрывал, Пират, не скрывая восторга, приседал-
подпрыгивал, гремя цепью, не обращая никакого внимания на сидящих в
салоне Толика и Серегу.
- Ну, чего вы не выходите? – весело проговорил Пётр Степанович, открывая
заднюю дверь «Москвича». – Пирата испугались? Выходите!
- А он не укусит? – с опаской проговорил Толик, глядя на зубасто
улыбающуюся пасть пса с розовым, набок свесившимся мокрым языком.
- Не укусит! Он же видит, что вы со мной – что вы свои... да, Пират? Это
свои...
– Пётр Степанович ласково потрепал Пирата за шею и, чуть
подтолкнув в сторону стоявших мальчишек, так же ласково проговорил: –
Иди, Пират, знакомься...
И Пират, словно понимая, что ему сказал Пётр Степанович, неспешно
приблизился сначала к Толику – понюхал одну руку Толика, потом понюхал
другую руку и, крутанув хвостом, лизнул руку Толика горячим мокрым
языком; затем то же самое Пират проделал с Серегой, хотя Серёгу он уже
видел, но теперь познакомился с Серёгой поближе.
- Молодец, Пират, молодец! – Пётр Степанович рассмеялся. – Всё, теперь вы
друзья! Не бойтесь, ребята... можете играть с Пиратом, можете трепать его...
да хоть верхом на нём ездить можете – он вас не тронет! Правильно, Пират, я
говорю?
И Пират, словно подтверждая сказанное Петром Степановичем, снова
энергично и весело закрутил хвостом.

Домик Петра Степановича был небольшим, неказистым снаружи, но вполне
уютным внутри: первая комната была кухней, из нее одна дверь вела в
ванную комнату, другая в другую комнату, которую Пётр Степанович назвал
залом, и из этого зала еще одна дверь вела в третью комнату – в спальню, –
так выглядело жилище Петра Степановича изнутри, окна во всех комнатах
были занавешены плотными шторами, и оттого внутри домика был
прохладный полумрак... приятность этой сумрачной прохлады особенно
чувствовалась после раскаленной солнцем улицы – словно из ада мальчишки
вместе с Петром Степановичем шагнули в рай.
- А у тебя, дедуля, ничего с прошлого года не поменялось, всё то же самое, –
проговорил Серега, по-хозяйски заглянув во все комнаты. В прошлую ночь
Серёга с отцом здесь ночевал, но теперь ему надо было показать Толику, что
он, Серёга, здесь как бы хозяин.
- Ну, а что должно меняться? Все вещи здесь хоть и старые, но добротные,
для меня привычные... зачем я
их буду менять? – отозвался Пётр Степанович. – На мой век хватит...
- Любишь ты, дедуля, всякое ретро, – хмыкнул Серёга, оглядывая обстановку
в комнате.
- Я, Серёга, люблю качество. Вот шифоньер, к примеру... – Пётр Степанович
показал пальцем на массивный темно-коричневый шифоньер, занимавший
треть спальни.
– Ему, может, уже лет сто, я его помню столько, сколько
помню себя, а он до сих пор стоит как монолит – не рассохся, не
перекосился... намертво склеен! И ни один шуруп нигде не ослаб, не
выскочил... ну, и на что я его буду менять? На сегодняшнее жалкое подобие
из спрессованных опилок?
- А мне здесь нравится, – проговорил Толик.
- А я разве сказал, что здесь плохо? – отозвался Серёга. – Я лишь сказал, что
ретро... ну, то есть, всё стильно – под старину оформлено...
- Болтун ты, Серега! – Пётр Степанович рассмеялся.
– Это для жизни всё
оформлено... для жизни – не для понтов. Ладно, бойцы... давайте
располагаться! Одно спальное место здесь... – Пётр Степанович показал на
тахту в спальне, – спинку только откинем, чтоб было пошире, и – спи не
хочу! Другое спальное место здесь...
– Пётр Степанович показал на
раскладной диван. – Сейчас мы его разложим, и – то же самое, спи не хочу!
Определяйтесь, кто где будет спать, а я пока простыни-наволочки достану, –
Пётр Степанович открыл дверцу той части шифоньера, где были полки.
- Ты где будешь спать? – Серёга, на правах хозяина приступив к
превращению дивана в кровать, посмотрел на Толика.
- Я не знаю, – тут же присоединившись к Серёге – помогая Серёге
раскладывать диван, Толик пожал плечами. – Мне без разницы, где спать...
- Тогда я сплю в спальне, а ты здесь. Я в спальне прошлым летом спал, мне
там привычнее, – пояснил Серёга свой выбор.
- Давай так, как ты хочешь, – согласился Толик.
Пётр Степанович из другого шкафа достал две подушки; одну подушку
бросил на разложенный диван, другую на тахту в спальне.
- Ну, разобрались, кто где будет... как ты, Серёга, сказал? – Пётр
Степанович, с улыбкой глядя на внука, прищурился.
- Что я сказал? – Серёга с недоумением посмотрел на деда.
- Ну, после отдыха изнурительного... что вы делать будете?
- А! – лицо Серёгино расплылось в улыбке.
– Пришвартовывать копыта будем...
- Вот! – Пётр Степанович рассмеялся.

– Разобрались, кто где будет
пришвартовывать копыта?
- Разобрались. Я буду в спальне, Толян будет в зале. И. ..
– Серёга хотел
сказать что-то ещё, но внезапно возникшая мысль заставила его замолчать...
«а почему, собственно, нет? – подумал Серёга.
– Нормальный вариант!» –
Здесь, дедуля, такая тема возникла! Мы с Толяном посовещались сейчас, и
вот что мы оба думаем...
- Это когда ж вы успели посовещаться? – перебивая Серёгу, недоуменно
хмыкнул Пётр Степанович.
– Я вроде здесь всё время был – никаких
совещаний не слышал, не наблюдал...
- Мы совещались, используя телепатию, – не растерявшись, без тени улыбки
на лице пояснил Серега, и Толик, еще не зная, о чём именно он совещался с
Серёгой, «используя телепатию», невольно улыбнулся, подумав, что скучать
с Серёгой ему явно не придётся.
- Ну... и что же вы думаете, посовещавшись? – с легкой иронией проговорил
Пётр Степанович, улыбнувшись вслед за Толиком.
– Расскажи нам с Толиком!
- Давай, дедуля, кровать из спальни мы на то время, что будем здесь
швартоваться, перенесем сюда, в большую комнату... ну, чтобы нам быть
вместе! – озвучил Серега свою мысль, осенившую его за пару минут до
этого. – Чего мы, как неродные, будем в разных комнатах? Может, мы перед
сном поговорить о чем-то захотим или план жизни нужно будет наметить на
следующий день... и что? Мы будет орать друг другу всякие наши секреты из
разных комнат, как беспонтовые лохи? – Серёга, глядя на Петра
Степановича, умолк, определяя, насколько убедительно прозвучали его
слова.
– И потом... Толик сказал мне, что он темноты боится, что ему
страшно спать одному в тёмной комнате...
- Сам ты боишься темноты! – с улыбкой парировал Толик, но сама идея –
чтоб кровати стояли в одной комнате и чтоб в одной комнате спать –
показалась Толику вполне нормальной и даже разумной.
- Молчи! – дурашливо шикнул Серега на Толика, одновременно с этим
коротким энергичным выдохом так же дурашливо подмигнув Толику одним
глазом.
– Дедуля...
– Серега снова устремил свой взгляд на Петра
Степановича, – ты внял моим аргументам?
Конечно, Серёга дурачился, говоря про телепатию, про план жизни, про
какие-то секреты, но... «может, у них теперь так принято разговаривать?» –
подумал Пётр Степанович, с улыбкой глядя на внука; само Серёгино
предложение не показалось Петру Степановичу каким-то глупым или
невыполнимым, в таком предложении была своя логика, и Пётр Степанович,
желая показать, что он не возражает против переноса тахты из спальни в зал,
уверенно выставил в сторону Серёги поднятый вверх средний палец – так,
как это сделал днём на перроне сам Серёга, желая кому-то парню
счастливого пути, – Пётр Степанович в ответ на Серёгино предложение
показал Серёге «фак».
- Дедуля... – растерянно протянул Серёга, и глаза его от такого дедулиного
ответа невольно округлились... конечно, Серёга мог предполагать, что дед по
каким-то своим причинам может на его предложение согласиться не сразу и
что, возможно, придётся дедулю уговаривать или даже убеждать, но чтобы
так... чтоб в т а к о й форме получить короткий исчерпывающий ответ –
этого Серёга не мог даже близко представить!

- Что не так? – Пётр Степанович, видя реакцию внука, непонимающе вскинул
брови и, тут же переводя свой ответ с языка жестов на язык слов, уточнил: –
Я сказал, что я не против. Ну, всё равно как «счастливого пути» пожелал –
одобрил ваше предложение... ты же сам мне давеча так объяснил на перроне,
когда мы Толика встречали! Или что-то не так?
Толик, не в силах удерживать смех, сел на корточки, уткнув лицо в колени.
- Всё так, дедуля, всё так! – быстро сориентировавшись в невольно
возникшей ситуации, энергично и весело проговорил Серёга, и лицо его
вслед за этими словами расплылось в довольной улыбке. – Просто, дедуля...
то, что ты показал сейчас, это... как бы тебе сказать... это такой специальный
смайлик, который используют только тогда, когда...
– Серега на миг
запнулся, соображая, как ловчее объяснить дедуле, когда и зачем используют
такой «специальный смайлик», – когда кто-то кому-то желает быстрее
добраться до места назначения... это, дедуля, молодежный смайлик! Для
пожилых людей такой смайлик не подходит – ты никому так больше не
показывай... чего ты ржешь? – Серега, с трудом сдерживая смех, посмотрел
на сидящего на корточках Толика, плечи которого буквально содрогались от
смеха. – Вставай! Будем койку переносить, пока дедуля не передумал...
Под руководством Петра Степановича мальчишки быстро передвинули в
другой угол громоздкую этажерку, переставили в другое место тяжелое
кресло, освобождая простенок для тахты, затем, сопя от напряжения,
перенесли из спальни в большую комнату саму тахту, застелили простыни,
надели на подушки наволочки; Пётр Степанович достал из шкафа каждому
по два полотенца – одно банное, чтобы в душ ходить, одно для лица, и...
вопрос с размещением «бойцов» на ночлег был окончательно решен.
Во дворе Пётр Степанович показал мальчишкам «удобства на улице» –
кабинку добротно сколоченного, изнутри утеплённого туалета, и стоявшую
поодаль кабинку летнего душа; дверь у душевой кабинки была снята – вход в
кабинку прикрывала цветастая простыня.
- Главное, не забывать с утра в бак воду наливать, – Пётр Степанович показал
на протянутый от водопроводной колонки шланг, соединенный с гибкой
белой трубкой, ведущей к покрашенному в черный цвет баку,
расположенному на крыше душевой кабинки.
– В ванной в доме есть
водогрейка, но летом я ею не пользуюсь... думаю, вам она тоже не
потребуется – вода в душе в иные дни нагревается от солнца до кипятка, так
что нужно будет доливать холодную воду... ну, это вы сами сообразите!
Пётр Степанович загнал «Москвич» в гараж, пообещал Пирату чуть позже
принести ужин, показал мальчишкам, где они будут прятать ключ от дома,
когда будут уходить со двора, и они неспешно пошагали назад, «к месту
основного расположения», то есть «к месту приёма пищи», как витиевато
выразился Пётр Степанович.
- Я, кстати, Толик тебя не спросил... Серёге я этот вопрос уже задавал, его
ответ получил, и сейчас хочу у тебя спросить...
– Пётр Степанович
покосился на Толика, идущего рядом. – Ты курящий у нас или нет?

- Ну... я пробовал, – на секунду запнувшись, отозвался Толик.
- Так пробовал или куришь? – Пётр Степанович уловил заминку в ответе
Толика и потому решил вопрос уточнить – ситуацию с куревом прояснить.
- Ну, иногда...
– в голосе Толика прозвучала неуверенность, точнее,
невнятность, неопределенность, как если бы он сам не понимал, в чём
разница между «пробовал» и «курю».
– Иногда курю, – уточнил Толик и
вопросительно посмотрел сначала на Серегу, шедшего по другую сторону от
Петра Степановича, потом на самого Петра Степановича.
- А иногда – это как? По пачке в день? – улыбнулся Пётр Степанович,
вопросительно глядя на Толика.
- Нет, конечно! – воскликнул Толик, улыбнувшись в ответ.
– Ну, три
сигареты в день... или четыре – не больше!
- Понятно, – чуть нараспев проговорил Пётр Степанович; по тому, как Толик
быстро и уверенно, не задумываясь, ответил, Пётр Степанович понял, что
Толик не врёт, что так и есть: три-четыре сигареты в день... но ведь беду
может наделать даже одна сигарета! – Я, собственно, почему вас про курево
спрашиваю... и у Сереги я давеча спрашивал, и у тебя, Анатолий, тоже
сейчас спросил... про вред курения пусть вам в школе рассказывают ваши
некурящие учителя, – Пётр Степанович хмыкнул.
– У тебя, Толик, отец курит?
-Да. По пачке в день, – Толик, не понимая, к чему клонит Пётр Степанович,
кивнул головой.
- Вот! И у Сереги отец курит – постоянно с сигаретой во рту... так что пусть
вам они, ваши родители, из своего личного опыта убедительно рассказывают
да на собственном примере показывают, что курить – это вредно, – Пётр
Степанович, говоря это, ехидно усмехнулся.
– Я вам сейчас про другое сказать хочу...
- Так вы тоже... вы же сами курите! – Толик с недоумением посмотрел на
Петра Степановича; по тому, что и как говорил Пётр Степанович, было
непохоже, что Пётр Степанович хочет провести профилактическую беседу
про каплю никотина, наповал убивающую молодую, полную сил и задора
лошадь, и в то же время... зачем-то же он спросил про то, курит он, Толик,
или не курит!
- У дедули это вопрос философский, – вклинился в разговор Серёга.
- Нет здесь никакого философского вопроса! Я вот уже полвека курю, а вы
молодые, вы только жить начинаете, и философия здесь у меня простая: не
нужно в это дело втягиваться, привыкать к сигарете...
- Дедуля, я не курю! – напомнил Серега.
- Ты молодец! Не куришь – и не пробуй! – отозвался Пётр Степанович.
– Может, станешь примером для Толика. А пока я Толику скажу...
Они прошли улицу, на которой располагался дом Петра Степановича, и
свернули в переулок, чтоб перейти на ту улицу, где жила Зинаида
Ивановна... собственно, у Петра Степановича не было ни малейшего
намерения бороться с курением внуков – и тогда, когда он спрашивал у
Серёги, курит ли Серега, и теперь, когда он об этом же самом спросил у
Толика; во-первых, Пётр Степанович курил сам, причем, как говорила
Зинаида Ивановна, он, то есть Пётр Степанович, «дымил как паровоз», и
было бы в высшей степени глупо между собственными затяжками
рассказывать о вреде затяжек для других... да и что он мог рассказать о вреде
курения? Одни лишь общие слова да набившие оскомину банальности –
только то он мог сказать, что внуки наверняка знали и без него. А во-
вторых... во-вторых, что значит «бороться»? Потребовать, чтоб Толик не
курил? Запретить ему курить, мотивируя это тем, что некурящий Серега
может попасть под его влияние? Но тогда, чтоб запрет не превратился в
профанацию, нужно постоянно контролировать, как запрет выполняется, а
это просто нереально – при желании и Толик, и Серёга, если он решит
составить Толику компанию, без особого труда всегда смогут найти
возможность запрет нарушить, а это, в свою очередь, уже чревато подрывом
авторитета самого Петра Степановича... глупо запрещать там, где
выполнение запрета невозможно проконтролировать! Потому что такая
ситуация неизбежно ведёт к вранью одних, к потере авторитета у других...
не можешь проконтролировать свой запрет – не запрещай, не сотрясай
впустую воздух, – так думал Пётр Степанович.

- Так вот... лето стоит жаркое, всё повысыхало – где-то бросите окурок
непогашенный, и в один миг всё может вспыхнуть как хворост... в один
момент так полыхнет, что потушить никто не успеет... да и кто здесь будет
тушить? Больше половины дворов пустыми стоят, одни старики да старухи
остались... огонь, ребята, в таких случаях страшная сила, лучше с ним не
играть. А потому... если ты, Толик, куришь и бросать это занятие не
намерен, то помни об этом – о том, что причиной многих пожаров часто
бывает именно непогашенный окурок! Вот я о чём беспокоюсь – о чём я
хотел сказать... это понятно? – Пётр Степанович внимательно посмотрел
сначала на Толика, потом на Серёгу.
- Понятно, – улыбнулся Толик.
– Вы только бабушке не говорите... ну, то
есть, не говорите ей, что я курю!
- Ишь ты! – Пётр Степанович рассмеялся. – Боишься бабушку?
- Нет, – весело отозвался Толик.
– Просто для неё это будет избыточная
информация... зачем знать то, что можно не знать? – рассудительно пояснил
Толик.
- Я тоже так думаю, – поддержал Толика Серёга. – Бабуля не знает, что Толян
курит, и всё ok. Это одна ситуация. Теперь рассмотрим другую ситуацию.
Бабуля узнаёт, что Толян курит, и... она начинает волноваться за здоровье
Толяна, начинает ему канифолить мозги, давить на психику, и при этом при
всём не факт, что под действием такого наезда Толян курить перестанет...
будут только одни психические расстройства! Плюс испорченный отдых... а
оно нам надо? Правильно, дедуля, я говорю?
- Как вы ловко всё подогнали! – Пётр Степанович рассмеялся. Конечно,
можно и нужно было бы поговорить про то, что Зинаида Ивановна будет не
«канифолить мозги», а вполне обоснованно волноваться за Толика из самых
добрых побуждений, но они уже подходили к дому Зинаиды Ивановны, и
Пётр Степанович, посмотрев на Толика, пообещал: – Бабушке я говорить не
буду, Но ты тоже помни, что я тебе сказал.
- Так точно! – весело отозвался Толик и, посмотрев на Серёгу, так же весело
подмигнул Серёге; дед у Серёги... ну, то есть, теперь и его, Толика, дед был,
кажется, мировой – вон как вопрос с куревом разрулил по-умному!
На ужин Зинаида Ивановна сварила вареники с творогом; творог был чуть
солоноватый, рассыпчатый, вареники плавали в сметане, и сама сметана была
совсем не похожа на магазинную... короче, это была вкуснятина, – Толик с
Серёгой навернули по тарелке домашних вареников, Пётр Степанович – по
случаю приезда внуков – накатил две стопки домашней настойки, Толик с
Серёгой накатили тоже по огромному бокалу холодного вишнёвого
компота... короче, всё складывалось не так уж и плохо, как Серёге казалось
ещё утром, – жить в деревне было можно! Они вчетвером долго сидели за
столом под виноградником, Серёга с Толиком рассказывали разные забавные
случаи из своей школьной жизни... день медленно угасал, и уже стало
смеркаться, когда Зинаида Ивановна сказала, что сидеть хорошо, но ей надо
управляться по хозяйству – «надо подводить итог прошедшему дню», а им,
то есть Петру Степановичу и ребятам, пора кормить Пирата. На том и
порешили. Серёга с Толиком пожелали бабуле спокойной ночи и вместе с
дедулей двинулись, как сказал дедуля, «к месту постоянной дислокации».
- Пирата сейчас покормите вы. Ну, то есть, вы переложите кашу из кастрюли
в его миску. Я при этом буду стоять рядом, чтобы Пират видел, что всё
законно. Потому что если вы это без меня сделаете, Пират к еде не
притронется...
– по дороге «к месту постоянной дислокации» Пётр
Степанович неспешно объяснял внукам особенности психологии Пирата.
- Он что... такой подозрительный? – перебил Петра Степановича Толик.
– Боится, что его отравят?
- Он умный, – не без гордости проговорил Пётр Степанович, отвечая на
вопрос Толика.
– Теперь дальше. Когда Пират будет есть, к нему не
подходите и вообще на него не обращайте внимание, не отвлекайте его –
пусть ест спокойно. А вот как он поест и от миски отойдет, миску нужно
будет пополоскать и налить в неё воду...
- Дедуля, ты хочешь, чтоб мы стали собаководами? – перебил Петра
Степановича Серёга.

- Я хочу, чтоб вы стали с Пиратом друзьями – чтобы он доверял вам так же,
как мне. Я же не буду вас постоянно водить к месту вашей дислокации... или
вам нянька нужна? – Пётр Степанович вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Дедуля, ты нас обижаешь! – с жаром воскликнул Серёга, изобразив на лице
возмущение. – Няньки нам не нужны! Правильно, Толян, я говорю?
- Правильно! – рассмеялся Толик.
Пират, еще не видя ни Пётра Степановича, ни мальчишек, услышал
знакомый звук приближающихся к калитке шагов – и радостно завилял,
закрутил хвостом, предвкушая и ужин, и общение. Дальше всё было так, как
и говорил Пётр Степанович. Пока Толик с Серёгой перекладывали кашу из
кастрюли в миску, Пират стоял в стороне – одобрительно крутил хвостом,
наблюдая за тем, как наполняется его миска, но... он не бросился к миске,
когда Серёга с Толиком от миски отошли, а, продолжая крутить хвостом,
вопросительно посмотрел на Петра Степановича.
- Проголодался? – улыбнулся Пётр Степанович; Пират, всё так же глядя на
Петра Степановича, сильнее завертел, закрутил хвостом, но с места не
сдвинулся.
– Ешь, Пират, ешь! Это свои, – ласково проговорил Пётр
Степанович, и только после этих слов Пират решительно рванул к своей
миске – приступил к ужину.

- Офигеть! Дедуля, он что – понимает, что ты ему говоришь? – Серёга, не
скрывая своего удивления, посмотрел на Петра Степановича.
- Он всё понимает! – улыбнулся Пётр Степанович. – Теперь, когда он ест, не
вздумайте его отвлекать – этого он не любит. Когда ест, не подходите к нему.
А вот как поест...
Пират, опустошив миску, отошел в сторону, и Пётр Степанович показал
внукам, где нужно миску «после трапезы» мыть и откуда нужно набирать в
миску холодную воду для питья, – Серёга поставил миску с водой на место, и
Пират, словно в знак благодарности, лизнул руку Сереге и лизнул руку Толику.
- Вот! Теперь Пират вам полностью доверяет! – с удовлетворением
проговорил Пётр Степанович, одобрительно похлопав Пирата по спине. – А
это значит, что вы можете без всякого опасения с ним играть, можете его
тискать... словом, теперь вы друзья! Так, Пират?
Словно понимая, о чём спросил Пётр Степанович, Пират, глядя на
мальчишек, приветливо помахал хвостом.
Мальчишки по очереди сходили в летний душ; за день вода в баке нагрелась
так, что под ней невозможно было стоять, и Пётр Степанович, подсоединив
шланг, долил в бак холодную воду, заодно показав, где и как подсоединять
шланг к колонке, чтоб наливать или доливать воду в бак летнего душа.
Внуки были городские, и потому Пётр Степанович счёл необходимым
провести небольшой инструктаж на тему создания комфортных условий для
проживания в сельской местности.
- Окна зашторены, и днём в доме прохладно. А к вечеру всё равно
нагревается, бывает душно, так что можете на ночь дверь не закрывать,
можете оставлять её открытой – Пират вас будет охранять. Если вечером
будете свет в доме зажигать, дверь закрывайте или полог обязательно
опускайте – иначе налетят мошки да комары, спать не дадут... завтра, если
вы будете ещё спать, я принесу Пирату завтрак и вас к завтраку разбужу. Ну,
а если сами проснётесь, то смело шагайте на завтрак сами – к месту
постоянного приема пищи... всё понятно?

- Понятно, – Толик кивнул головой.
- Вот и отлично! – Пётр Степанович ласково потрепал Пирата, который стоял
между Толиком и Серёгой и тоже внимательно слушал «инструктаж». – Ну,
тогда всё... отдыхайте! Всё, Пират, я ухожу, а ты остаешься здесь за
старшего – присматривай за Толиком, чтоб он не ходил с сигаретой по
двору...
- И за Серёгой тоже присматривай, чтоб он не брал с Толяна пример, –
вставил своё слово Серёга.
- И за Серёгой, Пират, присматривай, чтобы Серёга с Толика не брал пример
и вообще чтобы вёл себя хорошо, – Пётр Степанович рассмеялся. – Понял,
Пират, свою задачу?
Пират в ответ закрутил хвостом...
Когда калитка за Петром Степановичем закрылась и его удаляющие шаги
стихли, растворились в густых сумерках, Серёга вопросительно посмотрел на
Толика:
- Ну, что сейчас делать будем?
- Не знаю, – Толик пожал плечами. – Пойдём вещи разберём?
- Пойдём...

Вот ведь как бывает! Серёгу отец вёз к деду, Толик ехал погостить к
бабушке, и они оба ни сном ни духом не ведали, что вполне банальные, от
них не зависящие обстоятельства сведут их вместе, и не просто сведут
вместе, а сделают в некотором смысле родственниками – типа братьями...
всё это было и неожиданно, и прикольно, и, что самое главное, такой
неожиданный поворот событий обоим мальчишкам – и Серёге, и Толику –
явно пришелся по душе. Они были разные. Толик по складу характера был
более спокойным, в меру рассудительным, не склонным к разным
спонтанным решениям – в отличие от Серёги, который не лез за словом в
карман и вообще «сначала делал, а потом думал», как охарактеризовал внука
для Зинаиды Ивановны Пётр Степанович. Но между ними – между Толиком
и Серёгой – уже пробежала невидимая искра взаимной симпатии, и это,
конечно же, было самым главным, потому как отдыхать в Сосновке им
предстояло буквально бок о бок, и эта возникшая между ними симпатия
должна была стать залогом того, что они не начнут по пустякам придираться
друг к другу, не начнут ссориться, не скатятся до выяснения отношений...
Разбирая свои вещи – доставая из сумок шорты, плавки, трусы, футболки,
развешивая-раскладывая всё это «богатство» на стульях – они говорили о
всяком-разном, утоляя своё неподдельное, вполне объяснимое любопытство
по отношению друг к другу; в глазах Толика вспыхнуло невольное
удивление, когда он увидел, как Серёга достал из сумки и с досадой сунул
назад в сумку три школьных учебника.
- А это нафига ты это привёз с собой? – Толик глазами показал на сумку, где
исчезли учебники.
- Да, блин... – и Серёга, не жалея красок, в деталях поведал свою скорбную
историю про то, как он не поехал в Таиланд, как вместо Таиланда оказался в
Сосновке.

- Жёстко, – резюмировал Толик. – А я вообще на море ещё ни разу не был...
- В смысле? – теперь удивление отразилось во взгляде Серёги.
- Ну... как-то так каждый год получалось, что не получалось: то у родаков
летом не было отпуска, то отпуск был, но не было денег, чтоб ехать на море...
да у нас там река отличная! Пляжи есть – можно и купаться, и загорать... не
хуже, чем на море!
- Ну, а что море? Море как море, оно никуда не денется – ещё съездишь!
Может, на следующий год... – Серега хотел сказать, что сам он на море был
уже сто раз, что его родители ездят на море каждый год и что он каждый год
ездит с ними, но... говорить об этом Серёга не стал – просто не стал
говорить, и всё!
В разговоре выяснилось, что Толик на два месяца старше Серёги.
- Ой! Так ты, выходит, мой старший брат... теперь ты должен обо мне
заботиться! И вообще быть для меня во всём примером! – Серёга дурашливо
рассмеялся. – Где там наши сигареты?
- Ой, мой младший некурящий брат... а ремня ты, случайно, не хочешь? – так
же дурашливо рассмеялся Толик, и они, перебивая друг друга, весело
позубоскалили о том, чем старший брат отличается от младшего и какие у
каждого относительно друг друга должны быть обязанности или права.
Вечер – за разговорами, за шутками, за взаимным узнаванием друг друга –
пролетел незаметно, – было почти двенадцать, когда Толик, глянув в свой
телефон, чтоб узнать, который час, не без удивления присвистнул:
- Ого! Еще несколько минут, и будет полночь... будем спать?

- Будем, – Серёга кивнул головой. – Как ты думаешь... если зомби начнут
ломиться к нам, Пират нас защитит?
- Любишь страшные истории? – Толик рассмеялся; вопросительно глядя на
Серёгу – ожидая ответ на свой вопрос, он решительно встал с дивана, на
котором сидел, так же решительно сдернул с себя шорты, оставшись в
обтягивающих светло-серых трусах-борцовках.
- Я фильмы люблю, где монстры всякие... – Серёга непроизвольно скользнул
взглядом по фигуре Толика и вслед за Толиком так же решительно сдёрнул
шорты с себя, оставшись в точно таких же обтягивающих трусах-борцовках,
только цвет у трусов Серёги был другой – цвет был темно-синий; Толик тоже
непроизвольно скользнул взглядом по фигуре Серёги...
Собственно, ничего особенного в этих мимолетных взаимных взглядах друг
на друга не было – это были совершенно естественные, вполне обычные
взгляды, которыми мальчишки, как правило, непроизвольно оценивают друг
друга, впервые оказавшись вместе на пляже, или в школьной раздевалке, или
в общей душевой... конечно, бывает, и бывает нередко, когда у мальчишек
такие взгляды, мимолётные и вроде как ничего не значащие, повинуются
никем не слышимой музыке, с разной степенью внятности звучащей в душе
смотрящих, и тогда такие взгляды на какие-то доли секунды непроизвольно
задерживаются на туго обтянутых трусами-плавками округлых, сочно
оттопыренных попках или вопрошающе замирают на выпирающих округлых
бугорках впереди, но в таких случаях нужно быть очень, очень
внимательным, чтобы за эти доли секунды уловить, увидеть-услышать в
таких взглядах и н у ю музыку, однако и в таких взглядах, мимолетно
скользящих, подчеркнуто безразличных и вместе с тем целенаправленно
устремлённых, тоже нет ничего особенного, как нет ничего особенного в
самой музыке, если очистить эту музыку юности, вечную музыку взросления
от шелухи замшелых стереотипов и искусственно извращенных понятий на
тему, что есть правильно, а что неправильно... впрочем, ни в душе Толика,
ни в душе Серёги никакой такой музыки никогда не возникало прежде, и не
возникла такая музыка теперь – они просто скользнули друг по другу
оценивающими, но вполне обычными взглядами, как это делают все
мальчишки, и не более того, – они были одного роста, оба были стройные,
голенастые, ещё по-мальчишески субтильные, но эта подростковая
субтильность у обоих уже начинала размываться мужской округлостью
ранней юности, на пороге которой они оба стояли...

- Дверь на ночь будем закрывать? – Толик вопросительно посмотрел на
Серёгу.
- Я даже не знаю, – Серёга пожал плечами.
– Дедуля говорил, что дверь
можно оставлять открытой, если будет душно... а сейчас вроде не душно.
- Я тоже думаю, что не душно, – согласился Толик. – Тогда дверь закрываем?
Или как?
- Да фиг его знает! Пусть остаётся открытой, – проговорил Серёга. – Вдруг
ночью станет душно...
- Тоже правильно! Пусть остаётся открытой, – согласился Толик.
- Всё, давай спать! Выключай свет! – Серёга повалился на свою постель.
- Почему я? – Толик, глядя на Серёгу, изобразил на лице возмущение.
- Потому что я уже лёг, я уже сплю, а ты ещё не ложился... чего здесь
непонятного? – Серёга, снизу вверх глядя на Толика, рассмеялся.
–Кто не успел, тот опоздал! Всё логично!

- То есть, ты уже спишь? – Толик ехидно прищурился, вопросительно глядя
на Серёгу.
- Уже сплю, – подтвердил Серёга; он закрыл глаза и дурашливо захрапел,
изображая спящего.
- Ну, тогда тебе пофиг, горит свет или нет. Логично? Логично! Спи... я пойду
гляну, спит ли Пират. А то мы, наивные, на него надеемся, думаем, что он
охраняет нас от монстров, а он, может, тоже сейчас храпит не хуже тебя...
- Да, пойдём проверим! – Серёга, пружинисто подбросив своё тело вверх,
встал на ноги, и в ту же секунду, как только Серёга оказался на ногах, Толик
стремительно рухнул на свою постель – в один миг распластался на белой в
синий горошек простыне, широко развёл, раскинул в стороны ноги,
обхватил-обнял руками подушку и, закрыв глаза, дурашливо захрапел.
- Ну, блин... так нечестно! – Серёга, глядя сверху вниз на лежащего на
животе Толика, почувствовал себя одураченным. – Толян...
Толик в ответ захрапел ещё громче – ещё музыкальнее.
- Толян...
Перестав храпеть – сдерживая смех, Толик не проговорил даже, а, подражая
механическому голосу робота, изрёк, четко выговаривая каждое слово:
- «Анатолий уже спит. Сергей, выключайте свет и тоже ложитесь спать. Кто
не успел, тот опоздал. Всем спокойной ночи!»
- Ну, блин! – Серёга затопал ногами, изображая крайнюю степень отчаяния.

– Толян...
- Звучит голос за кадром: «Сергей! Не пытайтесь разбудить Анатолия –
выполняйте то, что вам сказали. Утро вечера мудренее. Спокойной ночи!» –
Толик, проговорив всё это с той же самой механической интонацией,
повернул на подушке голову – наискось снизу вверх посмотрел на Серёгу
смеющимися глазами. – Мы спать сегодня будем? Или как?
- Блин, Толян... ты обдурил меня, – изображая и лицом, и голосом
возмущение, возопил Серёга. – Вставай!
- Не обдурил, а проявил смекалку, – парировал Толик, глядя на Серёгу снизу
вверх смеющимися глазами.
- Ну, хорошо! – сдался Серёга; но сдаваться просто так ему явно не хотелось,
и потому он тут же сделал «предложение, от которого невозможно
отказаться». – Свет выключать мы будем по очереди. Сегодня, так уж и быть,
свет выключу я. А завтра...
- Завтра свет выключит Пират, – перебил Серёгу Толик. – Потом снова ты.
Потом снова Пират...
- Интересно... а ты когда будешь свет выключать? – Серёга прищурился.
- А я буду вас контролировать – буду следить за вашей очередностью, чтобы
всё у вас было по чесноку, – Толик явно дурачился, с улыбкой наблюдая за
Серёгой.
- Ну, ты жук! – Серёга, переступив с ноги на ногу, машинально провёл
ладонью по упруго выпирающему бугорку спрятанного под трусами своего
хозяйства.
– Короче! Или я выключаю свет сегодня, а завтра выключать
будешь ты, или я сейчас ложусь, и мне пох, что свет будет гореть... пусть
хоть всю ночь горит – я могу и при свете спать! Что выбираешь?
- Ну, Серый... ты кого хочешь уговоришь! – Толик пружинисто, одним
рывком перевернулся на спину и, глядя на Серегу, так же, как Серёга,
машинально тронул пальцами свой округлый бугорок – на секунду-другую
оттянул пальцами трусы, чтоб встряхнуть-поправить то, что было скрыто под
трусами; в этом машинальном прикосновении точно так же, как и в
машинальном прикосновении Серёги, не было никакого скрытого
содержания и уж тем более не было ни малейшего намёка на возможность
возможного, хотя... время было за полночь, и они, эти мальчишки, стоящие
на пороге своего всестороннего взросления, были в комнате одни – их уже
связывала взаимная симпатия, и один из них, широко расставив, разбросав в
стороны голенастые ноги, уже лежал на спине, с улыбкой глядя на другого...
но – не было, не звучало той невидимой музыки, которая могла бы при таком
раскладе их подтолкнуть-направить, и потому их машинальные жесты не
могли стать и не были прелюдиями к чему-то такому, что раздвигает
горизонты на пути постижения мира; эти мимолётные жесты ничего не
значили, они не были предназначены для стороннего восприятия, они не
несли в себе никакого намёка – так делают многие мальчишки и даже
взрослые парни, словно таким машинальным безотчетным образом они,
мальчишки и взрослые парни, хотят всего лишь проверить-удостовериться,
что всё у них т а м на месте, всё в порядке, и не более того. – Да, Серый, ты
кого хочешь уговоришь...

– повторил улыбающийся Толик, снизу вверх
глядя на стоящего около своей постели Серёгу.
– Мы, конечно, могли бы
обсудить этот вопрос более подробно, но время уже позднее и охота спать...
- Вот именно! Мы могли бы уже спать, как все порядочные люди, а из-за тебя
мы уже полчаса спорим ни о чём. А время, между прочим... – Серёга взял со
стула свой телефон, посмотрел на вспыхнувший монитор, – время уже
половина первого...
- Сколько? – Толик сделал удивленное лицо?
- Вот! Ровно ноль-ноль часов тридцать минут, – Серега повернул монитор в
сторону Толика. – Удостоверился?
- Офигеть! – Толик тихо присвистнул.
– Атычто–домавэтовремяуже всегда спишь?
- Ну, когда как, – отозвался Серёга. – А ты?
- Я тоже когда как... могу и в десять уснуть, а бывает, что до двух ночи не
сплю... по-разному бывает!
- Я тоже так же – тоже по-разному... но ты мне зубы не заговаривай! –
Серёга, улыбаясь, погрозил Толику пальцем.
– Зубы ты будешь дедуле с
бабулей заговаривать, если ты мастер в таком деле... они доверчивые, а мне
зубы заговаривать не надо – со мной этот номер у тебя не пройдёт... короче,
Толян! Или ты принимаешь моё разумное предложение, чтоб мы выключали
свет по очереди, или я сейчас тоже ложусь, и мне уже будет глубоко пох...
решай! Считаю до трёх: раз...
- Всё-всё-всё! Сегодня свет выключаешь ты, а завтра я! Так ты хочешь? –
переспросил-уточнил Толик.
- Именно так! Сегодня свет выключаю я, пусть будет по-твоему, а завтра свет
выключать будешь ты. По рукам?
- По рукам! – Толик протянул в сторону Серёги поднятую ладонью вверх
руку, и Серёга кончиками пальцев ударил по кончикам пальцев протянутой
руки Толика; мировое соглашение было не только достигнуто, но и таким
образом подтверждено, узаконено – теперь ходу назад уже не было.
Серёга щелкнул выключателем; два окна в комнате были зашторены, и если
солнечный свет плотные темно-зеленые шторы худо-бедно еще пропускали,
отчего днем в комнате был полумрак, то свет ночной через шторы в комнату
не проникал совсем, – Серега щелкнул выключателем, и комната погрузилась
в абсолютную темноту.

- Ну, ни фига себе... вообще ничего не видно! Толян...
- Серый... рядом с тобой кто-то стоит... – чуть слышно прошептал Толик, и
слова эти в абсолютной темноте прозвучали жутковато. – Справа от тебя...
силуэт какой-то... чувствуешь? Рядом с тобой... посмотри направо!
Не отвечая, Серёга торопливо нащупал на стене выключатель – и комнату
снова залил электрический свет, – Серёга тут же непроизвольно посмотрел
направо – рядом никого не было.
- Всё, пропал... теперь с тобой рядом никого нет, – без тени улыбки на лице
подтвердил Толик. – Они света боятся...
- Кто «они»? – Серёга медленно, словно прислушиваясь к своему голосу,
перевёл взгляд на лежащего на спине Толика. -
Монстры... кто же еще! – прошептал Толик.
Секунду-другую они молча смотрели друг на друга... какие, нах, монстры?!
Очевидно же было, что Толик дурачится... просто дурачится! Он дурачится
сам и дурачит Серёгу – он лежит в постели и тупо прикалывается, пугает его,
Серёгу... но... Толик смотрел на Серёгу серьёзно, и...
- Какие, нах, монстры?! – намеренно громко проговорил Серёга; он
решительно направился к своей постели; взял свой телефон и так же
решительно вернулся к выключателю.
– Если ты монстров боишься, то
прячься быстрее, накрывайся простыней – я выключаю свет!
Щелкнул выключатель и одновременно с этим засветился монитор
Серёгиного телефона – теперь комната не погрузилась в непроницаемый
мрак, а была неровно освещена светом монитора, – Серега поднёс монитор к
своему лицу, точнее, поднёс к подбородку, осветив лицо снизу вверх, отчего
лицо его приняло жутковатое выражение.

- Толя-я -я -я-я -я -н...
– глухо пропел-проговорил Серёга, стараясь придать
своему голосу потустороннее звучание.
– Ты видишь монстра? Он идёт...
идёт к тебе...
– Серёга подошел к дивану, на котором лежал Толик, и,
продолжая подсвечивать своё лицо монитором телефона, стал медленно
наклоняться над Толиком.
– Сейчас... сейчас я буду пить твою кровь...
– потусторонним голосом предупредил Серёга.
- Дурак! Кровь пьют вампиры, а не монстры, – рассмеялся Толик, пытаясь
увернуться от наклоняющегося над ним Серёги.
- А я вампир... я монстр-вампир... – Серёга, отведя свою руку с телефоном
чуть в сторону, другой рукой прижимая Толика к постели, наклонил голову –
и раскрытые его губы горячо вжались Толику в грудь чуть выше левого
соска.
- А-а -а! – засмеялся-задёргался Толик, пытаясь оттолкнуть Серёгу, оторвать
его губы от своей груди. – Серый, блять, щекотно... пусти! Пусти меня... ты
мне засос сейчас поставишь, идиот... пусти меня! Серый...
Кожа на груди у Толика, как и положено в таком возрасте, была нежная и
вместе с тем эластично-упругая, чистая, без единого волоска... губы у Серёги
были влажные и горячие... но и здесь не возникло, не зазвучало той древней
музыки, что срывает шлюзы и, подобно водовороту, уносит услышавших эту
музыку в заповедные кущи,– Толик, изловчившись, оторвал голову Серёги от
своей груди и, упираясь ладонями в грудь Серёги, отталкивая Серёгу от себя,
со смехом выдохнул:
- Блин, ну ты и монстр... вампир настоящий!
- А ты как думал! – самодовольно отозвался Серёга.

Секунду-другую они молча смотрели друг другу в глаза... монитор телефона
слабо освещали комнату, – Толик, раздвинув ноги, всё так же лежал на
спине, Серёга сидел на краю его постели, вполоборота повернувшись к
Толику, нависая над ним сверху, и в те несколько секунд, что они смотрели
друг другу в глаза при свете телефона, казалось, что они оба
прислушиваются к чему-то, сами не зная, что именно они могут или хотят
услышать... обтянутые трусами-борцовками бугорки у обоих немного
увеличились, но ни Толик, ни Серёга, чувствуя эти приятные утяжеления в
трусах, никак не связали их со своей мальчишеской возней, с тем, что Серёга,
изображая то ли монстра, то ли вампира, шутливо присосался к груди
Толика, – в погруженной в полумрак комнате было тихо-тихо...
- Всё, Серый, давай спать, – проговорил Толик, нарушая молчание.
- Давай, – коротко отозвался Серёга, пружинисто поднимаясь на ноги; он
быстро, словно опасаясь чего-то, преодолел короткое расстояние до своей
постели, ничком повалился на такую же, как у Толика, белую в синий
горошек простыню; монитор телефона погас, и комната тут же погрузилась в
непроницаемую тьму.
– Толян...
– почему-то шепотом проговорил Серёга,
переворачиваясь на спину, – завтра во сколько встаём?
- Сегодня, – уточнил Толик.
- Ну, сегодня... какая разница? – Серёга, говоря это, машинально скользнул
ладонью под резинку своих трусов – легонько сжал, стиснул пальцами
нетвёрдый и вместе с тем приятно отяжелевший, эластично упругий член; в
комнате было темно, и Серёга не мог видеть, что буквально за пару секунд до
него то же самое сделал Толик – точно так же сунул ладонь под резинку
трусов своих, точно так же сдавил пальцами полустоячий член у себя; было
темно, и они оба – и Серёга, и Толик – не могли видеть друг друга; впрочем,
тиская свои быстро отвердевшие члены, они совершенно не думали ни друг о

друге, ни о возможности возможного... просто не думали, и всё; дома они,
как все мальчишки, перед сном в своих комнатах, уже лёжа в постели, или
сладко дрочили свои юные члены, приспустив трусы, или просто ласкали их,
тискали-мяли, и теперь было то же самое – с той лишь разницей, что теперь
они были не в своих комнатах наедине со своими подростковыми
вожделениями, со своими возвышенными мечтами и брутальными
помыслами, и потому мысль о полноценной дрочке здесь и сейчас им обоим
не приходила в голову по причине невозможности её воплощения. – Завтра –
это будет завтра, когда мы проснёмся, – проговорил в темноте Серёга,
машинально сжимая пальцами свой возбуждённый член.
- Мы с тобой когда легли спать – вчера, сегодня или завтра? – отозвался в
темноте Толик, прижимая свой возбужденный член ладонью к животу.
- Ну, сегодня... сегодня легли в первом часу – я же смотрел на время, – чуть
подумав, отозвался Серёга, залупая в трусах напряжённый член.
- Вот! Значит, утром сегодня мы и проснёмся. Правильно?
- Ну, правильно... ты такой дотошный! – Серёга то ли похвалил Толика, то
ли, наоборот, подколол. – Любишь, чтоб всё было правильно?
- Люблю, чтоб всё было ясно, – отозвался Толик, бесшумно вытаскивая свою
руку из трусов – оставляя свой член в покое. – Всё, Серый, давай спать...
- Давай, – согласился Серёга; он раз-другой привычно двинул на своём члене
крайнюю плоть и так же, как Толик, вытащил руку из трусов, подумав, что
завтра... завтра он это обязательно сделает, и сделает он это или в кабинке
летнего душа, когда будет там мыться-освежаться, или в кабинке летнего
туалета – эти два места, если они будут с Толиком всё время вместе,
показались Серёги самыми безопасными для такого уединения... и еще –
перед тем, как провалиться в сон – Серёга успел подумать, что хорошо...
хорошо, что Толян приехал к бабуле с дедулей тоже, что он оказался
нормальным пацаном и что теперь они как братья – вместе тусить им будет
куда интереснее...

Утром Серёга открыл глаза и в первое мгновение не сразу понял, где он и что
с ним; он лежал на боку, поджав под себя ноги, и дома, когда он просыпался
в такой позе, его взгляд каждый раз привычно упирался в угол письменного
стола, а теперь в полумраке Серёга увидел пустую постель, застеленную
белой в синий горошек простыней, и только тут, в следующую секунду, он
понял-сообразил, и где он, и что с ним; судя по тому, как на стене были четко
прорисованы два прямоугольника, через которые скупо проникал солнечный
свет, там, за окнами, уже было светло – на улице уже было утро или, быть
может, даже день, там вовсю уже палило солнце, а в комнате было
прохладно, был полумрак, – Серёга, распрямляя ноги – переворачиваясь на
спину, сладко потянулся; член у Серёги был напряжен, бугром поднимая
трусы, но здесь ничего необычного для Серёги не было – в последнее время
член у него по утрам стоял почти всегда, – Серёга, машинально сунув руку в
трусы, сильно сжал, стиснул-сдавил член в кулаке, и это «утреннее
приветствие», уже ставшее для Серёги традиционным, щекотливой
сладостью знакомо отозвалось в промежности... Толика в комнате не было,
но он мог появиться в любую секунду, и Серёга, уложив член в трусах набок,
чтобы он меньше из трусов выпирал, рывком встал на ноги.
- Толян, ты где? – деловито проговорил Серёга, выходя на крыльцо; нет, это
был не день, это было утро – не раннее утро и не позднее, а то утро, с
которого день начинается: солнце было уже достаточно высоко, но еще не
припекало, не обжигало зноем, воздух был свеж и приятен, в двух метрах от
крыльца росла старая яблоня, и в её листве невидимые воробьи то ли о чем-
то весело спорили, то ли дружно ругались; Пират при виде Серёги радостно
закрутил хвостом, и Серёга, безбоязненно наклонившись над ним, почесал
его за ухом. – Привет, Пират, привет! Умный Пират, красавец Пират... всю
ночь не спал – нас охранял... ты знаешь, где Толик? Колись, Пиратик...
знаешь, куда он пошел? – Пират знал, куда пошел Толик, но сказать этого
при всём своём желании он никак не мог и потому, реагируя на ласковые
слова Серёги, лишь ещё энергичнее закрутил, завертел хвостом.

– Ну,
ладно... не хочешь говорить – не надо, – Серёга погладил Пирата по макушке
и, выпрямляясь, огляделся.
Налево от крыльца была калитка и ворота – там была улица, и на улице
Толику делать было нечего... если, конечно, он не пошел к дедуле с бабулей,
но с какой радости он пошел бы туда один без него, без Серёги? Налево от
крыльца был гараж, где стоял дедулин «мустанг», была калитка на хоздвор,
где были какие-то сараи и всякие другие постройки, нужные для сельских
нужд, но теперь пустующие, дальше, за хоздвором, был сад и огород, там
была кабинка летнего душа с черным баком наверху, ещё чуть дальше,
прячась в разросшихся кустах смородины, была кабинка летнего туалета, ещё
дальше был сад... короче, подворье у дедули было немаленькое, и Серёга, не
раздумывая – оставив Пирата в покое, двинулся туда...
Толика Серёга увидел не сразу – Толик стоял в кустах смородины к Серёге
спиной, эти кусты наполовину его скрывали, и Серёга тут же подумал, что
Толик с утра пораньше лакомится смородиной... без него, без Серёги,
лакомиться, гад такой! Мог бы его, Серёгу, тоже разбудить, чтоб обносить
дедулину смородину вместе... брат, называется! Серёга хотел свистнуть,
хотел засвидетельствовать, что Толик «пойман на месте преступления», но в
следующую секунду Серёга подумал, что свистеть он не будет, а лучше всего
подберётся к Толику поближе и страшным голосом что-нибудь рявкнет, чтоб
напугать его, – эта мысль показалась Серёге куда интереснее, чем просто
свистнуть издалека, и Серега, крадучись, мягко, бесшумно переступая с
пятки на носок, двинулся по направлению к Толику, заранее предвкушая,
какая забавная сцена сейчас последует... но по мере того, как Серега
приближался к Толику, картинка менялась – Толик не рвал смородину, не
подносил сорванные ягоды ко рту, а... что он делал?
Толик не слышал и не видел, как сзади к нему всё ближе и ближе подходит
Серёга,

– в кустах смородины Толик стоял к Серёге спиной, и,
соответственно, Серёга видел Толика со спины: левая рука Толика была
опущена вниз, но не вдоль тела, не параллельно телу, а была сдвинута к низу
живота, так что видно левую руку было только по локоть, правая рука, точно
так же опущенная и так же сдвинутая к низу живота, ритмично двигалась, и
двигалось, ходуном ходило вслед за рукой правое плечо Толика, и вслед за
плечом, подчиняясь общему ритму, чуть заметно двигалось, мелко
содрогалось всё его тело... «он что, блин... дрочит там?» – неуверенно
подумал Серёга, и от этой мысли-догадки, невольно возникшей в его голове,
он на какое-то мгновение растерялся, – Серёга никогда не видел, как дрочат
пацаны, и уж тем более никогда не участвовал в совместных дрочках, как это
нередко бывает у начинающих открывать мир секса мальчишек, сейчас
Толик стоял в кустах смородины к нему спиной, но... и характерное
движение правой руки Толика, и легкое содрогание его тела, и чуть
приспущенные на сжимающихся булочках попы трусы-борцовки – всё это
было настолько у з н а в а е м о, что никаких сомнений на предмет того, чем
именно занят Толик, у Серёги просто не оставалось: «дрочит!» – подумал
Серёга, и, подумав так, Серёга в тот же миг почувствовал, как у него самого
начинает стремительно затвердевать в трусах член...
Собственно, ничего необычного в том, что делал Толик, не было – Серёга так
делал тоже, и даже более того, Серёга читал, что так делают все пацаны в
переходном возрасте и так делают даже взрослые парни, если у них нет
девчонки, чтобы трахаться, или, к примеру, нет жены; более того, вчера
вечером Серёга планировал сам делать это же самое в кабинке душа или в
туалете, и... в общем, ничего сверхъестественного в том, что Толик дрочил,
не было; и вместе с тем... вместе с тем была огромная разница между
знанием обо всём таком вообще и наглядным воплощением этого знания в
реале, когда пацан-ровесник, не зная, что его видят, сладко дрочит-
содрогается у тебя на глазах, – Серёга, затаив дыхание, непроизвольно
скользнул ладонью в свои трусы, с силой сдавил, прижал напряженный член
к животу... да, все так делают – все пацаны дрочат, но при этом не все в этом
признаются, и уж тем более не все согласятся это делать на глазах у
ровесников или друзей, не все захотят, чтоб другие видели это, – у Серёги
мелькнула мысль бесшумно ретироваться, пока Толик не оглянулся,
испариться-исчезнуть, пока Толик не кончил, и пусть Толик никогда не
узнает, что он, Серёга, стал невольным свидетелем того, как Толик, стоя в
кустах смородины, дрочил, мастурбировал, тайно занимался онанизмом, но –
вопреки этой мелькнувшей мыли – Серёга бесшумно шагнул вперёд...

Что именно Серёга хотел рассмотреть-увидеть – кроме того, что он увидел
уже? Солнце, ещё не обжигающе знойное, еще не пышущее жаром, было у
мальчишек за спиной, и в лучах его тело Толика, уже успевшего немного
подзагореть на своей речке, казалось нежно-золотистым; трусы-борцовки на
попе Толика были наполовину припущены, и там, где они были приспущены,
кожа была белая, контрастируя со спиной и ногами, – круглые булочки попы
шевелились, сжимались-разжимались, словно играли между собой, и это
тоже было для Сереги у з н а в а е м о, потому что Серёга, когда дрочил,
точно так же стискивал, сжимал булочки попы своей... что он, Серёга, хотел
или мог увидеть такого, чего он не знал, делая то же самое? В принципе, все
пацаны во всём мире дрочат практически одинаково, если только они это
делают для себя, для собственного удовольствия, а не на камеру, не за
деньги, и тем не менее... там не менее, осторожно ступая, Серёга шаг за
шагом бесшумно приближался к Толику – он, Серёга, хотел увидеть, как это
делает Толик, и даже не именно Толик, а как это делает вообще д р у г о й
пацан, словно воочию увиденное каким-то образом могло наглядно
утвердить Серёгу в мысли, что он, Серёга, не одинок на этом подростковом
поприще, что все, все-все пацаны – при всём их внешнем различии – в
минуты тайных своих уединений совершенно одинаковы... или, может, не все
одинаковы? Банальное любопытство толкало Серёгу вперед, – осторожно
делая шаг за шагом, с каждым сделанным шагом приближаясь к Толику,
подкрадываясь всё ближе и ближе, Серёга совсем не думал, что он скажет

Толику, какие слова он произнесёт, когда окажется перед Толиком лицом к
лицу...
Толик, увлеченный своим занятием, ничего вокруг себя не видел и не
слышал: перед мысленным взором Толика привычно крутились сюжеты из
виденных им порнофильмов, где парни-качки мощно засаживали
блондинкам-брюнеткам свои огромные стояки, отчего те сладко стонали, и,
видя и слыша это и только это, стоящий в кустах смородины Толик с
упоением двигал рукой, то и дело представляя на месте очередного качка из
порнофильма себя, – сладко зудящий окаменевшей член клейко, сноровисто
залупался не в кулаке, а утопал в горячем лоне очередной блондинки... или
брюнетки... ему, Толику, одинаково нравились и брюнетки, и блондинки, в
своих подростковых фантазиях он никого не выделял особо, никому не делал
предпочтения,
– стоя в кустах смородины, Толик мысленно засадил
очередной блондинке свой распираемый сладким зудом стояк, когда за его
спиной близко-близко, буквально рядом, хрустнула сухая ветка; виртуальный
мир в один миг рассыпался, Толик невольно вздрогнул, замер и оглянулся –
перед ним, перед Толиком, стоял «младший брат» Серёга...
- Ты чё здесь делаешь? – проговорил Серега, вопросительно глядя Толику в
глаза.

Серёга стоял буквально в двух шагах позади Толика, стоял так близко, что
просто не мог не видеть по характерным движениям Толика, ч т о Толик
делал, и потому вопрос прозвучал глупо, – Серёга, пока подбирался,
бесшумно подкрадывался к Толику, совсем не подумал, что он скажет или
спросит, когда окажется с Толиком лицом к лицу; а с другой стороны... он,
Серёга, стоял у Толика за спиной, он не видел ни стояк Толика, ни пальцы
Толика на стояке, то есть Серёга не видел всю картину в её исчерпывающей
полноте, и потому вопрос такой – «ты чё здесь делаешь?» – был отчасти
объясним: вполне очевидное при отсутствии полной картины перед глазами
было как бы не совсем очевидным, так что можно было и спросить... ну, то
есть, спросить именно так: «ты чё здесь делаешь?»; а кроме того, задав
спонтанно сорвавшийся с губ т а к о й вопрос, Серёга тем самым
непреднамеренно предложил именно Толику выкручиваться из всей этой
щекотливой ситуации – пусть Толик сам поясняет, ч т о он делал,
содрогаясь в кустах смородины, пусть именно он, то есть Толик, решает-
думает, к а к и м и словами всё это теперь объяснять, и в этом смысле
вопрос, по причине своей риторичности как бы глупый, но вместе с тем
нейтрально и даже невинно прозвучавший, был, пожалуй, единственно
правильным вопросом в смысле реакции Серёги на эту невольно возникшую
ситуацию... впрочем, всё это было уже психологией, а Серёга, понятное
дело, ни о какой психологии не думал – он просто проговорил то, что первым
пришло ему в голову, – какое-то время они, Серёга и Толик, смотрели друг
другу в глаза; вопрос был задан, и на вопрос нужно было отвечать...
- Что я делаю? – переспросил Толик, лихорадочно думая, к а к в такой
ситуации лучше всего ответить на риторический, глупо прозвучавший, но
вместе с тем совершенно конкретный Серёгин вопрос; растерянность, даже
смятение, на пару секунд мелькнувшие в глазах Толика, когда он,
оглянувшись, увидел перед собой Серёгу, сменились сосредоточенностью;
отрицать очевидное было глупо, всё было и так понятно... и Толик, всё так
же стоя к Серёге вполоборота, так что Серёга по-прежнему не мог видеть
«главные улики очевидного», проговорил-ответил подчеркнуто спокойно,
даже вроде как чуточку пренебрежительно, чтоб таким образом низвести то,
что он делал, до ситуации банальной и заурядной, вполне обыденной, что, в
общем и целом, так и было: – Напряжение снимаю, – произнёс Толик, глядя
Серёге в глаза.

Ответ был точным по факту, пресным по содержанию и практически не
эмоциональным по интонации... именно то, что требовалось! Щекотливая
ситуация посредством такого ответом как бы автоматически переместилась
из волнительной области секса в скучную область профилактики застойных
явлений, и Толик, невольно улыбнувшись, мысленно похвалил себя за такой
простойивместестемисчерпывающе правдивый ответ.
- Дрочишь? – проговорил Серёга, сам не зная, зачем он именно этим словом
уточняет и без того понятный ответ Толика... ну, а каким ещё словом Серёга
должен был уточнить очевидное? Самое обычное слово.
- Ну, можно и так сказать... – Толик улыбнулся и, улыбаясь, поспешил тут же
перевести стрелку с себя на Серёгу. – А ты сам... ты что – не делаешь так? Не
дрочишь?
Толик за этим занятием был застигнут врасплох, был пойман, как говорится,
«на месте преступления», так что для Толика в его ситуации отпираться и
говорить, что он не дрочит, было бы просто глупо. А вот Серёгу за этим
занятием Толик не видел, и вообще никто никогда не видел, как делает это
Серёга, и потому Серёга, глядя Толику в глаза, мог бы сейчас спокойно
сказать, что он, то есть Серёга, такими вещами не занимается, и даже... даже
если бы Толик ему не поверил, это бы совершенно ничего не значило, потому
что никаких доказательств у Толика все равно бы не было... короче, Серёга
мог бы спокойно сказать Толику, что он, Серёга, не дрочит, что этим не
занимается, что ни-ни -ни, что вообще никогда, что всё это глупость,
неподходящая для взрослых парней, но... во-первых, Серёга читал, что
дрочат в их возрасте все пацаны и что ничего зазорного или позорного в этом
нет; во-вторых – а это второе вытекала из первого – на свой собственный
дроч Серёга смотрел как на возможность испытать доступное сексуальное
наслаждение, совершенно не комплексуя от того обстоятельства, что
желание такое у него возникало снова и снова и, соответственно, он снова и
снова это делал то в своей комнате, то в ванной, то в постели утром или
перед сном и даже в последнее время делал это в иные дни по два раза в
день; ну, и в-третьих, и это, наверное, было самым главным: член у Серёги
всё так же стоял колом, руку из трусов Серёга не вытащил, и, стоя позади

Толика – прижимая член к ноге, Серёга чувствовал, как сладость желания у
него всё сильней и сильней разгорается между ног...
- Ну, иногда... – Серёга, отвечая на вопрос Толика, улыбнулся в ответ.
- Что «иногда»? – Толик, улыбаясь, прищурился.
- Тоже... ну, то есть, тоже снимаю напряжение, – проговорил Серёга. – Как
ты...
- Дрочишь? – спросил-уточнил Толик, тихо рассмеявшись, глядя Серёге в
глаза.
- Ну, типа того... – ответил Серега и вслед за Толиком, глядя в глаза Толику,
тоже тихо рассмеялся. – А что делать, если стояк?
- А с девчонкой замутить не пробовал? Слабо? – весело поинтересовался
Толик, и здесь Серёга уже не растерялся – ответил Толику так же весело:
- Кому слабо? Тебе? – намекая, что они оба занимаются одним и тем же.

- Дык... сейчас никаких девчонок на горизонте не наблюдается, – словно
оправдываясь, проговорил Толик.
- Вот и я о том же! – отозвался Серёга, переступая с ноги на ногу.
- Вот и я о том же! – эхом отозвался Толик, то ли весело передразнивая
Серёгу, то ли таким шутливым повтором Серёгиных слов закрепляя
достигнутое взаимопонимание в этом простом и вместе с тем совсем
непростом для многих пацанов вопросе; оставалось лишь перейти от слов к
делу...
Они по-прежнему стояли в полутора метрах друг от друга, Серёга стоял
позади и чуть сбоку от Толика, а Толик стоял, полуобернувшись к Серёге, –
стоять так было неудобно, но пока они разговаривали, неудобство это не
замечалось, а теперь всё было сказано, всё было прояснено, и надо было что-
то делать дальше... между тем, выбор – что именно делать дальше – был не
велик, и Толик, нарушая молчание, этот выбор Серёге предложил:
- Короче,Серый... – толинаправахстаршегобрата, толипотому,
что он был в более уязвимом положении и по этой причине решать, что
делать дальше, нужно было именно ему, Толик проговорил деловито, без
улыбки и вообще без каких-либо эмоций в голосе, тем самым как бы
подчеркивая, что дело это вполне обычное, естественное и заурядное: –
Короче... или ты, Серый, если сейчас не хочешь подрочить, идёшь лесом – по
своим делам шагаешь мимо и не мешаешь мне закончить начатое, или
давай... давай вместе подрочим, если ты хочешь... выбирай! А то, блин, стоим
мы как дураки...
Серёга признался, сказал Толику, что он т о ж е «иногда» дрочит, и Толик,
говоря так – предлагая Серёге присоединиться, подрочить вместе, ничего не
терял... ну, а почему нет, если так сложилась ситуация?

- Вместе подрочим? – переспросил Серёга, лихорадочно думая, что ему
выбрать из того, что предложил Толик; член у Серёги стоял, и думать здесь
было нечего, между ног у Серёги сладким зудом покалывало от
предвкушения удовольствия, но... он, Серёга, еще никогда никому не
показывал свой эрегированный член и уж тем более никогда и ни с кем не
дрочил в м е с т е, и надо ли это делать сейчас, если он может спокойно
покайфовать в одиночку, наедине с самим собой, как делал он это всегда и
как делать привык... а с другой стороны, Серёге хотелось увидеть
эрегированный член Толика... хотелось увидеть, как это делает Толик... нет,
никакая особая музыка не звучала в душе Серёги – это было обычное
пацанячее любопытство, и не более того; и еще... наедине с самим собой
Серёга всё это делал уже тысячу раз, а в совместной дрочке была новизна, и
новизна эта манила, как манит всё то, что еще не испытано, не открыто и не
исследовано... «вместе подрочим?» – спросил Серёга.
- Ну, а чего здесь такого? – с лёгким напором проговорил Толик, видя, как
Серёга колеблется, как он не может решиться, какой из двух предложенных
ему вариантов выбрать.
– Или ты никогда с пацанами другими вместе не
дрочил?
- Никогда, – Серёга отрицательно качнул головой.
- Ну... ничего особенного здесь нет, – проговорил Толик с видом знатока
таких ситуаций. – Точно так же дрочишь, и всё... никакой разницы! Просто
рядом стоим... или ты, может, чего-то стесняешься? Или боишься чего-то? –
Толик чуть снисходительно улыбнулся.
- Ничего я не боюсь! И не стесняюсь... чего мне стесняться? – отозвался
Серёга, слегка уязвлённый и такими подозрениями Толика в свой адрес, и его
снисходительной улыбкой.
- Ну, так становись рядом со мной! – приказным тоном проговорил Толик,
кивком головы показывая, где Серёге стать. – Чего мы дрочим мозги, если
нужно дрочить совсем, блин, другие органы... становись рядом! – уверенно
сказал Толик, и Серёга шагнул вперёд, чтобы стать рядом с Толиком...
Не вынимая руку из своих трусов – всё так же прижимая скрытый трусами
стояк к ноге, Серёга стал рядом с Толиком, и первое, что он сделал, это
непроизвольно повернул голову, чтобы увидеть стояк у Толика; большим
пальцем левой руки Толик оттягивал резинку своих трусов вниз, держал
резинку под мошонкой, и, таким образом, всё мужское хозяйство Толика
было на виду; Серёга мгновенно отметил про себя, что член у Толика был
примерно такой же в смысле размера, как у него, – член у Толика уже не
стоял, как натянутая тетива, а за то время, что он, Толик, с Серёгой
«разруливали возникшую ситуацию», слегка обмяк, потерял-утратил
распираемую изнутри силу; Толик держал свой член тремя пальцами правой
руки – большим пальцем сверху, и двумя пальцами, указательным и средним,
снизу, держал ближе к обнаженной ярко-красной головке, большой палец
левой руки был скрыт под мошонкой, в которой выпукло прорисовывались
крупные, как и у Серёги, яйца... словом, всё это было знакомо, всё было
такое же, как и у Серёги, – ничего нового Серёга не увидел, и всё равно это
было необычно и возбуждающе... непонятно почему, но это было
возбуждающе – видеть возбуждённый член другого пацана, своего
ровесника.

- Ну, ты чего? – негромко проговорил Толик, глядя на Серёгины трусы-
борцовки, под которыми скрывалось пацанячее хозяйство Серёги. – У тебя
же стоит...
- Стоит, – подтвердил Серёга.
- Так доставай! – с весёлым напором в голосе проговорил Толик; теперь он
хотел посмотреть на возбуждённый член Серёги; понятно, что члены у всех
одинаковые – с поправкой на размер, на толщину-длину – и всё равно... всё
равно Толику было интересно.
Не отвечая, Серёга перевёл взгляд на себя... до этого его, сексуально
возбуждённого Серегу, видел во всей красе только сам Серёга, и – когда один
Серёга смотрел на другого Серёгу в зеркало, то тот Серёга, что был в зеркале,
нравился тому Сереге, который в зеркало смотрел, – Серёга, когда дома
никого не было, время от времени со стояком крутился перед зеркалом,
рассматривая себя как бы со стороны, как бы глазами какой-нибудь
девчонки, и вид и сбоку, и спереди был очень даже ничего... ну, и в чём
проблема была теперь? Точно так же, как Толик, Серёга большим пальцем
левой руки зацепил резинку трусов своих и, не раздумывая, резко потянул
трусы вниз, открывая собственное хозяйство; одновременно с этим он убрал
с члена ладонь руки правой, и член его, дёрнувшись, полуоткрытой головкой
задрался, как ракета, вверх, – Серёга вопросительно посмотрел на Толика.
- Нормально, – кивнув головой, одобрительно проговорил Толик.
- А так ты можешь? – Серёга, вопросительно посмотрев на Толика, вслед за
этими словами перевёл взгляд на себя: он большим пальцем правой
наклонил, пригнул свой напряженный член вертикально вниз, вдавил его в
мошонку, затем большой палец убрал, и член, словно на пружине, упруго
подпрыгнул, стремительно подскочил вверх, шлёпнувшись головкой о
Серёгин живот. – Можешь?
- Легко! – весело отозвался Толик.

И действительно, член Толика буквально в считанные секунды налился
силой, отвердел-задеревенел, точно так же задравшись обнажённой
пламенеющей головкой вверх... много ли надо в мальчишеском возрасте,
чтобы член принимал боевую стойку! Толик точно также наклонил большим
пальцем свой член вертикально вниз, затем палец убрал – и точно так же его
член, подскочив-подпрыгнув, шлёпнулся головкой о живот, – мальчишки,
глядя друг на друга, улыбнулись. Какое-то время они, Серёга и Толик,
смотрели то на свои члены, то на члены друг друга, и в этом тоже не было
ничего необычного: смотреть, сравнивать... это была естественная реакция
начлен другого, инеболеетого, – всепацаны,всепарни,когдаесть
такая возможность, всегда смотрят и сравнивают, будь то в раздевалке, в
душевой, в солдатской бане... или вот как сейчас – в кустах смородины; у
Толика член был всё-таки чуть-чуть больше, чем у Серёги, но именно чуть-
чуть, так что эта разница в размерах была заметна, если только
всматриваться внимательно и эту разницу искать; у Толика, как и у Серёги,
мошонка в считанные секунды снова уменьшилась, сморщилась, яйца в
мошонке подтянулись вверх, так что здесь никакой разницы не было;
единственное отличие, бросавшееся в глаза, было в волосах, что росли у них
на лобках: у Серёги волосы росли чуть хаотично, без каких-либо чётких
границ, и были сравнительно длинными, отчего казались не очень густыми, а
у Толика волосы на лобке были короткие, густые, и ещё вверху они были
словно очерчены на животе чёткой горизонтальной линией, ваше которой
уже не рос ни один случайный волосок...
- Дрочим? – Толик, чувствуя, как член его сладостно распирает от
внутренней силы, вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Легко! – весело отозвался Серёга, ощущая сладкий щекотливый зуд в члене
своём.
Правые руки у мальчишек, стоящих в кустах смородины, энергично
задвигались, заходили ходуном... дрочили Серёга и Толик при всей схожести
членов неодинаково; ну, то есть: дрочат все пацаны, конечно же, одинаково

– с разной скоростью-интенсивностью гоняют по твёрдым от напряжёния
стволам или стволикам нежную кожу, залупая тем самым пламенеющие
головки и таким образом достигая оргазмов, но вот члены при этом пацаны
держат по-разному – кому как удобнее или кто как привык... именно в этом
было различие между Толиком и Серёгой – в том, как они держали свои
члены во время дроча, то есть различие было в конфигурации пальцев:
Толик, подогнув мизинец и безымянный палец, чтоб они не мешали, держал-
сжимал напряженный член тремя пальцами – большим пальцем сверху,
указательным и средним снизу, то есть у Толика была такая конфигурация...
а Серёга, наоборот, три пальца – средний, безымянный и мизинец – отвёл в
сторону, чтобы эти пальцы не мешали, а большим и указательным пальцами
обхватил, обжал напряженный член в виде кольца, то есть у Серёги была
такая конфигурация... понятно, что взрослые парни свои взрослые члены по-
взрослому сжимают в кулаках, и потому все эти пальцы и Толика, и Серёги в
сравнении с крепкими кулаками-тисками взрослых парней выглядели
немного по-детски, но, во-первых, Серёгу и Толика, кайфовавших в кустах
смородины, никто не видел, чтобы делать какие-то обидные для них выводы,
а во-вторых, они оба дрочили так, как привыкли – как им делать это было
удобно...
Солнце с каждой минутой припекало все сильнее, и... никакой особой
музыки ни в душе Толика, ни в душе Серёги не было, – древняя музыка
тяготения, которая пробуждает души, которая с о е д и н я е т, ещё не
звучала, не звала заглянуть за горизонт, где возможное не только бывает
возможным, но и становится желаемым... стоя рядом, практически плечом к
плечу, одинаково придерживая под округлившимися, заметно сжавшимися
мошонками приспущенные спереди трусы, мальчишки с упоением дрочили,
и хотя они то и дело смотрели друг на друга, точнее, смотрели на то, как этот
процесс протекает у другого, у рядом стоящего, и хотя наглядность чужого
процесса добавляла толику приятности к процессу собственному, но – и
Толик, и Серега в своих наслаждениях были автономны, они кайфовали
независимо друг от друга, каждый сам по себе, каждый сам для себя... между
тем, наслаждение у обоих нарастало, сладостным жаром плавилось,
полыхало между ног, так что оргазмы были уже не за горами, – в какой-то
момент мальчишки перестали смотреть друг на друга, всецело
сосредоточившись на собственных ощущениях, и только переплетающееся
сопение в унисон свидетельствовало о том, что каждый из них здесь и сейчас
был не один...

- Я кончаю... – в ыдохнул-всхлипнул Толик, чуть подавшись вперёд, стиснув
под трусами ягодицы.
Серёга, не прекращая двигать рукой – не сбавляя темп, быстро повернул
голову, чтоб увидеть, как кончает Толик, и в это мгновение он, Серёга,
дёрнулся сам, сладко содрогнулся от стремительно накатившего оргазма...
Оргазмы ведь тоже бывают разные, и мальчишки по своему опыту – пусть
совсем ещё небольшому, совсем незначительному, но всё-таки опыту – об
этом знали: иногда оргазмы бывают слабенькие и как бы вялые, пресные,
никакие – просто колупнётся коротенькая сладость как итог предпринятых
усилий, покажется на алой головке порция спермы, и всё, суши вёсла, а
иногда... иногда оргазмы бывают такие мощные, что на мгновение
становится даже больно, и тогда сперма не вытекает из члена, а вылетает
подобно пуле или даже нескольким пулям, член фонтанирует спермой, и
между ног словно взрывается осколочная граната; вот и сейчас... сейчас у
обоих мальчишек энергичная дрочка в кустах смородины завершилась-
закончилась именно такими оргазмами – мощными, обжигающе сладкими;
между тем, Серёга не успел увидеть, как выстрелил спермой Толик, – когда
Серёга на слова Толика «я кончаю» быстро повернул голову, чтоб
посмотреть, Толик уже разрядился и, продолжая сжимать тремя пальцами
член с обнаженной темно-красной головкой, конвульсивно двигал бёдрами,
сжимая под трусами круглые ягодицы – то ли стараясь таким образом
удержать, не отпускать так быстро сладость, то ли выдавливая из себя
последние капли обильного семяизвержения; словом, Серёга увидел только
это, одновременно почувствовав, как его самого опалило между ног
стремительно накатившим сладчайшим наслаждением,

– Серёга,
дёрнувшись, выстрелил спермой буквально через пару секунд после Толика,
так что когда Толик посмотрел на Серёгу, всё было тоже кончено – Толик
тоже не увидел момент Серёгиного оргазма, лишь маленькая капелька, не
улетевшая вслед за всей остальной порцией, клейко свисала с обнаженной
малиновой головки, готовая упасть Серёге под ноги...
- Ты тоже всё? – проговорил Толик, глядя на Серёгин член.
- Да, – коротко отозвался Серёга и, в свою очередь, посмотрел на член
Толика.
Иногда и у Толика, и у Серёги, когда они занимались этим дома, то есть, как
подавляющее число мальчишек, дрочили в одиночестве, сразу после
оргазмов наступала апатия и даже какое-то безразличие ко всему тому, что
казалось еще минуту назад самым важным, самым главном в жизни, и даже
порой сразу после оргазмов возникали мысли, что если всё это кончается и
потом наступает апатия, то нужно ли вообще всё это делать – дрочить в
одиночестве... но апатия быстро испарялась, мимолетное безразличие
сменялось вновь возникающими мыслями-переживаниями, и уже буквально
на следующий день или через день-два снова хотелось и снова всё
повторялось – опять возникало неистребимое желание, которое требовало
законного удовлетворения... так было иногда и у Толика, и у Серёги, но в
этот раз ни Толик, ни Серёга никакой апатии не почувствовали, и никаких
деструктивных мыслей типа «зачем я это делаю?» у них у обоих не возникло;
объяснялось это, видимо, тем, что каждый из них хотя и был автономен, но
при этом был не одинок – рядом стоял другой, и этот другой делал то же
самое...

- Смотри...
– Толик, встряхивая теряющий твёрдость член, кивком головы
показал Серёге на листья смородины, по которым стекало вниз его
перламутровое, блестящее в лучах солнца юное семя.
- Смотри... – не остался в долгу Серёга, в свою очередь показывая Толику на
семя своё, такое же перламутровое, точно так же сползающее по листьям
смородины.
Пацаны посмотрели друг на друга и, довольные, рассмеялись.
- Пойдём, – Серёга вытер головку своего обмякшего члена ладонью и, пряча
член в трусах, хлопнул резинкой трусов по животу. – А то Пират, наверное,
уже думает, переживает: «куда это Серый с Толяном запропастились?», –
Серёга рассмеялся, глядя, как Толик тщательно вытирает головку своего
члена сорванным листом смородины.
- Да... ушли и пропали, – отозвался Толик, точно так же пряча-убирая
обмякший член в трусы. – Или дедуля пришел нас будить, а нас тю-тю...
- Блин! А если сейчас кто-то нас видел? – запоздало встрепенулся Серёга, и в
глазах его, устремлённых на Толика, отразилось запоздалое смятение.
- Кто нас мог видеть? Здесь же кругом заросли... посмотри! – Толик, говоря
«посмотри», крутанул головой направо-налево, желая ещё раз сам убедиться,
что всё было шито-крыто, что они, он и Серёга, были недоступны для
стороннего наблюдения; собственно, Толик уже осматривался, когда Серёги
еще не было, а он, Толик, решал, дрочить ему здесь, в кустах смородины или
лучше это сделать в кабинке туалета, закрывшись на крючок; Серёга вслед за
Толиком тоже покрутил налево-направо головой... действительно, и справа,
и слева вдоль заборов, отделявших дедулину у с а д ь б у от соседей, были
такие густые заросли из кустов дикой вишни, что если бы кто-то и захотел
бы понаблюдать за ними, точнее, за их совместно-одиночным сексом, то фиг
бы у местных вуайеристов что-нибудь из этой затеи получилось!

- Ну, всё равно... надо быть осторожными, – резюмировал Серёга, и они
зашагали по тропинке назад, во двор, где их ждал Пират, Серёга сказал «надо
быть осторожными», и получилось так, что сказано это было о будущем, но
ни сам Серёга, сказавший это, ни Толик, это услышавший, так не подумали –
они оба были удовлетворены, приятно опустошены сейчас и о будущем оба
как-то не думали.
Конечно, если бы Толик решил «снимать напряжение» не в кустах
смородины, а, к примеру, в кабинке летнего туалета, закрыв дверь изнутри на
крючок, или Серёга, к примеру, всё это время проспал бы и не пошел бы
искать Толика, то ничего этого не было бы – ни откровенного разговора, ни
совместного сладкого дроча... понятно, что что-то такое могло бы случиться-
произойти позже, в какой-то другой день, и совсем не факт, что в другой день
именно Серёга застукал бы Толика за интересным занятием, мог ведь и
Толик случайно, непреднамеренно подловить на этом Серёгу, и тогда тоже
был бы сначала какой-нибудь разговор, а потом... впрочем, неизвестно, что
было бы потом, – могло же ведь и так случиться, что каждый прозанимался
бы этим в одиночку, прячась-скрываясь от другого, и тогда вообще ничего
бы не было... но это случилось, случилось в первое утро их совместной
самостоятельной жизни, и это... это было классно! Просто в следующий раз
надо быть осторожными, но они – ни Серёга, ни Толик – не думали о
следующем разе, потому что... потому что следующий раз уже
подразумевался сам собой?

Пират встретил Толика и Серёгу радостным вилянием хвоста, и Серега с
Толиком потрепали Пирата за уши и за холку, немного с ним поиграли;
потом они привели в порядок свои постели – расправили простыни и взбили
подушки; потом Толик покурил за гаражом, а Серёга постоял рядом –
посмотрел, как Толик курит; от предложенной Толиком сигареты Серёга
отказался, сказав, что «не все удовольствия сразу»; потом Толик сказал, что
нужно долить в бак воду для душа, чтоб вода нагревалась от солнца... и
аккурат в тот момент, когда вода была в бак налита и стала нагреваться от
солнца, скрипнула калитка, и во дворе, дымя сигаретой, появился Пётр
Степанович.
- Встали уже? – весело удивился Пётр Степанович, лаская Пирата.
– Ая пришел будить вас к завтраку.
- Ты бы, дедуля, еще в обед пришел бы будить нас к завтраку, – с шутливым
укором в голосе отозвался Серёга. – Мы уже воду в бак для душа налили...
все дела переделали! Подтвердили, Толян! – Серёга весело посмотрел на
Толика.
- Да, – лаконично отозвался Толик и, так же весело посмотрев на Серёгу –
подражая Серёге, стал перечислять переделанные дела, загибая при этом
пальцы. – Первое – проснулись. Второе – заправили постели. Третье...
- Покурили, – с невозмутимым видом перебил Толика Серёга.
- Серый покурил, а я воздержался, – невозмутимо уточнил Толик.
– Четвертое – налили воду в бак для душа...

- Дедуля, не верь Толяну! Мы не курили! Курил Пират! – Серёга рассмеялся;
поняв, что говорят про него, Пират радостно закрутил хвостом. –
Видишь, дедуля, Пират не отрицает!
- Болтуны! – улыбнулся Пётр Степанович.
– Замыкайте дом – идёмте завтракать!
- Ну, наконец-то! – Серёга дурашливо всплеснул руками.
– Наконец-то,
дедуля, мы услышали самое главное! А то, блин, Толян уже начал
подозревать, что вы с бабулей про нас забыли. Я говорю, что не может такого
быть, чтоб бабуля с дедулей забыли про внуков, а Толян говорит...
- Не ври, я ничего такого не говорил! – Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся;
ему, Толику, Серёга определённо нравился – и как Серёга шутит-хохмит, и
как он спорит, и как троллит дедулю, и вообще... и вообще Серёга был
классный – с ним, с Серёгой, было весело!
- Может, ты вслух и не говорил, но по глазам твоим я видел, что ты так
думал! – не задумываясь, парировал Серёга.
– Пират, если чё, может подтвердить... да, Пират?
Серёга замкнул дверь, положил ключ в оговоренное место и, потрепав за
холку Пирата, посмотрел на Пётра Степановича и Толика:
- Ну, чего мы стоим? Идёмте! А то бабуля уже заждалась – завтрак уже
остывает...
Зинаида Ивановна хлопотала у газовой плитки в беседке, приспособленной
под летнюю кухню, – что-то кипело в большой кастрюле, что-то жарилось на
сковородке... при виде внуков лицо Зинаиды Ивановны расплылась в
улыбке:

- Ну, как спалось вам на новом месте?
- Отлично! – в один голос ответили Толик и Серёга и, посмотрев друг на
друга, рассмеялись – получилось действительно в один голос, словно они
сговорились или заранее отрепетировали.
- Бабуля, что бойскауты будут завтракать? – Серёга, придав лицу
озабоченный вид, деловито пошевелил ноздрями.
- Какие бойскауты? – добрая лучистая улыбка на лице Зинаиды Ивановны
сменилась недоумением в её добрых лучистых глазах.
- Ну... когда ты, бабуля, была молодой, ты в какой молодежной организации
состояла? – спросил Толик.
- Нигде не состояла... – озадаченно ответила Зинаида Ивановна, глядя то на
Толика, то на Серёгу; к ним подошел Пётр Степанович, и Зинаида Ивановна
с тем же недоумением в глазах посмотрела на Петра Степановича.
- Дедуля, ты был молодым? – Серёга переключил своё внимание на Петра
Степановича.
- Все бывают и молодыми, и старыми, – философски отозвался Пётр
Степанович. – А в чём дело?
- Вот! Когда ты, дедуля, был молодым, ты в какой молодёжной организации
состоял? – спросил Серёга.
- Ни в какой...
– отозвался Пётр Степанович и, в свою очередь, с
недоумением посмотрел на Зинаиду Ивановну.
- Ну, тогда все пионерами были, – вспомнила Зинаида Ивановна, глядя на

Пётра Степановича. – Сначала пионерами, потом комсомольцами...
- Вот! – снова в один голос воскликнули Толик и Серёга и, посмотрев друг на
друга, снова рассмеялись той синхронности, какая у них получалась,
выходила сама собой.
- Всё правильно! – невольно подражая Серёге, с азартом проговорил Толик. –
Тогда, в древние времена, были пионеры. А теперь пионеров нет, а есть
бойскауты...
- И они, бойскауты, интересуются, что они будут кушать на завтрак, – весело
проговорил Серега, так же весело подмигивая Толику.
- Господи! Так бы сразу и сказали, – ситуация прояснилась, и лицо Зинаиды
Ивановны вновь расплылось в лучистой улыбке. – Идите, бойскауты, мойте
руки! Завтрак уже готов!
- Ты посмотри, как они спелись, – хмыкнул Пётр Степанович, когда Серёга с
Толиком направились к рукомойнику; рукомойник был летний, временный –
сверху в бачок наливалась вода, а под раковиной стояло ведро, которое по
мере наполнения нужно было опорожнять вручную.
– Мы переживали,
подружатся они или нет, а они вон как спелись... дуэтом разговаривают!
- И дай бог, дай бог! – отозвалась Зинаида Ивановна.
Они, Зинаида Ивановна и Пётр Степанович, действительно немного
переживали, смогут ли Толик и Серёга подружиться, потому что характеры у
мальчишек в их непростом переходном возрасте были совершенно разные:
Серёга, по мнению Петра Степановича, был шалопаем, за словом в карман не
лез и вообще был немного легкомысленным, способным на всякие
необдуманные поступки, а Толик, по мнению Зинаиды Ивановны, был
парнем серьёзным, не очень словоохотливым, иногда не в меру дотошным...
и вот поди ж ты – уже нашли общий язык! И то, что внуки так быстро
подружились, то есть поладили, как сказала Зинаида Ивановна, или, как
сказал Пётр Степанович, спелись, одинаково радовало и Зинаиду Ивановну, и
Петра Степановича.

Завтрак у Зинаиды Ивановны был готов; то, что варилось в кастрюле, было
бульоном и предназначалось для лапши к обеду; то, что тушилось-жарилось
на сковородке, было к ужину; а на завтрак были сырники, – чтоб они не
остыли, Зинаида Ивановна чашку с сырниками, обильно смазанными
сметаной, завернула в полотенце, теперь полотенце было убрано, и чашка с
сырниками из настоящего творога стояла посередине стола.
- Вкуснятина! – оценил Серега. – Я еще, бабуля, положу себе... – Серёга раз
и другой деловито наколол вилкой сразу по несколько сырников, переложил
их из общей чашки в свою тарелку, ещё помазал сметаной.
- Я тоже хочу добавку! – проговорил Толик и, не желая отставать от Серёги,
вслед за Серёгой сделал то же самое – пополнил сырниками тарелку свою,
точно так же помазал их сметаной.
– Вкусно, бабуль! – сказал Толик, и
Зинаида Ивановна мысленно ахнула от приятного удивления: в прошлом
году, когда Толик гостил, он от сырников воротил нос... и вообще Толик в
еде был слишком разборчив, прихотлив, что в прошлом году сильно
огорчало Зинаиду Ивановну; а теперь... просто душа радуется!
За завтраком обсудили кучу вопросов, и перво-наперво – это отсутствие в
Сосновке интернета; ну, то есть, интернет был, но скорость передачи данных
была такая, что в реале интернета не было, и это была не какая-то временная
заморочка, а это было постоянно, потому что Сосновка, как объяснил Серёге
Толик, находится вне зоны покрытия сотовой связью, то есть ни одна вышка
своими сигналами до Сосновки нормально не достаёт.

- Вот и хорошо, что не достаёт, – высказал своё мнение Пётр Степанович. –
Нам с Зинаидой Ивановной интернет не нужен, а вы здесь от своих
интернетов немного отдохнёте. Нет, и не надо!
- В какой дикости, дедуля, вы живёте, – с досадой проговорил Серёга, не
соглашаясь с Петром Степановичем.
– Отсталые вы люди! Правильно я,
Толян, говорю?
- Ну, мне не привыкать, – дипломатично отозвался Толик. – Интернета здесь
и в прошлом году не было, и в позапрошлом... и вообще никогда не было! Я
потому и взял с собой ноут – там у меня куча фильмов разных, еще книги,
чтоб почитать, если скучно будет... перед поездкой сюда я специально
закачал, чтоб не отрываться от цивилизации, – Толик улыбнулся.
- Слабое утешение. Но хоть что-то...
– резюмировал Серёга, подумав, что
хорошо... да, очень хорошо, что Толян тоже приехал в это «дикое место» и
что теперь они вместе, и у Толяна на ноутбуке есть фильмы, а иначе он,
Серёга, здесь бы «сдох от скуки».
Друзей в Сосновке у Серёги не было, потому что Серёга никогда в Сосновке
надолго не задерживался, да и приезжал он сюда не часто: один раз был в
детстве, потом еще один раз, и еще в прошлом году приезжал всего на
несколько дней. А Толик у бабули гостил каждый год по месяцу и даже
больше – у Толика друзья в Сосновке были... были, но, как выяснилось, не в
этом году.
- Горелкины переехали в райцентр, дом свой здесь продают, да только кто
его здесь купит, – Зинаида Ивановна, отвечая на расспросы Толика, сделала
полный расклад по друзьям внука. – Так что Мишка с Колькой теперь живут
в райцентре...
– Мишка и Колька, неотличимые друг от друга братья-
близнецы, были ровесниками Толика. – Владик Зарубин еще осенью ушел в
армию, служит где-то...

– Влад в компании здешних друзей Толика был
самым старшим, он учился в райцентре в колледже, по вечерам ездил в
райцентр к своей девчонке, а днем на старых отцовских «Жигулях» возил
«мелюзгу» на речку; еще Влад рассказывал пацанам всякие похабные
анекдоты, от которых у пацанов частенько вставали писюны, но всякие
похабные анекдоты Влад рассказывал не потому, что хотел пацанов такими
анекдотами развратить, а просто никаких других анекдотов он не знал.
– Ярик Безруков на всё лето уехал в Крым к родственникам, там у его отца
родная сестра живёт, он там отдыхает...
– Ярик был самым младшим в
компании, самым наивным, и потому над ним все постоянно подшучивали –
Ярик всем верил, легко вёлся на разные приколы, отчего всегда возникали
забавные ситуации; Зинаида Ивановна назвала еще кого-то из тех, с кем
дружил Толик в прошлом году, и их тоже в Сосновке в это лето по разным
причинам не было... получалось, что у Толика, как и у Серёги, друзей в
Сосновке тоже не было; «хорошо...
– невольно подумал Толик, выслушав
Зинаиду Ивановну, – хорошо, что приехал Серый и что мы теперь здесь
вдвоём...»
В конце завтрака, когда пили чай, Пётр Степанович поинтересовался у
Толика, рыбак ли Толик. Толик ответил, что да, и это обрадовало Петра
Степановича:
- Отлично! Сейчас после завтрака съездим в райцентр, купим вам по хорошей
удочке. У меня есть тайные прикормленные места, где ловятся вот такие
сазанчики...
– Пётр Степанович сантиметров на тридцать развёл руки,
показывая размер сазанчиков. – Я вам эти места покажу, будете рыбу ловить.
И удовольствие, и к столу свежая рыбка не помешает...
- Я знаю, где рыба ловится! Это там, где раньше плотина была – я там в
прошлом году с пацанами ловил. Бабуля, помнишь? – Толик действительно
был заядлым рыбаком, и предложение Петра Степановича пришлось ему по
душе.

- Где плотина была, там все ловят. А я покажу вам свои места – те, о которых
никто не знает, – Пётр Степанович хитро прищурился.
– Это чуть дальше
плотины, но зато какие там сазанчики... вот такие! – Пётр Степанович снова
развёл руки в сторону, и на этот раз размер сазанчиков получился чуть
больше, чем Пётр Степанович показывал пару минут назад.
Серёга хотел сказать, что лично он не большой любитель рыбалки, что
смотреть на поплавок скучно, но, видя, с каким энтузиазмом отреагировал на
предложение дедули Толик, предусмотрительно промолчал, подумав, что,
возможно, ловить рыбу вместе с Толиком будет совсем не скучно и что он,
Серега, возможно, тоже рыбак – просто сам он об этом ещё не знает, а не
знает он потому, что был на рыбалке всего два раза с другом Борькой и с
Борькиным отцом, и оба раза у Борьки и Борькиного отца рыба ловилась, а
он, Серёга, оба раза не поймал ничего.
- Теперь вот ещё что... – Пётр Степанович, допив чай, отодвинул чашку. –
Мы с Зинаидой Ивановной, раз вы к нам в гости приехали, хотим сделать вам
подарок...
- Каждому по подарку или один подарок на двоих? – перебивая Петра
Степановича, живо откликнулся Серёга.
- Каждому по подарку, – улыбнулась Зинаида Ивановна.
- Каждому, – подтвердил Пётр Степанович. – Но здесь такое дело... – Пётр
Степанович посмотрел на Зинаиду Ивановну, и та в ответ кивнула головой. –
Подарки недешевые, и здесь нам нужно с вами посоветоваться...
- Дедуля, не томи! – дурашливо взмолился Серёга.

– Мы с Толяном уже
посоветовались и решили, что готовы принять любые подарки – и
недешевые, и дорогие, и вообще любые...
- Когда это вы успели посоветоваться? – изумилась Зинаида Ивановна.
- Только что! – не задумываясь, отозвался Серёга. – Мы, бабуля, общаемся
передачей мыслей на расстоянии, а для этого совсем необязательно
произносить все слова вслух... подтверди, Толян!
- Это, бабуль, называется телепатией, – то ли подтвердил, то ли пояснил
Толик. – Когда мысли передаются на расстоянии...
- Ты, Зинаида Ивановна, их больше слушай – они тебе такого наговорят... –
хмыкнул Пётр Степанович, но в его голосе не было ни досады, ни
неодобрения. – Так вот... мы вам можем купить в подарок велосипеды, если,
конечно, они вам нужны...
Фиг знает, как и почему так получалось, а только Серёга и Толик снова
ответили дружно, в один голос:
- Нужны! – энергично выдохнули они в один голос и, изумленно посмотрев
друг на друга, сами удивляясь такой синхронности; весело рассмеялись.
- Видишь, дедуля! А ты не веришь в телепатию... древние вы с бабулей
люди! – проговорил Серёга, подмигивая Толику.
Велосипеды были нужны. Во-первых, ездить на ту же речку, чтобы
поплавать-позагорать. Во-вторых, ездить на рыбалку. Да даже просто
погонять по улицам наперегонки... нужны, нужны были велосипеды!
- Когда поедем? – Толик вопросительно посмотрел на Петра Степановича. –
Я про удочки говорю...
- А я говорю про велики! – воскликнул Серёга. – Когда, дедуля, поедем?
- Да сейчас и поедем! – Пётр Степанович энергично поднялся из-за стола. –
Пирата покормим – и поедем... никогда не откладывайте на завтра то, что
можно сделать сегодня? Кто, Серёга, это сказал?
- Путин? – не задумавшись ни на секунду, отозвался Серёга. Пётр
Степанович поморщился:
- Всё, берите баллончик с супом – идите кормите Пирата. Я сейчас только
переоденусь – и тоже подойду... не будем терять время!
Дорога в райцентр была другой – не той, по которой они вчера приехали в
Сосновку, – Пётр Степанович сказал, что они поедут по старой дороге,
которая от Сосновки до райцентра в два раза короче; Толик с Серёгой сидели
в «ретро-мустанге» на заднем сиденье, толкались, шутили и смеялись, время
от времени подпрыгивая на ухабах, – настроение у мальчишек было
отличное, и отличное настроение было у Петра Степановича: внуки были
неизбалованными, без, как уже сделал вывод Пётр Степанович, «дешевых
понтов и заморочек», и, что самое главное, они отлично поладили между
собой, нашли общий язык... спелись, как сказал Пётр Степанович. Идея
купить им велосипеды пришла в голову Зинаиде Ивановне – Пётр
Степанович подумал и идею эту поддержал; конечно, придётся потратиться,
а с другой сторону... и Зинаида Ивановна, и Пётр Степанович отлично
понимали, что никаких развлечений в их богом забытом посёлке для
мальчишек нет, и их нужно было чем-то занимать, нужно было что-то им
постоянно предлагать, чтобы они не занудились; на речку и на рыбалку
пешком не находишься, а вот будут велосипеды – и будет совсем другое
дело; единственное было опасение – это то, что внуки, оба городские, такие
подарки воспримут без энтузиазма, но Толик с Серёгой предложение стать
владельцами велосипедов встретили, как говорится, на ура, так что все в
результате оказались довольны, – дорога была разбитая, «ретро-мустанг»

время от времени на дороге подпрыгивал, и... то ли от тряски, то ли в силу
каких-то сугубо внутренних – природных – циклов, а только Серёга без
всякой видимой причины почувствовал, как член его шевельнулся и начал
стремительно напрягаться... он, Серёга, даже не думал ни о чём таком, что
могло бы вызвать эрекцию, – член его спонтанно напрягся, затвердел,
наполнился хорошо знакомым сладким зудом на стыке ствола и головки, где
крайняя плоть, и шорты между ног, точнее, сбоку, справа от центра,
приподнялись под напором рвущегося из трусов стояка округлым бугорком;
положив правую руку на правую ногу – прижав, придавив член к ноге,
Серёга покосился на сидящего рядом Толика, но Толик в этот момент, чуть
подавшись-наклонившись вперёд, смотрел на панель приборов, на
спидометр, а потому никаких изменений в Серёгином организме, понятное
дело, заметить не мог; конечно, если б не то, что случилось утром, Серёга не
стал бы хвалиться перед Толиком своим стояком, а даже наоборот, он
постарался бы скрыть своё подростковое возбуждение как свидетельство
неуместной сексуальной озабоченности, но после совместной утренней
дрочки в кустах смородины изображать из себя асексуальную
целомудренность было, по меньшей мере, смешно; было глупо скрывать то,
что естественно, а вот приколоться вместе с Толиком над своим не ко
времени и не к месту возникшим стояком Серёге показалось вполне
забавным, и он, толкнув Толика коленкой, чтобы Толик на него посмотрел,
одновременно с этим убрал свою руку с ноги в сторону; Толик оглянулся –
вопросительно посмотрел на Серёгу:
- Что?

Серёга, ничего не говоря, чуть приподняв брови, отчего взгляд его сделался
выразительным – многозначительным и интригующим, опустил глаза вниз,
тем самым показывая Толику, куда ему, Толику, надо посмотреть; Толик,
подчиняясь Серёгиному взгляду, вслед за Серёгой опустил глаза вниз, –
колени Серёга чуть раздвинул, развел в стороны, так что на шортах четко
выделился, обозначился округло выпирающий бугорок, и бугорок этот
вздрагивал, шевелился, то опускаясь, то приподнимаясь... такая картина
представилась взору Толика, – Толик секунду-другую смотрел, как ловко
Серёга играет под шортами своим напряженным членом, затем поднял глаза
вверх, посмотрел в глаза Серёгины, и во взгляде Толика, точнее, в его
смешно округлившихся глазах Серёга увидел смесь вопрошающего
недоумения, как бы невольной растерянности и дурашливо изображенного
изумления – типа; «ну, ни фига себе, как ты умеешь!»; Серега в ответ своим
взглядом изобразил твёрдое, победно торжествующее подтверждение – типа
«да, вот так я умею!», и они, глядя, друг другу в глаза, едва заметно друг
другу улыбнулись как два заговорщика, знающих некую только им
известную тайну; Толик, еще раз посмотрев, как Серёга шевелит под
шортами членом, откинулся на сидении, а Серёга снова положил на округло
выпирающий бугорок руку, но не для того, чтобы скрыть спонтанно
возникшее возбуждение, а для того, чтобы, вдавливая руку в ногу, ощутить-
почувствовать щекотливую сладость и в самом члене, и между ног; был бы
сейчас Серёга один, он бы наверняка, достав член из трусов или даже трусы
вместе с шортами приспустив, уже приступил бы к делу, как это
происходило дома не раз и не два, но, во-первых, он сейчас был не дома и
был не один, а во-вторых, они ехали в райцентр за велосипедами...
Дома, то есть в Москве, у Серёги велосипеда не было, потому что не было
для велосипеда места ни в квартире, ни на балконе; велосипед был у Борьки,
одноклассника и лучшего Серёгиного друга, живущего в соседнем подъезде;
в Борькиной квартире место для велосипеда было, и когда Борька со своим
велосипедом спускался с девятого этажа, чтоб покататься во дворе, он всегда
давал покататься Серёге... а теперь у Серёги будет свой велосипед, и теперь
надо будет думать, как уговорить отца, чтобы он, когда за Серёгой приедет,
разрешил Сереге забрать велосипед домой... но это будет ещё не завтра, –

Серёга подумал, что завтра родители улетят в Таиланд без него, и, подумав
об этом, не почувствовал ни обиды, ни хотя бы намёка на огорчение: пусть
летят в свой Таиланд, а лично ему, Серёге, и здесь неплохо...
Мысли о велосипеде, который нужно будет обязательно забрать с собой в
Москву, о друге Борьке, который сейчас был с родителями в Испании, о
Таиланде, куда завтра улетят родители его, отвлекли Серёгу, и его член,
утратив твёрдость, сам собой вернулся в исходное – не боевое – положение, –
Серёга, глядя в окно, не сразу обратил внимание на толчок в коленку, потому
что в этот самый момент «ретро-мустанг» качнулся-подпрыгнул, попав в
очередную яму на разбитой дороге, и только когда Толик своей коленкой
настойчиво толкнул коленку Серёги во второй раз, живо повернул голову –
вопросительно посмотрел на Толика:
- Что?
Толик, загадочно улыбаясь, опустил глаза вниз, показывая Серёге взглядом,
куда ему, Серёге, надо посмотреть, – колени Толика были раздвинуты,
разведены в стороны, Серёга, вслед за Толиком опустив глаза вниз,
посмотрел на шорты Толика, и... у Толяна был тоже стояк! Шорты Толяна
чуть правее центра были приподняты вверх, точно так же, как за каких-то
пять минут до этого у Серёги, шорты округло бугрились, и эта выпирающая
округлость точно так же двигалась, мелкими рывками дёргалась,
приподнималась-опускалась... у Толяна стоял, и Толян без какого-либо
смущения показывал Серёге, что он тоже не лыком шит, что он тоже может
управлять своим стояком не хуже Серёги; они посмотрели в глаза друг другу,
одновременно изобразив на лицах шутливое изумление – типа «ой, что
делается! что делается на белом свете!», – секунду-другую они смотрели
друг на друга, выпучив округлившие глаза, приоткрыв рты – дурашливо
демонстрируя друг другу крайнюю степень своего изумления, затем
подчеркнуто карикатурное изумление на лице Серёги сменилось довольной
улыбкой, Серёга открытой ладонью, как это делают, когда здороваются при
встрече, протянул Толику руку, Толик, улыбаясь в ответ, так же молча
протянул свою руку Серёге, и их руки слились в крепком рукопожатии –
типа «ай да мы! ай да молодцы!», – мальчишки, довольные собой и друг
другом, с пониманием пожали руки.

- Что вы там задумали? – Пётр Степанович, отвлекаясь от дороги, в зеркало
заднего вида посмотрел на внуков аккурат в тот момент, когда они, улыбаясь
друг другу, скрепили свои руки в рукопожатии.
- Мы, дедуля, пари заключили! – отозвался Серёга, и прозвучало это так
естественно и непринуждённо, словно Серёга, пожимая руку Толику, именно
этого вопроса ждал.
- Какое пари? – полюбопытствовал Пётр Степанович.
- Кто победит в гонке на великах, – Серёга, совершенно не задумываясь,
сочинял, что называется, на ходу – на ходу и в прямом смысле, и в
переносном.
- Великов еще нет, а вы уже делите шкуру, – улыбнулся Пётр Степанович.
- Какую шкуру? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика; Толик в ответ
пожал плечами.
- Шкуру неубитого медведя... поговорка такая есть: делить шкуру неубитого
медведя, – отозвался Пётр Степанович.
– Это когда медведь ещё по лесу
бродит, а охотники...
– Пётр Степанович хотел пояснить-разжевать для
внуков смысл вековой народной мудрости, но в это самое мгновение «ретро-
мустанг» резво подскочил на очередной колдобине, Толик с Серёгой,
сидевшие на заднем сиденье, дружно подпрыгнули вверх, а Пётр
Степанович, оборвав себя на полуслове, в сердцах выдохну:

- Черт!
- Где? – Серёга, изобразив на лице смесь испуга и любопытства, дурашливо
крутанул головой направо-налево, потом посмотрел на Толика, и они, Серёга
и Толик, весело рассмеялись.
– Дедуля чёрта видел...
– проговорил Серёга
как бы шепотом, но так, чтобы слышал Пётр Степанович. – К чему бы это?
- Может, к дождю? – точно таким же шепотом предположил Толик, и они,
глядя друг на друга, снова весело рассмеялись... они, мальчишки,
дурачились! Зноем полыхало лето, они ехали за велосипедами, и настроение
у них, у Серёги и Толика, было отличное; Пётр Степанович посмотрел на
них, веселящихся, в зеркало, и тоже улыбнулся; «вот же чертята!» –
одобрительно подумал Пётр Степанович, объезжая очередную колдобину на
дороге.
Выбор велосипедов был небольшой, всего-навсего три модели с небольшой –
некритической – разницей в цене, и Пётр Степанович, мысленно прикинув
расходы, великодушно предложил:
- Выбирайте, кому какой нравится!
- Дедуля, мне этот нравится, – Серёга сразу показал на тот велосипед,
который стоял в центре.
– А тебе, Толян? Тебе какой нравится? – Серёга,
сделав свой выбор, вопросительно посмотрел на Толика.

- Мне... мне тоже этот нравится, – чуть помедлив, переводя взгляд с одной
модели на другую, медленно проговорил Толик; он подумал еще немного,
сосредоточенно рассматривая каждую модель, и, окончательно
утвердившись в выборе своём, подтвердил: – Да, мне тоже нравится этот!
- Это... что ж получается? У вас будут одинаковые велосипеды? – уточнил
Пётр Степанович, не зная, хорошо это или плохо с педагогической точки
зрения, что велосипеды у внуков будут совершенно одинаковые.
- Дедуля, нам нравится то, что нам нравится... ну, то есть, независимо друг от
друга, и если нам нравится одно и то же, если вкусы наши совпали, то это,
дедуля, так получилось, мы здесь ни при чём, – рассудительно проговорил
Серёга. – Правильно, Толян?
Толик, соглашаясь с Серёгой, молча кивнул. Подошедшая девушка-
консультант, узнав, какой велосипед выбран, с дежурной радостью сказала,
что они сделали отличный выбор, Серёга уточнил, что им нужно два таких
велосипеда, то есть два велосипеда именно этой модели, и девушка
предложила пройти им в соседний зал; соседним залом оказалось огромное
подсобное помещение, где на стеллажах стояли-лежали разные коробки и
ящики; велосипеды стояли в углу, и их было не три, как в торговом зале, а не
меньше тридцати, – Серёга выбрал себе велик с тёмно-синий рамой, как в
торговом зале, а Толику сразу приглянулся велосипед с тёмно-красной
рамой, хотя с тёмно-синей рамой велики тоже были.
- Вот, дедуля, по цвету сразу видно, где чей велик, – прокомментировал
Серёга.
Они загрузили велосипеды в багажник, и Пётр Степанович крышку
багажника, которая, понятное дело, закрыться не могла, крепко-накрепко
перетянул верёвкой; Серёга предложил верёвкой также связать сами
велосипеды «для надёжности», но Пётр Степанович сказал, что это лишнее,
что всё и так надёжно закреплено.

- Я думаю, дедуля, что назад нам надо ехать не по той дорогой, по которой
мы ехали сюда, а по другой, которая длиннее, – проговорил Серёга, проверяя,
хорошо ли натянута верёвка, которой Пётр Степанович прижал-придавил
велосипеды крышкой багажника.
– А ты мы домой привезём не наших
мустангов, а груду металлолома, если снова полетим по тем скалам и горам,
по которым мы примчались сюда.
- Значит, помчимся по другой дороге, – улыбнулся Пётр Степанович,
соглашаясь с Серёгой. – Ну, а ты, Толик, чего молчишь? Доволен?
- Да, – коротко отозвался Толик; он еще не привык к тому, что Пётр
Степанович теперь его дедуля, и потому в присутствии Петра Степановича,
когда не было бабули, поневоле сдерживал себя в проявлении эмоций; такой
у него, у Толика, был характер – в отличие от Серёги, у которого «язык был
без костей» и который легко и естественно с первого дня знакомства стал
называть Зинаиду Ивановну бабулей; разные у них, у Толика и Серёги, были
характеры. – Мы ещё удочки хотели купить... – деликатно напомнил Толик
Петру Степановичу.
- Удочки – это само собой, это обязательно! – весело отозвался Пётр
Степанович. – Садитесь! Поедем удочки покупать...
Продавцом в магазине «Рыболов» оказался хороший знакомый Пётра
Степановича, и пока они – дедуля и продавец – рассказывали друг другу, кто
где когда и, самое главное, какую рыбу поймал в последний раз, Толик с
Серёгой выбрали себе удочки; точнее, выбирал удочки и себе, и Серёге
Толик, а Серёга всё это время просто топтался рядом, – Пётр Степанович
хотел помочь мальчишкам с выбором, но, посмотрев, как Толик со знанием
дела крутит в руках одно удилище за другим, попутно что-то объясняя и
показывая Серёге, решил не вмешиваться – не мешать; потом они заехали к
какому-то приятелю Пётра Степановича, но того не оказалось дома, и тогда
они заехали к ещё одному приятелю, который был дома, и тот приятель
угостил Серёгу и Толика малиной; домой Пётр Степанович, Серёга и Толик
вернулись аккурат к обеду, – на обед Зинаида Ивановна сварила домашнюю
лапшу, к мясу сделала пюре, Серёга и Толик, которые изрядно
проголодались, уплетали всё за обе щеки, попутно рассказывая бабуле, как
они ездили в райцентр и как дедуля по дороге в райцентр видел черта...

- Ну, а велосипеды хорошие купили? – деньги, как считала Зинаида
Ивановна, были потрачены немалые, и ей хотелось, чтобы внуки были
довольны, чтобы деньги не были потрачены впустую.
- Велики, бабуля, отличные! – живо отозвался Серёга. – Есть еще пюре? Хочу
добавку!
- Да, отличные велики! – подтвердил Толик. – Мне, бабуля, тоже положи ещё
пюре – я тоже добавку хочу!
- Ах, вы мои золотые! – Зинаида Ивановна, глядя, с каким аппетитом
мальчишки поглощают еду, просто светилась от счастья.
- Золотые бойскауты, – уточнил Серега.
- Золотые бойскауты! – повторила Зинаида Ивановна, с любовью глядя на
мальчишек – переводя свой взгляд с Серёги на Толика, с Толика на Серёгу.
После обеда Пётр Степанович, который за обедом накатил два раза по сто
вишнёвой настойки, пошел отдыхать, а Серёга с Толиком, прихватив обед
для Пирата, отправились объезжать своих «мустангов» – и до вечера они
возились с новенькими велосипедами: под себя подгоняли рули и сидухи,
проверяли тормоза, регулировали натяжение цепей, для чего то и дело по
одному или вместе выкатывали велосипеды за калитку и гоняли на них по
улице; проверяя вносимые изменения; ближе к ужину пришел Пётр
Степанович, и они втроём – Пётр Степанович, Толик и Серёга – до самого
ужина готовили удочки и прочие снасти к завтрашней рыбалке.

- Утром поедем рано. Я вас разбужу. Покажу вам рыбные места, где я рыбу
прикармливаю. Потом будете сами ездить – велосипеды у вас есть...
- А где мы, дедуля, на ночь будем пришвартовывать наших мустангов? –
задал Серёга немаловажный вопрос.
- В сарае будете на ночь своих мустангов замыкать, чтоб они от вас не
ускакали, – улыбнулся Пётр Степанович.
– Только ключ от замка не
потеряйте – у меня второго ключа нет...
- Не потеряем! – заверил Серёга Петра Степановича. – За ключ у нас будет
отвечать Пират. Всё, дедуля, будет под контролем!
После ужина Серёга и Толик ещё погоняли на своих «мустангах» по
пустынным улицам поселка – и просто наперегонки, и демонстрируя друг
другу «фигуры высшего пилотажа»; на речку они решили не ехать –
вечерело, и ехать на речку уже было поздно; они по очереди сходили в душ –
вода в баке за день нагрелась так, что её пришлось разбавлять водой
холодной; в принципе, все дела были переделаны, – день оказался длинным,
насыщенным разными приятными событиями, так что Серёга и Толик вполне
заслуженно могли уже идти спать, тем более что дедуля пообещал разбудить
их завтра рано-рано, а потому посоветовал им лечь пораньше; сумерки
незаметно превратились в ночь, – Серёга с Толиком сидели на ступеньках
крыльца, было тихо и душно, Толик курил «последнюю сигарету», Серёга
гладил-ласкал лежащего у ног Пирата...
- Интересно, Пирату снятся сны? – задумчиво проговорил Серёга. – Ты как,
Толян, думаешь? Снятся собакам сны?
- Фиг его знает, – отозвался Толик.
– Наверное, снятся... я когда ещё
маленький был, у нас был Рекс, и когда он спал, у него иногда дергались
лапы, словно он во сне бежал куда-то... может, ему снилось, что он бежит –
что он гонится за кем-то... – Толик потрепал-погладил лежащего Пирата. – А
тебе, Серый... тебе сны снятся?
- Ну, не каждую ночь... иногда снятся целые истории, приключения всякие,
как в кино, а иногда вообще ничего не приснится, – проговорил Серёга. – А
тебе сны снятся?
- У меня так же, – отозвался Толик, – то снится что-нибудь, то ни фига, –
Толик сделал последнюю затяжку и вдавил окурок в землю.
– Надо будет
завтра какую-нибудь банку приспособить, куда складывать окурки, чтоб они
не валялись около крыльца...
- Приспособим что-нибудь, – проговорил Серёга, как будто проблема
утилизации окурков касалась и его тоже.
Они помолчали. Тёмная ночь, слившаяся с бесконечным космосом,
окутывала Сосновку; было тихо-тихо – ни шороха, ни малейшего звука, ни
хотя бы слабого дуновения ветерка не доносилось ниоткуда...
- Пойдём спать? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Пойдём, – Серёга легко поднялся на ноги. – Дверь закрывать будем?
- Я думаю, не надо... пусть будет открыта, – отозвался Толик, поднимаясь
вслед за Серёгой. – Всё, Пират, мы спать пошли, а ты не спи...
- Охраняй нас, Пират! – весело проговорил Серёга, потрепав напоследок
Пирата за холку.

Пират, видя, что мальчишки уходят, пошевелил хвостом – пожелал Серёге и
Толику спокойной ночи.
В комнате Толик включил свет и перво-наперво посмотрел на монитор
своего телефона, чтоб узнать, сколько времени; затем он, не раздумывая,
одним движением сдёрнул-стянул с себя шорты и, оставшись в голубых
плавках-трусах, с размаху повалился на свою постель.
- Блин, как хорошо! – перевернувшись на спину – снизу вверх глядя на
Серёгу, Толик вытянулся на постели во весь рост.
Серёга стянул шорты с себя и, точно так же оставшись в плотно
обтягивающих плавках-трусах – машинально тронув-поправив свой
выпирающий бугорок, тоже повалился на свою постель.
- А свет выключать кто будет? – с улыбкой проговорил Толик, глядя, как
Серёга тоже с удовольствием вытянулся во весь рост.
- Сегодня твоя очередь выключать свет, – уверенно отозвался Серёга; он
повернул голову в сторону Толика, и лицо его расплылось в улыбке. – Или у
вас, Анатолий, склероз?
- Ни фига! – Толик повернулся набок – лёг к Серёге лицом. – У нас, Сергей...
как тебя, Серый, по отчеству?
- Викторович. А при чём здесь это? – в голосе Серёги послышалось
недоумение.
- А это при том, что у нас, Сергей Викторович, нет ни склероза, ни амнезии...
- Что такое амнезия? – перебил Толика Серёга.

- Потеря памяти, – пояснил Толик.
- Тогда в чём проблема? – Серёга тоже повернулся набок – лёг лицом к
Толику. – Мы вчера как договаривались?
- Вот именно! Как мы договорились? – весело проговорил Толик, и лицо его
расплылось в улыбке.
- Чего ты лыбишься? – чуть помедлив, всё с тем же недоумением в голосе
проговорил Серёга и, чтоб лучше видеть Толика, приподнял голову – подпёр
голову ладонью; он, Серёга, искренне не понимал, к чему опять весь этот
разговор, если вчера они обо всем чётко договорились.
- Один вопрос, Серый... всего один вопрос! – Толик умолк, с улыбкой глядя
на Серёгу.
- Ну! Что тебе непонятно? Какой вопрос? Спрашивай – я отвечу на все твои
вопросы! Кстати... – Серёга прищурился, – а как ваше отчество, Анатолий?
- Анатолий Евгеньевич, – отозвался Толик.
- Спрашивайте, Анатолий Евгеньевич! Сергей Викторович вам всё популярно
и напомнит, и разъяснит! – Серёга, глядя на Толика, рассмеялся. – Прикинь,
Толян... если мы завтра за завтраком начнём называть друг друга по имени-
отчеству, говорить друг другу «вы», то бабуля с дедулей просо офигеют от
нашей культурности!
- У них шок будет! – засмеялся Толик.
– Еще можно Пирата на «вы»
называть при дедуле – тоже будет в кайф...
- А-а -а! – Серёга, откинувшись на спину, неудержимо захохотал, заколотил
по воздуху поднятыми вверх ногами. – Кому... кому будет в кайф? Пирату?
- И дедуле... дедуле с бабулей тоже будет в кайф! Всем будет в кайф! –
Толик, как и Серёга, зашелся от смеха.

Бывает такой смех, когда достаточно просто посмотреть друг на друга – и,
как цунами, накатывает новый приступ смеха, и нет никаких сил
остановиться; мальчишки на секунду умолкали, смотрели друг на друга, и
снова начинали неудержимо смеяться:
- Санитаров... зовите санитаров – Толян и Серый сошли с ума...
- Пират уже звонит...
- Кому... кому он звонит?
- Санитарам...
- А-а-а...
Мальчишки дурачились. Нет, музыка ещё не звучала для них, и они оба
ничего такого еще не слышали – ничего особенного не чувствовали и ни о
чём таком не думали, не помышляли, но... было так классно зубоскалить,
глядя друг на друга, и классно было смеяться, друг на друга глядя... им было
классно друг с другом, они оба это чувствовали, совершенно не задумываясь
об этом, – музыки еще не было... просто было классно, и всё!
Отсмеявшись – с трудом успокоившись, мальчишки какое-то время лежали
молча, словно обессилев от смеха... наконец, Серёга нарушил молчание:
- Толян... ты собираешься свет выключать?
- Завтра, – отозвался Толик. – Сегодня свет выключаешь ты.
- Блин, почему я?! – у Серёги от возмущения округлились глаза. – Мы вчера
как договорились?
Толик, перевернувшись в постели набок – снова повернувшись к Серёге
лицом, прищурился:

- Серый! Уточни, пожалуйста... – Толик сделал секундную паузу, потому что
именно этот вопрос был сейчас самым главным в их споре. – Когда именно
мы договорились!
- Вчера! – с напором ответил Серёга.
- А вот фигушки! Мы договаривались сегодня! – рассмеялся Толик.
- Ты что... совсем дурак? – опешил Серёга. – Не понимаешь, где вчера, а где
сегодня?
- Серый...
– укоризненно проговорил Толик, одновременно беря свой
телефон. – Давай посмотрим, сколько сейчас времени!
- Давай! – с энтузиазмом воскликнул Серёга; он взял свой телефон,
посмотрел на экран. – Ну! Половина двенадцатого сейчас... и что?
- Вот! А когда мы договорились, кто когда будет выключать свет, сколько
было времени? – Толик смотрел на Серёгу так, как смотрят взрослые люди на
несмышлёнышей.
- Ну, было полпервого, я ещё на время смотрел... и что?
- И то! – Толик, глядя на Серёгу, выдержал небольшую паузу.
– Ну...
подумай сам!
- О чём я должен подумать? – в Серёгином взгляде отразилось недоумение.
- О времени... о чём же ещё! Ты что – реально не понимаешь?
- Что я, блин, не понимаю? – недоумение во взгляде Серёги усилилось.
- Ну, смотри: полпервого в начале суток и половина двенадцатого в конце
суток – это вчера и сегодня или всё это сегодня? – во взгляде Толика
отразился вопрос, но это был риторический вопрос, снисходительный, даже
немного насмешливый.

- Блин! Мы не так считаем! – запальчиво проговорил Серёга, поняв логику
Толика.
– Мы считаем: когда мы ложимся спать – это вчера. А когда мы
проснулись – это сегодня.
- А когда, допустим, кто-то отработал ночную смену, утром пришел домой и
лёг спать, а потом проснулся после обеда, то он лёг вчера, а проснулся
сегодня, или он лёг и проснулся сегодня? ? – Толик прищурился, ожидая
ответ.
- При чём здесь это? Мы не работаем в ночную смену...
- Это всего лишь пример...
- Дурацкий пример! – перебил Серёга Толика.
- Нормальный пример! – парировал Толик.
– Где вчера, а где сегодня или
завтра – это определяется не тем, когда ты уснул или проснулся. Это
определяется временем – сутками. Согласен?
- Блин! Ты меня затрахал! – в сердцах проговорил Серёга.
- Ещё не трахал! – засмеялся Толик.
Многие слова, как известно, являются многозначными, и в прозвучавшем
слове, обозначающем половой акт, не было ни малейшего намёка на какую-
либо сексуальность, потому как в другом смысле это же самое слово часто
употребляется в значении «задолбал», «заколебал», «достал», «утомил» – всё
зависит исключительно от ситуации, в которой произносятся неоднозначные
слова, – Серёга и Толик обменялись этим словом легко и непринуждённо,
потому что ни о чём таком, что называется этим словом в его сексуальном
значении, они не думали и не помышляли; конечно, Толик был прав в своём
понимании того, когда заканчивается «сегодня» и начинается «завтра», но
ведь и он, Серёга, тоже был прав, проводя свою границу между «сегодня» и
«вчера», – каждый из них был прав по-своему... ну, и кто сейчас должен был
при таком тупиковом раскладе выключать свет?

- Хорошо, – нарушил молчание Серёга.
– Сейчас половина двенадцатого...
мы не спим еще полчаса, и как только будет одна минута первого, то уже
наступит завтра, свет выключишь ты. Правильно?
- Правильно, – согласился Толик. – Но мы же легли уже спать, и глупо сейчас
лежать и тупо ждать целых полчаса лишь для того, чтобы свет выключил я, а
не ты. Согласен?
Серёга не отозвался; просто лежать и ждать было, конечно же, глупо – здесь
Толян был прав, и вместе с тем Сереге не хотелось уступать Толику, – думая,
что бы такое придумать, чтоб ненавязчиво, то есть естественно,
непреднамеренно протянуть время, Серёга машинально скользнул ладонью в
трусы.... собственно, делал он так перед сном в постели почти всегда, причем
делал он так совсем не обязательно для того, чтобы заняться сексом, а делал
ещё и просто так, по своей подростковой привычке, – член у Серёги не стоял
и в то же время был словно налит, наполнен мягкой упругостью, отчего в
таком состоянии – в состоянии покоя – он был похож на эластичный
мягкоупругий валик; Серёга – опять-таки, делая это машинально – с силой
надавил на член, провёл по члену круговым движением ладони, отчего тут
же возникла лёгкая щекотливая приятность в промежности, и... здесь его,
Серёгу, осенило – Серёга подумал, что можно... или даже нужно... да,
именно так: что н у ж н о сделать, чтоб самым естественным образом
протянуть время! Мысль эта была такой простой и вместе с тем такой
очевидной, что Серёга невольно улыбнулся, – не вытаскивая руку из трусов,
он покосился на Толика: Толик лежал на спине, вытянувшись во весь рост,
чуть раздвинув, разведя в стороны голенастые ноги, и глаза у Толика были
закрыты; «вот же жук, – весело подумал Серёга, невольно глядя на
обтянутый трусами-плавками округлый бугорок между ног Толика, –
специально изображает спящего, чтобы свет гасил я... а вот фиг тебе!

Посмотрим, кто из нас будет свет гасить!»
- Толян...
– окликнул Серёга Толика, сжимая-тиская свой стремительно
твердеющий член; Толик в ответ глубоко вдохнул-выдохнул носом, издав
при этом звук, напоминающий храп. – Толян, блин! – громко и требовательно
позвал Серёга.
- Что ты кричишь? Я не глухой! – отозвался Толик, не открывая глаза.
- Ты что – уже спишь?
- Да, засыпаю... гаси свет, и спокойной ночи, – пробормотал Толик в ответ и,
всё так же не открывая глаза, повернулся к Серёге задом.
На какое-то время воцарилось молчание; дверь на улицу была открыта, но
оттуда не доносилось ни звука... конечно, Серёге такая мысль просто так не
пришла бы в голову, если бы не было совместной утренней дрочки в кустах
смородины; утром всё это случилось спонтанно, непреднамеренно, всё
получилось само собой и, тем не менее, то, что каждый из них делал в
одиночестве, никак не афишируя свои занятия, традиционно прячась от
сторонних глаз, при исполнении совместном ничуть не утратило ни остроты
ощущений, ни полноты наслаждения, – дрочить вдвоём на глазах друг у
друга было не менее кайфово, чем одному, и хотя Серёга за весь прошедший
день лишь несколько раз, да и то мельком, думал о том, что они, он и Толик,
подрочили в м е с т е, и хотя за весь день прошедший они ни разу не
вспомнили об этом, то есть ни разу об этом даже не заикнулись, эта
совместная дрочка странным образом еще больше сблизила их, сделала их
отношения еще более доверительными... во всяком случае, так казалось

Серёге, и потому он не увидел ничего зазорного в том, чтоб предложить
Толику повторить это приятное занятие в новом формате – в формате
совместного снятия напряжения, тем более что напряжение у Серёги уже
было в полном порядке: буквально за считанные секунды гибко-упругий
валик, который в покое был не длиннее семи сантиметров, превратился в
несгибаемый, сладко зудящий, жаром пышущий пятнадцатисантиметровый
ствол, так что теперь оставалось только двигать и двигать рукой, изнемогая
от наслаждения...
- Толян... – снова негромко проговорил Серёга, тиская пальцами свой стояк;
член уже не умещался в плотно обтягивающих трусах-плавках, и Серёга
выпустил его на свободу, оттянув резинку трусов под мошонку.
- Что? – отозвался Толик; он лежал к Серёге спиной и, понятно, не мог
видеть выставленное напоказ Серёгино возбуждение, но каким-то седьмым
чувством – то ли по чуть изменившемуся голосу Серёги, то ли по какой-то
зовущей, манящей интонации Серёгиного голоса – уловил-почувствовал, что
именно Серёга хочет, затем он его зовёт... «что?» – спросил Толик и в ту же
секунду почувствовал, как его член в трусах-плавках начал неудержимо
расти-увеличиваться.
- Давай, как утром...
– негромко проговорил Серёга, скользя взглядом по
лежащему к нему спиной Толику. – Толян... слышишь меня?
- Что «давай, как утром»? – чуть помедлив, отозвался Толик – спросил так,
как будто он не понял, что именно Серёга предлагает; член у Толика,
стремительно налившись сладостной твёрдостью, уже стоял, и он, Толик,
был совсем не прочь... если, конечно, он правильно Серёгу понял; в
состоянии покоя и умиротворения член у Толика, как и у Серёги, был не
больше семи сантиметров в длину и представлял собой такой же, как у

Серёги, мягкий упругий валик, который можно было легко уложить в
плавках хоть направо, хоть налево, или опустить вниз, прижать его к
мошонке, или, наоборот, поднять вверх, придавить его плавками к животу –
здесь ни Серёга, ни Толик ничем не отличались от большинства своих
сверстников, но теперь член несгибаемо стоял, рвался из трусов на свободу
всеми своими пятнадцатью сантиметрами...
- Я предлагаю, как утром... снять напряжение предлагаю... или ты не
хочешь? – проговорил Серёга и, проговорив так, вдруг подумал, что Толик,
быть может, действительно не хочет... ну, то есть, сейчас не хочет... и что
тогда?
- А у тебя сейчас что... напряжение? – не поворачиваясь, уточнил Толик.
- Посмотри!
Толик рывком крутанулся на белой в синий горошек простыне – повернулся
к Серёге лицом, одновременно устремив свой взгляд на Серёгины плавки, –
Серёга лежал на спине, повернув на подушке в сторону Толика голову,
большим пальцем левой руки Серёга придерживал под мошонкой оттянутую
резинку плавок, так что всё его хозяйство вместе с кустиками волос было,
как говорится, в открытом доступе, двумя пальцами правой руки Серёга
держал у самого основания напряженный член, и член его, пламенея
открытой головкой, был подобен устремленной вверх ракете...
- Посмотри! – эхом отозвался Толик и, зацепил большим пальцем левой руки
резинку трусов своих, точно так же, как Серёга, оттянул трусы вниз, под
мошонку, обнажая хозяйство своё; напряженный член Толика, упруго
дёрнувшись, боевой ракетой вытянулся в сторону Серёги; двумя пальцами
правой руки Толик оттянул назад крайнюю плоть, и головка его
напряженного члена послушно открылась – сочно заалела в электрическом
свете.

- Тоже неплохо! – одобрительно произнёс Серёга, глядя на залупившийся,
чуть изогнутый вправо член Толика; собственно, возбужденный член Толика
Серёга уже видел утром, член у Толика был такой же, как у него, у Серёги, то
есть не меньше пятнадцати сантиметров в длину... ну, может, чуть больше –
чуточку длиннее, хотя здесь, конечно же, для сравнения и объективного
вывода требовалось не визуальное восприятие типа «больше» или «меньше»,
а требовалось скрупулезное измерение обоих членов с помощью линейки;
Серёга подумал о сравнение члена Толика с членом своим, но мысль эта
мелькнула и тут же пропала, испарилась – не это сейчас было главным;
Серёга перевел взгляд на лицо Толика – посмотрел Толику в глаза, и лицо
Серёгино расплылось в довольной улыбке. – Подрочим?
- Не подрочим, а сбросим напряжение, – поправил Серёгу Толик. – Нужно,
Серый, правильно называть этот процесс!
- Ой, да не пох ли, как называть? – засмеялся Серёга, сладострастно сжимая,
стискивая свой колом стоящий член.
- Пох, конечно! – согласился с Серёгой Толик.
- Важен процесс... ну, то есть, сам процесс важен, а не его название!
Правильно я думаю?
- Правильно ты думаешь! – не стал возражать Серёге Толик; между тем,
сказав так, Толик был и прав, и не прав одновременно: с одной стороны,
действительно важен был процесс, то есть дроч и кайф вне названий и
определений, а с другой стороны... говорят: «как лодку назовёшь, так она и
поплывёт», то есть если процесс назвать словом «онанизм», за которым
тянется шлейф из разного негатива, то для юных, излишне впечатлительных
дрочеров это может стать одним плаванием, а если этот же самый процесс
назвать «снятием напряжения» или, к примеру, «профилактикой застойных
явлений». то плавание может оказаться совсем другим... от слов тоже много
зависит!

Какое-то время они, лёжа друг против друга в своих постелях, возбуждённо
смотрели друг на друга – смотрели, прыгая взглядами, то в глаза друг другу,
то на напряженные члены друг друга, то на напряженно торчащие члены
свои.
- Дрочим? – весело спросил Серёга.
- Дрочим! – так же весело отозвался Толик.
Ну, а почему было не подрочить перед сном? Толик откинулся на спину – лёг
поудобнее, чтобы было комфортно осуществлять процесс; Серега, лёжа на
спине, чуть приподнял зад и, не выпуская член из правой руки, левой рукой
приспустил с себя вниз трусы-плавки, как делал он это дома, когда дрочил
перед сном в постели. Толик, не глядя на Серёгу, сделал то же самое: на
мгновение оставив член в покое, он, точно так же чуть оторвав зад от
постели, привычным движением рук приспустил трусы-плавки с себя; оба
они – и Серёга, и Толик – всё это делали не впервые и делали они это не один
раз, так что... какие могли быть здесь вопросы? Каждый из них сделал так,
как делать привык – как ему было комфортнее заниматься мастурбацией.
То, что подростки все – все! – мастурбируют, общеизвестно; это такой же
неоспоримый факт, как и то, что Земля круглая, и опровергать этот факт
могут разве что замшелые идиоты, пребывающие в одном ряду с теми, кто
верит либо утверждает, что Земля плоская, – Земля круглая, и все подростки
дрочили во все времена, все подростки дрочат сегодня и точно так же все
будут дрочить в будущем – вне зависимости от наличия или количества
идиотов, которые, пятясь к «традиционным ценностям», готовы опровергать

этот неоспоримый факт; идиоты могут калечить психику, рассказывая про
«страшные последствия онанизма», но они никогда не могли и никогда не
смогут переформатировать базовые человеческие потребности. Это первое. И
второе: то, что мастурбация, помимо закономерно желаемого и всем
подросткам доступного сексуального наслаждения, также выполняет
немаловажную физиологическую роль, сегодня тоже является неоспоримым
фактом, и это тоже общеизвестно – опровергать этот медицинский факт
могут, опять-таки, только те замшелые идиоты, у которых Земля стоит на
трёх китах или, как вариант, на трёх слонах, оседлавших черепаху. Таким
образом, и то, что все подростки дрочат, все мастурбируют поголовно и
повсеместно, и то, что мастурбация подросткам не только полезна, но даже
необходима как средство регуляции половой функции – это всё факты
объективные, неоднократно доказанные и подтверждённые как социологами,
так и сексологами, и учеными-медиками. Но это одна сторона медали, а у
медали, как известно, стороны две. И вторая сторона медали – это
субъективное отношение подростков, точнее, каждого отдельно взятого
подростка к мастурбации вообще и к собственному дрочу в частности. И вот
здесь уже всё не так однозначно – диапазон самых разных представлений,
переживаний, мнимых проблем довольно широк. Кто-то дрочит по мере
необходимости, совершенно не зацикливаясь на возникающих время от
времени позывах сделать это: передёрнул по-быстрому, кончил, сбросил
напряжение – и жизнь, полная огней, покатила дальше. Кто-то дрочит и при
этом думает, что тяга к дрочу – это что-то постыдное, даже болезненное.
Кто-то тщательно скрывает от друзей-приятелей свои занятия мастурбацией,
потому что считает, что занятия такие свидетельствуют о какой-то
неправильной сексуальной озабоченности, из-за которой можно стать
посмешищем в глазах друзей. Кто-то считает, что дроч – это пагубная
привычка, от которой надо избавиться, но избавиться от стремления к
удовольствию не получается, что вызывает мысли о слабоволии, о
болезненной зависимости от этой «пагубной привычки». Кто-то думает, что

мастурбация может стать причиной импотенции в зрелом возрасте. И так
далее, и тому подобное! Понятно, что вряд ли сегодня кто-то думает, что от
дроча могут вырасти на ладонях волосы, как этим пугали подростков во
времена тотального сексуального невежества, и тем не менее... спектр самых
дичайших представлений о мастурбации всё ещё достаточно широк, и немало
подростков всё ещё подвержены самым нелепым страхам, связанным с
мастурбацией. А рядом с такими подростками, которые «грешат и каются, и
снова грешат, и снова каются», немало совсем других подростков, которые
смотрят на собственный дроч как на занятие во всех смыслах приятное или
даже полезное, а потому занимаются этим в своё полное удовольствие –
«грешат и не каются», не морочат себе голову разными бреднями и
надуманными страхами... именно такими подростками и были Серёга с
Толиком – два обычных пацана-ровесника, которые в силу стечения разных
обстоятельств оказались вместе в одном месте в одно время. И у них даже в
мыслях не было посвящать друг друга в свою сексуальную жизнь, но когда
эта скрытая от сторонних взглядов жизнь неожиданно открылась, они не
стали прикидываться поборниками «духовных скреп» и поклонниками
«традиционных ценностей», а, став плечом к плечу в кустах смородины,
вместе сделали то, что до этого они делали, не афишируя, поодиночке, – они
подрочили вместе, и вдруг оказалось, что совместный дроч на глазах друг у
друга ничуть не хуже, так что заниматься этим вместе очень даже
возможно...
Если бы кто-то ненароком заглянул в освещенную электрическим светом
комнату, то глазам его предстала бы картина группового секса в формате
«каждый сам с собою»: два симпатичных пацана, приспустив с себя трусы-
плавки, лежали в своих постелях, и правые руки их ритмично плясали,
ходили ходуном – мальчишки, сопя, с вполне понятным удовольствием

энергично дрочили... не прерывая своего занятия, они то и дело смотрели
друг на друга, точнее, смотрели, как скачет-прыгает рука у другого, и... нет,
в этом естественном любопытстве, в этих непроизвольных взаимных
взглядах ещё не было никакой объединяющей музыки, каждый был занят
собой, был погружен в своё автономное наслаждение, и вместе с тем эта
музыка, ими не слышимая и потому как бы отсутствующая, для них ещё не
существующая, уже незримо зарождалась в самой атмосфере совместного
дроча... утром в кустах смородины всё получилось спонтанно, вышло
непреднамеренно, а теперь Серёга сознательно, преднамеренно предложил
Толику подрочить вместе, и Толик не отказался – теперь было всё то же
самое и вместе с тем было уже другое... то открываясь, то закрываясь под
действием неутомимо пляшущих рук, багрянцем налившиеся головки
напряженных членов словно подмигивали друг другу – выступившиеся из
членов прозрачные клейкие капельки на головках размазались, и
пламенеющие головки маслянисто блестели в электрическом свете, – Серёга,
лёжа на спине – правой рукой неутомимо гоняя крайнюю плоть на
окаменевшем стволе, одновременно с этим кисть левой руки сунув себе под
мошонку, он судорожно сдавливал, сжимал левую руку ногами, в то время
как Толик, наоборот, чуть приподнял колени разведённых в стороны ног, и
пальцы его левой руки свободно гуляли, поглаживали-пощипывали
набухшую от наслаждения промежность, при этом правая рука лежащего на
спине Толика, не сбавляя темпа, энергично и сладострастно плясала-скакала
вверх-вниз, энергично двигая на распираемом от удовольствия члене
крайнюю плоть...
Прерывистое сопение переплеталось, становилось сильнее, мальчишки уже
не смотрели друг на друга – каждый сосредоточился на своих собственных
ощущениях, на своём нарастающем наслаждении, изо всех сил приближая
желанную кульминацию, – руки и Толика, и Серёги ходили ходуном, тела их
непроизвольно вздрагивали, и оба – независимо друг от друга – чувствовали,
что вот-вот... вот-вот... сейчас...

- Я кончаю! – первым выдохнул-всхлипнул Серёга, судорожно сжимая,
стискивая ягодицы, отчего тело его чуть приподнялось, напряглось-подалось
вверх, и в то же самое, уже не подвластное Серёге мгновение, из его члена
стремительно вылетела, перламутровой змейкой подскочила вверх струйка
горячей спермы – конечный продукт всего сладострастного движа.
Толик, реагируя на выдох-всхлип Серёги, резко повернул голову в его
сторону, левая рука Толика между раздвинутыми, расставленными ногами
непроизвольно скользнула по промежности вглубь, туда, где стремительно
набухала последняя сладость, Толик коснулся средним пальцем
девственного, туго стиснутого очка, и даже не самого очка коснулся, а
шевельнул подушечкой среднего пальца редкие волоски, уже обрамляющие
его мальчишеское отверстие, и в то мгновение, глядя на член Серёги, дёрнув
ногами, он содрогнулся от сладкого, огнём полыхнувшего между ног
оргазма, – из члена Толика вылетела, подскочила вверх точно такая же, как за
секунду до этого у Серёги, перламутровая струйка мальчишеской спермы...
- Кончил? – прошептал Серёга, повернув голову в сторону Толика – глядя на
член Толика.
- Кончил... – эхом отозвался Толик, и они, приятно опустошенные сладким
дрочем, посмотрели в глаза друг другу.
– Надо руки вытереть... ничего, блин, не подготовили! – проговорил Толик.
- Что мы не подготовили? – не понял Серёга.

- Чем вытираться...
- Ну, кто же мог подумать, что ты так быстро откликнешься на моё скромное
предложение...
– Серёга, глядя на мокрые пальцы Толика, державшие
начавший уменьшаться член, тихо рассмеялся; он перевёл взгляд на свою
руку – его пальцы тоже были мокрые и липкие от спермы; и ещё несколько
капель блестело на животе. – Ты, когда дома в постели кончаешь, чем потом
вытираешь живот и руки?
- Носовым платком, – отозвался Толик, совершенно не удивившись такому
любопытству со стороны Серёги. – У меня для этого есть платок носовой – я
в него кончаю... ну, или в ванной еще дрочу, когда моюсь, но там платок не
нужен... а ты?
- Я дома салфетки использую.
- А потом ты их куда деваешь?
- В унитаз... куда же еще?
Мальчишки всё так же лежали с приспущенными трусами, члены у них
постепенно уменьшались, укорачивались, теряли свою несгибаемую
твёрдость, – сеанс был закончен, теперь нужно было вытирать следы этого
сладостного, но завершенного процесса, и в то же время они оба
чувствовали... нет, не апатию они чувствовали, какая порой возникала и у
Толика, и у Сереги после оргазма, а оба чувствовали какое-то лёгкое
умиротворение – было приятно лежать, не стесняясь своей мальчишеской
наготы, не испытывая ни малейшего смущения от того, что они только что
сделали на глазах друг у друга... причём, сделали это не по воле случая, не в
силу удачно сложившихся обстоятельств, как это было утром в кустах
смородины, а сделали это – на глазах друг у друга – преднамеренно, вполне
осознанно...

- Я тебе завтра дам носовой платок, – произнёс Толик. – Подарю для таких
дел...
- Зачем? У меня салфетки дома...
- А ты что... уже завтра домой уезжаешь? – глядя на Серёгу смеющимися
глазами, Толик голосом изобразил удивление.
- Нет, конечно! Не завтра... – отозвался Серёга.
- Вот! Будем ещё дрочить, и платок носовой пригодится...
- Ох, Толян! – Серёга, глядя смеющимися глазами на Толика, голосом
изобразил лёгкую укоризну, – Ты толкаешь меня на путь разврата...
- Ой! – засмеялся Толик. – Я тебя, наивного, толкаю... подумать только! Ты
уже сколько дрочишь?
- Сейчас первый раз попробовал, – засмеялся Серёга.
- Ага, а утром в кустах ты тоже пробовал, но то у тебя был нулевой раз – то
не считается, – засмеялся Толик. – Нет, я серьёзно... ты уже сколько времени
дрочишь?
- Ну... года два, наверное... где-то примерно так, – Серега посмотрел на член
Толика. – А ты?
- Я тоже так... тоже примерно два года... или, может, чуть больше, –
отозвался Толик.
Они помолчали. Члены у обоих обмякли, вернувшись в своё повседневное –
не боевое – положение; мошонки у обоих, подтянувшиеся к членам во время
дроча, снова расслабились, опустились вниз, и теперь в них рельефно
выделялись средней величины мальчишеские яички; пальцы и у Толика, и у
Серёги были липкие от спермы, сперма стекала по пальцам...

- Пойдём руки помоем под рукомойником, – Толик решительно встал с
постели, одновременно натягивая чистой рукой трусы-плавки на свои
круглые белые булочки.
- Пойдём, – пружинисто встал со своей постели Серёга, точно так же
подтягивая вверх трусы свои – тоже натягивая трусы на ягодицы.
Летний рукомойник у Петра Степановича был на улице. Мальчишки вышли
на крыльцо – шагнули со ступенек крыльца в тёплую звёздную ночь. Было
тихо-тихо. Пират при виде Серёги и Толика, громыхнув цепью, радостно
завилял, закрутил хвостом.
- Ну, Пират, колись... чем ты здесь по ночам занимаешься? А? – Серёга
ласково потрепал подошедшего к крыльцу Пирата за ухом. – Небось, снова
делал себе минет – занимался оральным сексом сам с собой? А? Колись,
бесстыдник... мы дедуле не расскажем.
- Пират, ты спроси у Серого, чем он сейчас занимался, – засмеялся Толик.
- А Серый, Пират, сейчас занимался тем же самым, чем занимался Толян, его
старший брат, – засмеялся Серёга, лаская Пирата. – Так что, Пират, об этом
ты спрашивай у Толяна...
Они помыли под рукомойником руки, смыли сперму со своих обмякших
писюнов и, пожелав Пирату спокойной ночи, вернулись в комнату;
уверенноо говоря:

- Выключай, Толян, свет! – Серёга с размаху повалился на свою постель. –
Надеюсь, завтра твоё уже наступило и никаких пререканий со мной сейчас не
будет? – Серёга, перевернувшись на спину – глядя на Толика снизу вверх,
хитро прищурился.
- Так ты... – Толик, глядя на вытянувшегося на постели Серёгу, запнулся, –
ты специально предложил подрочить, чтобы так протянуть время – чтобы
свет выключил я?
- Ну, не без этого, – рассмеялся Серёга.
– Это была военная хитрость!
Совмещение приятного с полезным – мой стратегический план, который мы
с тобой вместе успешно осуществили... по-моему, план отличный! Или ты
чем-то недоволен – ты что-то имеешь против, мой старший брат? – Серёга,
всё с тем же хитрым прищуром глядя на стоящего посередине комнаты
Толика, весело добавил: – Согласись, Толян, что ты проиграл!
- Ну, хорошо, – улыбнулся Толик. – Я признаю, что план твой, мой младший
брат, сработал... план оказался отличным!
- То-то! – проговорил Серёга, назидательно подняв вверх указательный
палец. – Выключайте свет, Анатолий Евгеньевич! Будем спать...
- А у вас, Сергей Викторович, никаких стратегических планов на сегодня
больше не будет? – с улыбкой глядя на Серёгу, поинтересовался Толик; он
подошел к дверному проёму, протянул руку к выключателю. – Или, может,
есть еще какой-нибудь хитрый план?
- Пока нет, – отозвался Серега.
– Будем спать! Завтра дедуля нас рано разбудит...
- Сегодня, – уточнил-поправил Серёгу Толик.
- Да, сегодня, – согласился с Толиком Серёга.

- Ну, тогда всё – я свет вырубаю, – Толик щелкнул выключателем, и комната
мгновенно погрузилась в непроницаемую темноту.
- Тебе посветить телефоном?
- Не надо, – отозвался Толик, и через несколько секунд под ним скрипнул
диван – Толик повалился на свою постель.
- Спим? – спросил в темноте Серёга.
- Спим, – невнятно ответил из темноты Толик.
День был реально суматошный, наполненный самыми разными событиями,
и Толик с Серёгой через минуту уже спали – они провалились в сон
практически мгновенно, как это бывает у мальчишек, когда летние дни,
пролетающие как пули, в то же время кажутся бесконечными, вбирающими в
себя массу самых разнообразных событий и приключений...
Разбудил мальчишек Пётр Степанович рано, когда только-только начинало
светать, – Серёге показалось, что он только успел закрыть глаза, как уже
нужно было вставать; в комнате горел свет, постель Толика напротив была
пуста.
- А где Толян? – спросил Серёга, протирая глаза.
- Толик встал уже. Поднимайся! – бодро, даже весело проговорил Пётр
Степанович, направляясь к выходу из комнаты.
- Дедуля, а может, мы на рыбалку сегодня не поедем? – предложил Серёга, не
делая ни малейших попыток оторвать своё тело от постели.
- Как не поедем? – удивился Пётр Степанович, останавливаясь в дверном
проёме – поворачиваясь всем корпусом к Серёге. – Удочки вчера купили, всё
приготовили, я вечером червей накопал... вставай! Зинаида Ивановна нам
бутерброды сделала... поднимайся, Серёга, поднимайся! Толик уже встал...

- Я спать хочу, – проговорил Серёга, зевая.
- Днём отоспитесь! – глядя на внука, рассмеялся Пётр Степанович.
– А сейчас нас рыба ждёт...
- Рыба тоже еще спит... рань такая! – зевая, отозвался Серёга; напрягая все
мышцы, он сладко потянулся, делая вид, что встаёт, но вставать всё равно не
хотелось... никак не хотелось!
В дверном проёме показался Толик.
- Ты чего не встаёшь? – удивился Толик.
- Ой, да встаю уже, встаю! – пробурчал Серёга, садясь на постели.
– Все нормальные люди спят ещё, а мы... рыбаки, блин! – в голосе Серёги
прозвучало лёгкое раздражение. – Сейчас выхожу!
- Вот это правильно! – весело одобрил Пётр Степанович.
– Поднимайся,
Серёга, и выходи! А мы пока с Толиком лодку укрепим... накачал, Толик,
лодку?
- Да, всё готово, – деловито ответил Толик и, весело подмигнув Серёге из-за
спины дедули, командным голосом проговорил: – Вставай, Серый! Потом
выспишься...
Толик с дедулей вышли, оставив Серёгу «вставать»; конечно, Толик был
рыбаком, и дедуля был рыбаком... им это, может, было и в кайф – вставать
ни свет ни заря, а Серёге эта рыбалка было постольку поскольку... он,

Серёга, за компанию подстегнулся к ним – и теперь, блин, должен
расплачиваться! И ведь никуда не денешься – надо вставать... «потом
выспишься... командир, блин, какой!» – подумал Серёга про Толика и тут
же, вспомнив, как классно они покайфовали перед сном, невольно
улыбнулся... действительно, было классно! Серёга, рывком поднявшись с
постели, оттянул резинку своих трусов – посмотрел, что делается в трусах; в
трусах был штиль – член, повёрнутый вправо, хотя и был слегка увеличен,
удлинен и утолщён, но не был напряжен, – Серёга хотел привычно
потискать-помять член, но тут же себя одёрнул, сознательно удержал,
опасаясь, что может возникнуть неподконтрольный стояк, а в это время
могут войти дедуля или Толян... хотя Толяна после всего, что уже было,
бояться было глупо, – Серёга, отпустив резинку трусов, стал деловито
одеваться: с улицы доносились голоса Толика и дедули, и Серёге оставаться
в стороне никак не хотелось.
Ночь уже выдыхалась, размывалась наступающим рассветом – воздух еще
был серым, но на востоке небо уже заметно посветлело; было тихо-тихо – ни
один листок не шевелился на деревьях, – вышедший на крыльцо Серёга
вдохнул полной грудью прохладный воздух, и ему показалось, что воздух
какой-то особенный – вкусный, не такой, как днём.
- Дедуля, Пирата с собой возьмём? – Серёга потрепал Пирата за ухом.
- У него удочки нет, – хмыкнул Пётр Степанович, затягивая на багажнике
узел верёвки, которой была привязана к багажнику лодка.
- Дедуля, я серьёзно... ему тоже хочется побегать на свободе! Да, Пират? –
Серёга погладил Пирата по лобастой голове. – Пират говорит, что да, что он
тоже хочет поехать с нами.
Пётр Степанович рассмеялся:

- Скажи Пирату, что на него бабушка бутерброды не делала.
- И что? – живо отозвался Серёга. – Мы с Толяном дадим Пирату по одному
бутерброду... да, Толян? Поделимся с Пиратом?
- Легко! – отозвался Толик.
- Вот! И ты, дедуля, тоже дашь Пирату один свой бутерброд... да, Пират?
Хочешь поехать с нами?
Пират, словно понимая, о чём идёт разговор, в ответ на вопрос Серёги
усиленно замахал, закрутил хвостом, глядя то на Серёгу, то на дедулю.
- Он вам рыбу ловить не даст – будет бегать по кромке воды, – выдвинул
Пётр Степанович еще один аргумент против того, чтобы брать Пирата на
рыбалку.
- Даст! – убеждённо проговорил Серёга. – Пират говорит, что даст.
- Ты, Серый, у Пирата переводчик? – засмеялся Толик.
- Ну, смотрите сами, – сдался Пётр Степанович, и вопрос с Пиратом был
решен.
По дороге Пётр Степанович объяснил, что едут они на его секретное место,
где он, то есть Пётр Степанович, рыбу прикармливает, а потом сами они,
Серёга и Толик, будут ездить на это место, когда захотят, на своих
велосипедах... «на мустангах» – поправил Петра Степановича Серёга...
будут ездить на мустангах вдоль реки, это в три раза короче, но машина...
«ретро-мустанг» – поправил Серёга Пётра Степановича... но ретро-мустанг
вдоль реки не проедет, и потому на ретро-мустанге они сейчас сделают крюк
и к секретному месту подъедут с другой стороны; Пират сидел впереди –
смотрел в лобовое окно, слушая объяснение Петра Степановича; Толик с
Серёгой сидели сзади.

- Дедуля, мы что хотели спросить... справа и слева от нас кто-то живёт? Есть
там соседи? – Серёга, говоря это, толкнул коленкой коленку Толика.
- Справа никто не живёт, дом пустой стоит уже года два... и слева тоже нет
никого – жила там бабка Андрияниха, но она ослепла, и дочка весной забрала
её к себе, в Москву...
- Твоя землячка теперь эта бабушка – в Москве живёт, – Толик, пряча
улыбку, коленкой толкнул коленку Серёги; он, Толик, понял, почему Серёга
спросил по соседей.
- Точно, Серёга! – рассмеялся Пётр Степанович.
– Как увидишь в Москве
Андрияниху, передашь ей от меня привет...
– Пётр Степанович свернул с
грунтовки в сторону розовеющих верхушек деревьев, которые стеной стояли
километрах в двух от дороги. – А вы зачем про соседей спрашиваете?
- Ну, просто! – отозвался Серёга.
– Надо же знать, живёт с нами кто по
соседству или нет никого.
- Тоже правильно, – согласился Пётр Степанович. – Соседей нужно знать – с
соседями нужно дружить... мало ли что случится!
- Вот и мы о том же! – Серёга снова толкнул коленкой коленку Толика, и
Толик в ответ сделал то же самое – ни Пётр Степанович, ни Пират эту
тайную телепатию, понятное дело, видеть не могли... да им, дедуле и
Пирату, это видеть было и не нужно.
«Москвича», точнее, «ретро-мустанга», Пётр Степанович остановил метрах в
двадцати от берега, и Пират, у которого удочки не было, первым делом
метнулся к воде, чтоб разогнуть лягушек – чтоб подготовить место для
рыбаков; уже окончательно рассвело, на востоке показалось солнце, над
водой ковром расстилался розовеющий туман, вода парила, и было так тихо,
что, казалось, звенит в ушах.

- Классно! – невольно проговорил Серёга, глядя по сторонам. – Дедуля, мы
словно в сказке!
- Вот, а ты ехать не хотел, – хмыкнул Пётр Степанович, отвязывая от
багажника лодку. – Ну-ка, помоги мне...
- Это Пират ехать не хотел, мы втроём его еле-еле уговорили, – не замедлил с
ответом Серёга. - А я очень даже хотел! Я раньше Толяна проснулся – Толян
еще храпел, откинув копыта, а я уже был на ногах...
- Ага, уже был на копытах, – уточнил-рассмеялся Толик, разбирая удочки.
- Ты, блин, спал. А я походил и опять лёг – дедули ещё не было, и я не стал
тебя будить раньше времени... что здесь непонятно?
- Ох, болтуны! – Пётр Степанович покачал головой, но в его голосе не было
ни осуждения, ни укора. – Значит, так! Я отойду немного в сторону, вон за ту
иву – позабрасываю с лодки там. А вы здесь располагайтесь...
- Мы тоже хотим с лодки ловить! – перебил Серёга Петра Степановича.
- Втроём не получится. Вы потом на лодке и поплаваете, и поудите с лодки,
если захотите... Толик, так? – Пётр Степанович посмотрел на Толика.
- Так, – Толик согласно кивнув головой. – Здесь глубоко? Как поплавки нам
ставить?
- Я сейчас вот что подумал...
– проговорил Серёга, глядя, как Пётр
Степанович устанавливает на удочках поплавки. – Может, нам перед тем, как
приступить к ловле рыбы, перекусить? Толян, как ты думаешь?

- Мы же только приехали! – удивился Пётр Степанович.
- Ну... приехали мы только что, а проснулись уже давно, – выдвинул свой
аргумент Серёга – Можно уже и перекусить! Толян, ты как?
- Я не хочу, – отозвался Толик, которому не терпелось побыстрее приступить
к рыбалке; он уже почувствовал тот особый азарт, какой бывает у настоящих
рыбаков, и зубоскальство Серёгино, по его мнению, сейчас было ни к чему.
- И я не хочу, – поддержал Толика Пётр Степанович. – Получается, что один
Серёга у нас хочет?
- Ну, тогда и я не хочу – с лёгкой досадой в голосе проговорил Серёга.
– Мнение Пирата, конечно, никого не интересует...
- Серый, держи удочку! – Толик протянул Серёге его удочку.
– Ну, мы пошли? – Толик вопросительно посмотрел на Петра Степановича.
- Давайте! – Пётр Степанович ещё в магазине «Рыболов», когда выбирали
удочки, обратил внимание, что Толик к рыбалке не равнодушен, и теперь
здесь, на берегу, Петру Степановичу нравилось и нетерпение Толика, и его
деловитость – всё это Петру Степановичу, заядлому рыбаку, было хорошо
знакомо.
– Я буду здесь недалеко, – Пётр Степанович водрузил на голову
лодку и, чуть покачиваясь под её тяжестью, медленно зашагал вдоль берега к
иве, за которой у него тоже было «прикормленное место».
Пётр Степанович ушел, Серёга с Толиком остались с удочками на берегу
вдвоём, и тут выяснилось, что Серёга рыбак ещё тот; оказалось, что он,
Серёга, не может правильно насадить на крючок червяка, – Толик показал
Серёге, как нужно делать так, чтоб рыбина червяка с крючка не умыкнула;
оказалось, что у Серёги не получается забрасывать подальше леску, и Толик
немного потренировал Серёгу, показывая, как это делать надо; когда Серёга
был на рыбалке с Борькой и Борькином отцом, его; Серёгу, никто ничему не

учил – просто дали удочку, и всё, а Толик всё терпеливо показывал и всё
объяснял, и Серёге... странное дело: Серёге это нравилось, то есть нравилось
то, что Толик его, Серёгу, учит, – о том, что делали они в комнате перед
сном, ни Серёга, ни Толик не вспоминали – было не до этого.
Оказалось, что Серёга не понимает, совсем не чувствует, когда поплавок
просто вздрагивает, а когда рыба клюёт, и два раза Серёга, думая, что на его
крючок попалась рыбина, резко взмахивал удочкой, выдёргивая из водной
глади крючок без рыбы, – потому Толик, со своей удочкой стоящий от
Серёги метрах в шести, зорко наблюдал не только за поплавком своим, но и
за поплавком Серёгиным, и... странное дело: Толика нисколько не
раздражало то, что ему нужно отвлекаться на Серёгу, а даже наоборот,
Толику нравилось это – нравилось, что Серёга в рыбалке ни фига ничего не
смыслит и что его, Серёгу, нужно учить и опекать; пару раз Серёга хотел в
своей ёрнической манере о чём-то позубоскалить, но Толик разговор не
поддержал, сказал: «Серый, заткнись!» – и Серёга ничуть не обиделся, видя,
что рыбалка для Толика не пустой звук; всё внимание Толика
сосредоточилось на поплавках, а ему, Серёге, было скучно, и Серёга, глядя
на свой поплавок, стал думать, что сегодня вечером можно будет... ну, то
есть, не можно, а нужно будет повторить с Толяном вчерашнее – снова
вместе подрочить, и как только Серёга начал об этом думать и это
обдумывать, его член в плавках тут же начал в ответ на эти мысли-планы
отзываться лёгким сладким зудом... держать в руке член было в сто раз
приятнее, чем держать удочку, – Серёга, глядя на поплавок, уже собирался
одну руку сунуть себе в шорты, чтобы поправить начавший увеличиваться
член, но в этот момент тишину разорвал голос Толика, увидевшего, как
поплавок на Серёгиной удочке повело в сторону:

- Серый, клюёт! Подсекай! Подсекай – у тебя клюёт
Серёга на секунду растерялся.
- Тянуть? Поймал? – он крутанул головой в сторону Толика, не зная, как надо
подсекать.
Толик, бросив свою удочку, в несколько прыжков подскочил к Серёге; глаза
у Толика азартно блестели; Серёга, слегка обескураженный таким внезапным
напором эмоций со стороны Толика, протянул свою удочку Толику, чтобы
тот всё сделал так, как нужно, но Толик то ли не заметил, как Серёга
протянул ему удочку, то ли умышленно проигнорировал этот невольный
Серёгин жест, – взгляд Толика был устремлён на прыгающий поплавок.
- Чувствуешь, как леска напряглась? – быстро проговорил Толик.
- Ну! – Серёге показалось, что леска действительно напряглась.
- Дёргай чуть-чуть удочкой... не резко дёргай, а слегка, как бы насаживая
рыбу на крючок... ещё... ещё дёрни... чувствуешь, что дёргать тяжело?
В этот момент поплавок резко повело в одну сторону, потом в другую, и
Серёге уже не показалось, а он реально почувствовал, что леска
действительно напряглась, потянув удочку из Серёгиных рук; поплавок
скрылся в воде, вынырнул из воды и снова пропал.
- Есть! – радостно прошептал Толик.
– Теперь главное, чтоб рыба не
сорвалась... подводи, Серый, подводи...
- Как? – азарт Толика передался Серёге, и Серёга даже рот приоткрыл, глядя
на исчезающий в воде поплавок – чувствуя, как невидимая рыба тянет
удилище, дёргает, буквально вырывает из его рук.

- Плавно... плавно приподнимай удочку – подводи рыбу ближе к берегу!
Если сейчас дёрнешь резко, она может сорваться...
Серёга, делая так, как командовал Толик, попятился назад, одновременно
приподнимая удилище – подтягивая еще невидимую рыбу ближе к берегу;
леска была натянута, как струна; наконец, показалась рыба – она раз и другой
почти рядом с берегом подняла фонтан брызг, явно не желая расставаться с
водой
- Дёргай, Серый, но на себя... на себя дёргай – не забрасывай удочку вверх за
голову... ну!
Серёга хотел сделать ещё шаг назад, чтоб сподручнее было дёргать на себя,
но зацепился за траву и, рванув удилище, повалился на спину – огромная
сильная рыба оказалась на берегу у самой кромки воды, Толик бросился к
рыбе, схватил её, отбросил от воды, всё это Толик проделал молниеносно, и
рыба забилась в траве, запрыгала, выгибая упругое золотисто-ржавое тело.
- Серый, сазан! Ты сазана поймал! – Толик, с трудом удерживая рыбу в траве,
посмотрел на Серёгу ликующим взглядом, и в это мгновение Серёга не
столько осознал, сколько почувствовал – сам почувствовал – ту радость,
какую испытывают рыбаки, когда удача к ним поворачивается лицом.
Серёга бросился на помощь Толику – подскочил, упал на колени, хватая
рыбу за хвост, – рыба показалась Серёге огромной... просто огромной!
Толик оглянулся на свою удочку, брошенную на берег, увидел, как его
удочка сползает с берега в воду, метнулся к удочке своей... сражаясь с
бьющимся сазаном, Серёга не видел, как Толик выдернул из воды
зеркального карпа.
Ах, какая это была замечательная рыбалка! Дважды прибегал мокрый Пират,
чтоб посмотреть, как мальчишки ловят рыбу, – смотрел, высунув красный
язык, и убегал снова. Толик поймал еще две красноперки и небольшого леща,

Серега поймал одного леща и одного толстолобика... это была великолепная
рыбалка! Солнце уже начинало припекать затылки, когда с лодкой на голове
появился Пётр Степанович, который поймал всего-навсего одного
небольшого карася. Тут же объяснился неказистый улов дедули: виноват был
Пират! Дедуля приказал Пирату быть на берегу, но когда он, то есть дедуля,
на своей лодке выплыл на середину реки и забросил удочку, Пират то ли
прикинулся, что не понимает русский язык, то ли вопреки приказу решил
тоже поучаствовать в рыбалке, а потому он не стал безучастно сидеть на
берегу – он бесстрашно бросился в воду и поплыл к сидящему в лодке
дедуле... и хотя дедуля на чистом русском языке кричал Пирату, чтобы Пират
возвращался на берег, хитрый Пират прикинулся глухим, подплыл к лодке,
попытался забраться в лодку, дедуля не дал ему это сделать, велел Пирату
плыть назад, и Пирату, не понимающему, почему он не может посидеть в
лодке, ничего не оставалось как плыть назад... но на этом злоключения
дедули не закончилось: еще дважды, прикидываясь глухим, Пират
приплывал к дедуле и штурмовал лодку, отгоняя от лодки всю ту рыбу,
которую дедуля планировал поймать... так что рыбалка у дедули не задалась.
А вот за внуков Пётр Степанович искренне порадовался, хотя не сразу
поверил, что сазана поймал Серёга, и дважды уточнял-переспрашивал у
Толика, точно ли сазан пойман Серёгой, однако такое недоверие к рыбацким
способностям Серёги его, Серёгу, ничуть не обидело и не огорчило –
Серёгин успех был налицо, и настроение у Серёги было отличное.
И вообще всё было прекрасно в это летнее утро! Улов лежал в багажнике
«ретро-мустанга» в сыром мешке, они – дедуля, Серёга и Толик – сидели на
берегу, ели бабулины бутерброды, запивая их горячим чаем с мятой, который
был в большом термосе, и разговаривали о рыбалке... собственно, говорили
о хитростях рыбной ловли Толян и дедуля, Серёга молча слушал – валять
дурака при таком собственном успехе Серёге казалось как-то несолидно...
несерьёзно было ёрничать, когда в багажнике лежал пойманный им
огромный сазан. Пират, съевший три бутерброда, сидел в стороне, слушал, о
чём говорят Пётр Степанович и Толик, и тоже, как и Серёга, пребывал в
отличном настроении, полагая, что рыбалка более чем удалась, и даже то, что
Серёга по ходу дедулиного рассказа несколько раз назвал Пирата
террористом, его, Пирата, это нисколько не огорчило – Пират не знал
значение слова «террорист», бутерброды были вкусные, и вообще жизнь
была прекрасна.

Потом Серёга и Толик вместе с Пиратом плавали на лодке, или, как сказал
Серёга, «на дедулином пароходе», купались-плескались на середине реки
чуть в стороне от прикормленного дедулиного места, наводя ужас на рыб
фонтанами брызг, криками и смехом... словом, утро было отличное, просто
отличное! По приезду домой Серёга первым делом разложил перед Зинаидой
Ивановной привезённый с рыбалки улов – предложил бабуле определить, кто
какую рыбу поймал.
- Да как же, Серёженька, я могу определить, кто что поймал? – засомневалась
Зинаида Ивановна в выполнении поставленной перед ней задачи. – На рыбе
не написано, кто её поймал...
- Хорошо, бабуля! – согласился с Зинаидой Ивановной Серега.
– Тогда просто скажи... просто скажи: кто поймал вот эту...
– Серёга показал
пальцем на сазана, – вот эту самую большую рыбу? Толян! – Серёга весело и
вместе с тем нетерпеливо посмотрел на Толика. – Подскажи бабуле, как эта
рыба называется... самая большая рыба в нашем улове – как называется?
- Сазан, – отозвался, улыбнувшись, Толик.
- Да, правильно, сазан! – Серёга вновь с весёлым напористым азартом
посмотрел на Зинаиду Ивановну.
– Кто, бабуля, поймал сазана? Как ты думаешь?

По тому, как Серёга настойчиво требовал сказать, кто именно поймал сазана,
было нетрудно догадаться, кто сазана этого поймал, и Зинаида Ивановна
«догадалась»:
- Ты, Серёженька?
- Ну, конечно, бабуля! – лицо Серёгино расплылось в довольной улыбке. –
На рыбе хоть и не написано, кто её поймал, но это же сразу понятно!
После завтрака Пётр Степанович собрался поехать «пошевелить сено»,
которое он из скошенной травы заготавливал на зиму для коровы Машки, и
мальчишки с Пиратом поехали тоже – посмотреть на дедулины заготовки...
После обеда, оседлав своих мустангов, мальчишки уже без Пирата рванули
на так называемый пляж, где Толик с друзьями зависал в прошлом году, там
они купались и дурачились, потом доехали до плотины, потом доехали до
того места, где утром ловили рыбу и где Серега поймал здоровенного сазана;
там Серёга хотел предложить Толику подрочить, но потом подумал и решил,
что лучше они это сделают дома перед сном, лёжа в постелях, и говорить
Толику ничего не стал; на обратном пути они еще раз искупались – и
вернулись домой аккурат к ужину; за ужином Толик и Серёга, перебивая
друг друга, снова рассказывали бабуле, как они ловили рыбу, как Серёга
упал, запрокинув ноги выше головы, как Пират терроризировал дедулю,
желая тоже поучаствовать в рыбалке... ужин прошел весело; после ужина,
пожелав бабуле с дедулей спокойной ночи, взяв с собой ужин для Пирата,
усталые, но вполне счастливые бойскауты отправились на место своей
постоянной дислокации, – бесконечно длинный летний день завершился, и...
Серёга планировал перед сном предложить Толику вместе «снять
напряжение», как они сделали это вчера, но ранний подъём плюс активная
жизненная позиция в течение всего дня поставили на планах Серёги жирный
крест: едва голова Серёги коснулась подушки, как Серёга тут же провалился

в сон; Толик, докурив сигарету, вошел в комнату буквально через минуту
после Серёги, – Серёга реально спал, лёжа на животе, обняв подушку...
секунду-другую Толик смотрел на спящего Серёгу, потом быстро стянул с
себя шорты, сунул руку в трусы, потрогал-помял свой член, без всякой
конкретной мысли глядя на лежащего Серёгу, и, выключив свет, повалился
на постель свою; через минуту Толик тоже спал, успев подумать, что
завтра... завтра утром они, как только проснутся...
Утром мальчишки проспали – разбудил Серёгу и Толика Пётр Степанович,
присланный Зинаидой Ивановной: завтрак был давно готов, внуки не шли, и
Зинаида Ивановна, беспокоясь, не случилось ли что, послала за ними Петра
Степановича. Дверь была открыта, Пётр Степанович, зайдя в комнату и
обнаружив мальчишек спящими, зычно крикнул:
- Подъём, бойскауты! – глядя, как мальчишки открывают глаза. Пётр
Степанович бодрым голосом проговорил: – Вставайте, бойцы! День на улице,
а вы спите... поднимайтесь! Завтракать пора...
- Блин! Какой ты, дедуля, горластый...
– пробормотал Серёга, сладко
потягиваясь под простынёй, он перво-наперво повернул голову, чтоб
посмотреть, на месте ли Толик; Толик был на месте.
- Поднимайтесь! – весело произнёс Пётр Степанович, выходя из комнаты.
- Серый... – Толик, удостоверившись, что Пётр Степанович вышел – что он
уже во дворе и там разговаривает с Пиратом, откинул в сторону простыню и,
оттянув резинку трусов, с улыбкой продемонстрировал Серёге свой
напряженно торчащий, ало залупившийся член.
– Мой боец приветствует тебя...
- Взаимно! – без малейшего промедления отозвался Серёга и, точно так же
откинув в сторону простыню, оттянул резинку трусов своих; член у Серёги
тоже стоял; двумя пальцами, большим и указательным, Серёга оттянул к
основанию нежную, как пергамент, кожу, обнажая алую головку.

Лица мальчишек расплылись в улыбках, – лёжа друг против друга в своих
постелях, они смотрели то на свои торчащие члены, то на члены друг
друга,... они, без малейшего намёка на стеснение показывающие друг другу
свои утренние эрекции, своё подростковое возбуждение, весело смотрели в
глаза друг другу, и глаза их сияли от ощущения полноты юной жизни: они
выспались, дедуля пришел звать их на завтрак, впереди был новый день
беззаботного лета, новые дела и новые приключения... что ещё нужно, чтоб
быть счастливым? Лежа друг против друга в полумраке комнаты, слыша, как
дедуля во дворе что-то ласково втолковывает Пирату, они смотрели друг
другу в глаза, и... что-то происходило, невидимое, но смутно ощутимое, ещё
непонятное, но уже сладко тревожащее, тёплое, необъяснимо радостное, –
мальчишки, сладостно возбуждённые юными стояками, смотрели на
напряженные, алыми головками сочно пламенеющие члены друг друга,
вопрошающе всматривались в глаза друг друга, и им казалось, что они
слышат какую-то новую, ранее неведомую, еще не совсем внятную и оттого
непонятную, но уже странно чарующую музыку – манящую, куда-то
зовущую...
- Напряжение, – сказал Толик.
- Когда? – спросил Серёга.
- Найдём время, – Толик улыбнулся, решительно убирая свой колом стоящий
член в трусы. – Давай, Серый, вставать, а то дедуля опять придёт нас будить.
- Блин, какие они заботливые, наши дедуля с бабулей... никакой личной
жизни у внуков нет! – с дурашливой досадой проговорил Серёга; ему,
Серёге, хотелось бы снять напряжение вместе с Толиком прямо сейчас, не
вставая с постели, глядя, как это делает Толик, но... во дворе был дедуля,

который в любую минуту мог снова зайти в комнату, и Серёга, точно так же
спрятав негнущийся член в трусы, глядя, как стройный Толик, стоя к нему
спиной, уже надевает шорты, с тяжелым вздохом поднялся с постели...
конечно, они найдут время! – в этом Серёга ни секунды не сомневался.
Время нашлось после обеда... до обеда мальчишки ездили с дедулей на
дедулином ретро-мустанге по дальней – хорошей – дороге в райцентр, –
ближе к осени, когда не будет так жарко, дедуля планировал перекрыть
крышу на сарае, в котором зимовала корова Машка, для чего понемногу
запасался разным строительным материалом; в райцентре они втроём съели в
кафе по порции мороженого, точнее, одну порцию съел дедуля, а Серёга с
Толиком съели по две порции – с малиновым сиропом и с шоколадом, – кафе
называлось «Сказка», столики под разноцветными зонтиками стояли прямо
на тротуаре, и когда мимо проходила девчонка или несколько девчонок,
Серёга и Толик дурашливо переглядывались, мимикой показывая друг другу
либо своё восхищение, либо, наоборот, своё разочарование, чем немало
веселили Петра Степановича; на обратном пути они снова заехали к
приятелю Петра Степановича – не к тому, который в прошлый приезд
угощал Серёгу и Толика малиной, а к тому, которого в прошлый приезд не
было дома, – на этот раз дедулин приятель был дома, и пока дедуля и его
приятель о чем-то разговаривали, Серёга и Толик познакомились с внуком
этого приятеля: пацана звали Витей, пацан был примерно того же возраста,
что и Серёга с Толиком, но ни Толику, ни Серёге пацан не понравился – был
он, во-первых, толстый, а во-вторых, какой-то сонный, неразговорчивый...
домой мальчишки с дедулей вернулись аккурат к обеду. А вот после обеда...
Сразу после обеда Серёга и Толик на своих «мустангах» сгоняли на речку –
хотели искупаться, но на берегу сидели в плавках два взрослых парня, и,
когда Толик с Серёгой остановили своих «мустангов» в нескольких метрах от
них, парни эти, явно пьяные, тут же переключили своё внимание на
подъехавших мальчишек.
- Эй, пацаны! Давайте к нам! – гостеприимно махнул рукой один из парней.
- Нам некогда! – громко ответил Толик и, не глядя на Серёгу, чуть слышно
проговорил уже для Серёги: – Поедем отсюда...

- Выпить хотите? – другой парень стал приподниматься но, не удержав
равновесие, повалился набок.
- Мы не пьём после обеда! – весело отозвался Серёга, вслед за Толиком
быстро разворачивая своего «мустанга» на сто восемьдесят градусов.
- А когда пьёте? Вечером? После ужина? – засмеялся один из парней. – Мы
можем и после ужина...
- Мы вообще не пьём! И вам не советуем! – крикнул в ответ Серёга.
- Ну, тогда дайте нам на великах прокатиться... чего испугались? Пацаны! А
ну стойте! Стойте, кому говорят! У-у-у-у...
– пьяные парни, смеясь и
улюлюкая, что-то еще кричали мальчишкам вслед, но Толик с Серёгой их
уже не слышали: смеясь, они изо всех сил жали на педали, стараясь обогнать
друг друга, и всё это было весело и прикольно...
Искупаться на речке не получилось,
– мальчишки еще погоняли на
«мустангах» по улицам поселка и вернулись домой.
- Надо в душ сходить, освежиться, – проговорил Толик, и, сказав это, он
посмотрел на Серёгу вопросительно – посмотрел так, словно от Серёги
зависело, надо идти в душ освежаться или не надо.
- Вместе? – отозвался Серёга, вопросительно посмотрев на Толика; если б
Толик сказал «пойдём в душ сходим», то было б понятно, что вместе, а «надо
сходить»... до этого они ходили в душ порознь – по очереди, и потому
Серёга спросил-уточнил, вместе «надо сходить» или как.
- Ну-да, вместе, – Толик ответил с такой интонацией, словно они уже сто лет
ходили в душ вместе, и теперь вдруг это потребовалось уточнять. – А чего
здесь такого?
- Да ничего такого... а если кто-то придёт? – проговорил Серёга,
почувствовав, как его член в плавках стал медленно наполняться
предвкушающей сладостью.
- Кто придёт? – вопросом на вопрос отозвался Толик.
– Дедуля сказал за
обедом, что после обеда он будет отдыхать... бабуле здесь делать нечего –
она тоже не придёт... или ты, может, не хочешь?
- Хочу, – не задумываясь, ответил Серёга.
- Ну, так пойдём! – в голосе Толика прозвучало лёгкое нетерпение.
Секунду-другую мальчишки молча смотрели в глаза друг друга, словно
прислушиваясь к чему-то... они оба знали, ч т о сейчас они будут делать в
душевой кабинке, они оба хотели этого, члены у обоих уже твердели от
предвкушения, наливались зудящей сладостью, и вместе с тем... вместе с тем
у обоих было такое чувство, словно они сейчас на глазах друг у друга делать
э т о будут впервые, и чувство это не было чувством смущения или
стеснения, а было чувством каким-то новым и потому непонятным, –
секунду-другую мальчишки молча смотрели в глаза друг другу, словно
каждый пытался увидеть в глазах другого то, что смутно чувствовал сам.
- Пойдём! – прерывая молчание, повторил Толик.

- Пойдём, – эхом отозвался Серёга.
Толик по тропинке зашагал к душевой кабинке, и Серёга, глядя Толику
вслед, машинально сдавил, через шорты стиснул свой напряденный член, –
Серёга, не двигаясь с места, смотрел на Толика, смотрел, как Толик идёт, как
под свободными шортами при каждом шаге едва заметно двигаются круглые
булочки Толика, как шевелятся при каждом движении рук загорелые плечи
Толика, и... с силой сжимая через шорты свой сладко зудящий стояк, Серега
поймал себя на мысли, что, глядя на идущего к душевой кабинке Толика, он,
Серёга, думает не о своём предстоящем дроче, не о собственном кайфе, а он
смотрит на Толика – он думает о Толяне, и в этом... в этом было что-то
новое.
- Ну, ты чего? Идёшь или нет? – оглянулся Толик у входа в кабинку.
- Иду! – отозвался Серёга, и сердце у Серёги отчего-то сладко ёкнуло.
Стоя к Серёге спиной, Толик чуть наклонился, двумя руками сдёрнул с себя
шорты, вместе с шортами зацепив трусы, повесил шорты с трусами на
крючок и, отведя в сторону брезентовый полог, который заменял дверь,
скрылся в душевой кабинке, – подошедший Серёга на какой-то миг замер,
застыл в нерешительности, но соседей ни справа, ни слева не было, так что
никто посторонний увидеть Серёгин стояк не мог, и Серёга, точно так же
сдёрнув с себя шорты вместе с трусами, повесив шорты свои на крючок
поверх шорт Толика, шагнул в кабинку...
Кабинка летнего душа, сколоченная из досок, была совсем небольшой,
предназначалась она для одного человека, мыться-плескаться двоим в ней
было не очень удобно, но... разве мыться они пришли сюда, в эту кабинку
летнего душа? Толик стоял к Серёге лицом, и член у Толика тоже стоял,
задравшись алой обнаженной головкой вверх, к потолку.

- Вау! – Серёга, скользнув взглядом по напряженному члену Толика,
изобразил на лице дурашливое удивление, смешанное с таким же, тоже
дурашливым, испугом. – Чем ты тут занимаешься, развратник?
- Тем же, чем занимаешься в душе ты, когда один, – не раздумывая, ответил
Толик и, усмехнувшись, посмотрел на торчащий член Серёги; головка
Серёгиного члена была тоже обнажена.
- Да, но сейчас нас двое, – проговорил Серёга, в свою очередь посмотрев на
торчащий член Толика.
- Вот именно! – отозвался Толик.
Секунду-другую они молча смотрели друг на друга, словно прислушиваясь к
той новой музыке, которая возникла из ниоткуда, возникла сама собой и
теперь неуклонно нарастала, делалась всё отчетливее, всё различимее –
сладкая непонятная музыка трансформировалась, преобразовывалась в новое,
доселе неведомое ни Толику, ни Серёге желание... вроде всё было то же
самое, что уже было дважды: мальчишки были возбуждены, члены у них у
обоих стояли, и можно было приступать к тому, ради чего, собственно, они
сюда и пришли... всё было то же самое – и вместе с тем всё было по-другому:
вечером они дрочили, лежа в своих постелях, они делали это на расстоянии,
каждый был сам по себе, то есть в своём мальчишеском удовольствии, даже
глядя друг на друга, они были автономны, и единственное, что их
объединяло в их совместном дроче – это отсутствие какого-либо
предубеждения к своим занятиям, к своей подростковой мастурбации, –
вечером, лёжа в своих постелях, они дрочили так, как дрочили дома в
одиночестве, никакой музыки еще не было, и трусы они вечером с себя не
снимали совсем, а для удобства – для своего удобства, для собственного –
лишь приспустили, а теперь они были совершенно голые, и стояли они так
близко друг к другу...

- Серый... – чуть слышно произнёс Толик.
- Что? – отозвался Серёга.
- Хочешь потрогать?
Слово «потрогать» прозвучало совсем по-детски, как если бы они, Серёга и
Толик, были не взрослыми пацанами-подростками, а маленькими
мальчиками, в укромном месте уединившимися для «секретного
исследования» своих появляющихся возможностей, но ни Серёга, ни Толик
на эту детскость не обратили внимание, – Толик проговорил это чуть
слышно, почти шепотом, вопрошающе глядя Серёге в глаза, и тут же, не
дожидаясь Серёгиного ответа, сам протянул свою руку вперёд – осторожно
коснулся пальцами твёрдого, вверх задравшегося Серёгиного члена;
протягивая руку, Толик был почему-то уверен, что Серёга не отстранится, не
дёрнется в сторону, не воспротивится этому прикосновению – не отвергнет
такое предложение; и он, Толик, в своей уверенности не ошибся, тут же
почувствовав пальцы Серёги на члене своём.
Это было новое, ни Серёгой, ни Толиком еще никогда не испытываемое, им
обоим доселе неведомое, незнакомое ощущение – держать в руке чужой
член, одновременно с этим чувствуя, как чужие пальцы легонько сжимают,
стискивают в ответ член твой, – мальчишки, всё так же вопросительно,
вопрошающе глядя в глаза друг другу, на какой-то миг замерли, осознавая
эти новые для себя ощущения.
- У тебя горячий...
– прошептал Серега, нарушая молчание; Толик, не
отвечая, легонько двинул по такому же горячему стволу Серёгиного члена
пальцами, смещая тонкую нежную кожу на Серёгином члене к основанию,
сильнее натягивая уздечку под ало залупившейся головкой, и Серёга,
почувствовав, как это движение руки Толика тут же отозвалось хорошо
знакомой сладостью и в самом члене, и в промежности, невольно сжал,
стиснул ягодицы, тем самым подавшись по-мальчишески узкими бёдрами
немного вперёд – к Толику, к его горячей руке. – Хочешь мне подрочить? –
прошептал Серёга, вкладывая в вопрос, обращенный к Толику, своё
собственное желание.

- А ты хочешь? – точно так же, шепотом, отозвался Толик, и было непонятно,
что именно он уточнил: хочет ли Серёга ему, Толику, подрочить, или хочет
ли Серёга, чтобы он, Толик, ему, Серёге, подрочил тоже?
- Хочу! – не задумываясь, выдохнул Серёга.
- Ну, давай... ты мне, а я тебе! – чуть слышно проговорил Толик, и в голосе
Толика отчётливо прозвучало нетерпение; он отступил от Серёги на полшага
назад, чтобы дать большую свободу рукам для их взаимного танца.
Члены у обоих мальчишек, стоящих друг против друга, были твёрдые,
горячие... пятнадцатисантиметровые члены у обоих не просто были
напряжены, а задирались алыми головками вверх, так что требовалось
некоторое усилие, чтобы придать членам горизонтальное положение или, тем
более, нагнуть члены головками книзу; яички в мошонках, как это часто
бывает при сильном возбуждении, подтянулись вверх, и сами мошонки, тоже
подтянувшиеся, потемневшие от избытка пигментации, превратились в
небольшие полукруглые мешочки; Толик держал член Серёгин так, как он
держал при дрочках член свой, то есть держал тремя пальцами, только теперь
указательный и средний пальцы были сверху, а большой палец находился
снизу, аккурат под уздечкой; и Серёга тоже обхватил член Толика пальцами
точно так же, как при дрочках обхватывал член свой: отведя три пальца в
сторону, Серёга большой и указательный пальцы сомкнул вокруг члена
Толика в виде кольца... мальчишки, стоящие друг против друга –
вопрошающе глядя друг другу в глаза, сначала осторожно, словно пробуя-
испытывая этот новый для себя формат дрочки, раз-другой двинули
пальцами на стволах друг друга, невольно прислушиваясь к новым
ощущениям... всё было ok, и они, голые, стоящие друг против друга в
кабинке летнего душа, уверенно задвигали, затанцевали руками,
протянутыми друг к другу...

В принципе, это был тот же самый дроч, привычный и сладкий, когда тонкая
нежная кожа, эластично обтягивающая несгибаемо твёрдый ствол, с разной
степенью интенсивности перемещается вдоль ствола, двигается туда-сюда, от
головки к основанию, и крайняя плоть, обрамляющая головку у основания,
то раскатывается по верхней части ствола, удаляясь от головки, то,
сворачиваясь в окаймляющий рубчик, снова возвращается к головке, уже не
алой, а потемневшей, сочно налившейся багрянцем... и Толик, и Серёга уже
столько раз делали это – «гоняли шкурку на стояке», что давно бы сбились со
счета, если б вздумали считать-учитывать все разы, и в этом смысле это был
самый обычный дроч, давно освоенный, привычный и сладкий... и в то же
время это был необычный дроч, потому что оба они – и Серёга, и Толик –
впервые дрочили не себе, а д р у г о м у, – стоя в кабинке летнего душа –
привычно двигая руками, мальчишки молча дрочили друг другу, и это... по
способу получения наслаждения и форме достижения оргазма это была всё та
же мастурбация, но мастурбация подразумевает самоудовлетворение, а
Серёга и Толик удовлетворяли друг друга, и потому это уже никак не могло
быть обычным самоудовлетворением – форма и содержание явно не
стыковались, противоречили друг другу; конечно, отдавая приоритет форме,
это можно было бы назвать мастурбацией взаимной, но взаимная
мастурбация – это, опять-таки, уже никакое не самоудовлетворение, «когда
тихо сам с собою», – мальчишки, сопя и содрогаясь, молча, с упоением
дрочили друг другу, и... такая в з а и м н о с т ь неизбежно наполняла
старую форму новым содержанием, а это был уже другой, совсем другой
способ получения наслаждения и другая, совсем другая форма достижения
оргазма,

– в этом-то и была необычность обычного, была новизна:
чувствовать на своём члене ч у ж и е пальцы, ощущая при этом пальцами
своими чужой член...
Впрочем, ни Толик, ни Серёга, стоящие в кабинке летнего душа, совершенно
не думали о том, почему т а к а я мастурбация уже не могла быть
мастурбацией в том смысле, в каком называют самоудовлетворения, –
мальчишки дрочили друг другу, и это было совсем другое, новое... глядя то
на свои член, сжимаемый не своими пальцами, то на свои пальцы,
сжимающие не свой член, осмысливая эту новую близость, возникшую
между ними, они, энергично двигая руками, протянутыми друг к другу, то и
дело смотрели в глаза друг друга, словно каждый во взгляде другого старался
увидеть отблеск собственных ощущений...
- Приятно? – спросил-выдохнул Толик, ритмично двигая правой рукой.
- Да, – выдохнул-ответил Серёга, точно так же ритмично двигая правой
рукой своей. – А тебе?
- И мне... кайф! – отозвался Толик.
Музыка, еще утром возникшая из ниоткуда и потом весь день нарастающая,
куда-то зовущая, чуть приглушилась, достигнув цели, – древняя, как сама
жизнь, музыка эта весь день подталкивала мальчишек друг к другу, на пути
их взросления обещая им новые, еще неиспытанные ими, неведомые им
наслаждения... и Серёга, и Толик, оба голые, стоящие друг против друга в
кабинке летнего душа, кайфовали не просто от дрочки, а кайфовали от
дрочки взаимной–оникайфовалиотосознания,чтоони вместе, что
наслаждение у них о б щ е е, что это общее наслаждение с каждой минутой
всё крепче и крепче соединяет их узами какой-то другой, новой и
сладостной, дружбы... впрочем, ни Толик, ни Серёга об этом не думали –
они это чувствовали-осознавали, глядя друг другу в глаза...

- Толян... – Серёга, прекратив двигать рукой, обхватил член Толика ладонью,
несильно сжал твёрдый горячий ствол, так что напряженный член Толика
оказался в плену Сёрегиного кулака. – Хочешь, чтоб было ещё приятней?
- Хочу, – коротко отозвался Толик, остановив руку свою – вопросительно
глядя на Серёгу.
- Давай ладони намылим... я так дома делаю, когда душ принимаю, – Серёга
взял с узенькой полочки мыло. – Погоняем лысых кулаками...
- Давай... погоняем лысых кулаками, – тихо рассмеялся Толик; он поднял
вверх руку – открыл кран, и на мальчишек сверху ударили упругие струи
горячей воды. – А ты, когда душ принимаешь, всегда дрочишь?
- Ну, не всегда, конечно, но часто... по обстоятельствам, когда как, –
улыбнулся Серёга, намыливая ладонь правой руки. – На, мыль тоже, – Серёга
протянул мыло Толику. – А ты в ванной разве не дрочишь?
- Дрочу, – отозвался Толик; он отвел руку с намыленной ладонью в сторону,
чтоб вода, льющаяся сверху, не смывала мыло, и, снова подняв другую руку
вверх, закрыл кран. – Ты, блин, прикольно сейчас сказал...
- Про что? – Серёга, вновь протянув свою правую руку к Толику, обхватил
мыльной ладонью твёрдый горячий Толиков член.
- Про «погоняем лысых кулаками», – Толик, точно так же обхватив
намыленной ладонью член Серёгин, снова тихо рассмеялся. – Я такое ещё не
слышал... сам придумал?

- Нет, – Серёга, глядя на Толика, рассмеялся в ответ. – У нас в классе есть
пацан один, мы называем его Профессор. Он на одни пятёрки учится, во всех
школьных олимпиадах участвует, и вообще весь такой положительный... но
суть не в этом. У этого пацана лицо такое... белое-белое лицо – словно мукой
присыпано...
- Альбинос? – перебил Толик.
- Да фиг его знает! В школе его все знают и еще называют Бледнолицым. Ну,
и вот... он, допустим, стоит на перемене в коридоре, а к нему подходят
старшеклассники и говорят: «Профессор, ты сегодня какой-то бледный...
опять всю ночь лысого гонял под одеялом?» – спросят так и ржут. И так
постоянно – всё время про лысого у него спрашивают, прикалываются... или,
допустим, он на перемене зайдёт в туалет, чтоб отлить, а там эти
старшеклассники тусят, и тоже прикалываться начинают: «Профессор,
покажи нам лысого! Он тоже белый – бледнолысый?» – спросят так и ржут...
постоянно пристают с такими вопросами – всё время прикалываются!
- А что – у него, у пацана этого, писюн реально белый? – спросил Толик.
- Я не знаю. Я же не видел, какой у него писюн, – отозвался Серёга.
- А я видел однажды, как старшеклассник дрочил в туалете – гонял лысого, –
Толику явно понравилось Серёгино выражение «гонять лысого».
- На перемене? – уточнил-удивился Серёга.
- Зачем на перемене? На переменах в туалете полно пацанов... он во время
урока дрочил, когда в туалете никого не было... я, короче, на уроке
отпросился в туалет, захожу, а там стоит десятиклассник – типа тоже
отливает. У нас унитазы отделены друг от друга перегородками, то есть
такие типа кабинки, но дверей нет – просто небольшие перегородки, и всё...

- У нас в школьном туалете тоже так, – перебил Серёга Толика. – И что? Ты
заходишь...
- Я заскакиваю, а пацан этот, десятиклассник, стоит ко мне спиной – типа
отливает. А я, когда мимо него проходил, непроизвольно скосил взгляд, а у
него стояк... ну, то есть, я увидел мельком только раздувшуюся головку
тёмно-красную, какой она становится, когда дрочишь... ну, и вот: я отливаю,
а пацан просто стоит – и не ссыт, и не уходит... ну то есть, он явно ждал,
когда уйду я. Я ещё специально помедлил – отлил и тоже минуту или две
постоял, брюки застёгивая, заправляя в брюки рубашку, и пацан этот тоже
стоял, не уходил – ждал, когда я уйду... ну, я ушел, а он остался...
- Так ты не видел, как он дрочил? – уточнил Серёга.
- Ну, он же не мог при мне дрочить – гонять лысого! – хмыкнул Толик. – Я
только видел, что у него стояк. И он явно стоял и ждал, когда я уйду...
видимо, тоже отпросился на своём уроке типа в туалет, а сам...
- Отпросился, чтоб сбросить напряжение, – рассмеялся Серёга.
– Дурак какой-то... разве нельзя этим дома заняться?
- Ну, фиг его знает! Может, дома у него нет такой возможности... или,
может, ему так сильно захотелось, что он не мог дотерпеть до дома... во
время уроков в туалете нет никого – вот он этим и воспользовался... дурак,
конечно!
Мальчишки, разговаривая – рассказывая свои школьные истории, так или
иначе связанные с сексом – одновременно, чтобы руки не пребывали в тупом
застое, легонько тискали, сжимали мыльными ладонями напряженные члены
друг друга, чувствуя, как даже эти лёгкие прикосновения отзываются и в
самих членах, и в промежностях приятной сладостью.

- Приятно? – спросил-уточнил Серёга, глядя Толику в глаза; это был
риторический вопрос – об этом можно было бы не спрашивать, но Серёге
вдруг захотелось, чтобы Толик ответил на этот риторический вопрос.
- Да! – односложно выдохнул-ответил Толик, глядя в глаза Серёге. – А тебе?
- И мне... мне тоже приятно! Давай... делай, как я, – проговорил Серёга,
глядя то на член Толика, то на член собственный.
Это была совсем другая техника дроча – теперь не пальцы, точечно
сжимающие члены, гоняли-двигали тонкую кожу вдоль стволов, скатывая-
раскатывая по стволам крайнюю плоть, а вдоль стволов, от багрянцем
пламенеющих головок до самого основания, до кустистых лобков, двигались
намыленные ладони, свёрнутые в кулаки, и кулаки эти не сжимали стояки, а
именно скользили вдоль стояков, задевая крайнюю плоть и уздечки, – члены
как бы входили в кулаки, скользили в кулаках, и это было не менее приятно,
чем предыдущая техника.
- Серый, подожди... просто подержи руку, не двигай рукой, – прошептал
Толик, нарушая молчаливое – своё и Серёгино – сопение. – Я тебя в кулак
потрахаю...
Серёга, не разжимая ладонь – не выпуская член Толика из кулака, послушно
остановил движение своей правой руки, и Толик, выпустив из своего кулака
Серёгин член, тут же обе руки положил Серёге на бёдра, – обхватив
ладонями Серёгины бёдра, Толик для удобства чуть раздвинул, расставил в
стороны ноги и, как бы примериваясь, раз-другой двинул бедрами своими
навстречу Серёгиному кулаку.
- Опусти руку чуть ниже, – прошептал Толик, подбирая оптимальное
сочетание кулака и члена.

Серега опустил кулак с членом Толика чуть ниже, и Толик, держа Серёгу
ладонями за бёдра, ритмично задвигал, заколыхал бёдрами своими, вгоняя
свой мыльный стояк в мыльный Серёгин кулак... это уже был не просто
дроч, а это было что-то другое – совершенно новое! Член скользил в кулаке
взад-вперёд, натянутая уздечка тёрлась о Серёгины пальцы, крайняя плоть не
раскатывалась по стволу, как при обычном – сухом – дроче, но тоже
двигалась, задеваемая пальцами, и ощущение было такое, как будто член
скользит в горячем отверстии, – глядя Серёге в глаза, Толик с наслаждением
двигал задом, сладострастно сжимая, стискивая ягодицы...
- Классно? – прошептал-спросил Серёга, глядя, как Толик двигает членом в
его кулаке.
- Да... офигенно! – отозвался Толик.
- Давай, теперь я... я тоже так подрочу...
– Серёга разжал кулак, и член
Толика, дёрнувшись, тут же задрался обнаженной вишнёвой головкой вверх.
- Давай...
– Толик, левую руку положив Серёге на плечо, ладонью правой
руки обхватил Серёгин член, и Серёга, точно так же взяв толика за бёдра,
точно так же раздвинув, для удобства пошире расставив ноги, задвигал,
заколыхал задом, вгоняя свой член в кулак Толика...
Мальчишки экспериментировали... оказалось, что даже в таком формате, как
простой дроч, можно придумывать разные конфигурации, и Серёга, погоняв
свой член в неподвижном кулаке Толика, попробовал использовать кулак
Толика по-другому: держа ладонями Толика за бедра, Серёга стал ритмично
двигать-дёргать Толика на себя – Толик, послушно подчиняясь Серёгиным
ладоням, сжимающим его бедра, вместе с правой рукой, в которой был член
Серёгин, задвигался, заколыхался задом взад-вперёд, и получилось, что
Серёга не сам вгоняет член в кулак, а наоборот: он, Серёга, рывками
натягивает, насаживает скользящий кулак Толика на свой колом стоящий
член... так тоже было классно – и прикольно, и приятно! Потом так
попробовал Толик, натягивая на свой член кулак Серёгин. Потом они снова
дрочили друг другу... сладостное наслаждение плавилось у мальчишек и в
самих членах, и в промежностях – оно то отступало и как бы притуплялось,
уходило в засаду, то нарастало вновь, готовое в любой момент взорваться
сладчайшими оргазмами...

Первым почувствовал приближение оргазма Толик, – дёрнув задом назад,
рывком выдернув свой член из мыльного Серёгиного кулака, Толик
одновременно соскользнул кулаком с члена Серёги, освободившейся
ладонью обхватил член свой, сжал его, натягивая уздечку, пальцы другой
руки сунул себе между ног, вдавил подушечки пальцев в набухшую, огнём
пылающую промежность... всё это Толик проделал молниеносно, буквально
в одну секунду, и уже в следующую секунду, с силой сжимая, стискивая
ягодицы – непроизвольно подавшись пахом вперёд, в сторону Серёги,
четырнадцатилетний Толик выпустил длинную перламутровую струйку...
Серёга, едва Толик освободил его правый кулак от члена, а его член от
кулака, проделал практически то же самое – обхватил ладонью член свой,
сжал его в кулаке, стремительно сунул кисть левой руки себе между ног,
коснулся, как это делал он часто, подушечкой указательного пальца туго
сжатой дырочки девственного ануса, и – в тот момент, когда сперма Толика
ляпнулась чуть ниже пупка ему на живот, выпустил в сторону Толика
струйку свою... то ли ему, Серёге, нужно было тоже выгнуться в сторону
Толика, то ли Серёгин выстрел на этот раз оказался слабее, чем у Толика, а
только Серёгина струйка, не долетев ответно до живота Толика, спикировала
вниз – ляпнулась на ногу Толика чуть выше коленки, – мальчишки,
сжимающие в мыльных кулаках свои члены, смотрели друг на друга, тяжело
дыша...

Какое-то время они молчали, – глубоко дыша приоткрытыми ртами, они
молча смотрели друг на друга, чувствуя, как их подростковые, но от этого не
менее сладкие оргазмы медленно испаряются, а напряжение сменяется
лёгкой и приятной опустошённостью...
- Серый... – нарушая молчание, негромко проговорил Толик; он на секунду
опустил взгляд вниз, посмотрел на свой член, потом посмотрел на член
Серёги и, снова вскинув взгляд вверх, посмотрел Серёге в глаза.
– Тебе понравилось?
- А тебе? – чуть помедлив, произнёс Серега, глядя в глаза Толику; ему,
Серёге, понравилось, и даже очень понравилось; так что можно было об этом
даже не спрашивать, это было очевидно, и Толяну тоже понравилось, в чём
Серёга нисколько не сомневался, но почему-то хотелось услышать это друг
от друга – хотелось, чтоб это было сказано, произнесено, зафиксировано
вслух.
- И мне... мне тоже понравилось, – Толик улыбнулся. – Ты классно дрочишь,
мой младший брат!
- Ты тоже... тоже дрочишь классно, мой старший брат! – в ответ улыбнулся
Серёга.
Конечно, всё получилось классно! И дело было не только в сладостных
оргазмах, которые сами по себе являются квинтэссенцией земного
удовольствия, – дело было ещё и в том, что музыка... это только казалось и
Толику, и Серёге, доселе не имевшим никакого – ни душевного, ни
физического – опыта однополости, что непонятная, куда-то зовущая музыка
возникла из ниоткуда, – вечная музыка, вдруг зазвучавшая для этих
мальчишек, самым естественным образом родилась-возникла из их
открытого всем ветрам взросления, из их взаимной симпатии, быстро
сделавшей их друзьями, из их совместного времяпрепровождения... слишком
много факторов, органично дополнивших друг друга, сошлось-переплелось

для того, чтобы вечная музыка неизбежно родилась-возникла, и она, эта
музыка, в юных сердцах и Серёги, и Толика проснулась и зазвучала –
поманила-позвала их навстречу друг другу, чтоб они вместе открыли и для
себя, и друг для друга ранее неведомый им мир... миллионы мальчишек во
все времена на всех континентах открывали для себя этот мир взаимного
притяжения, миллионы мальчишек на всех континентах открывают этот мир
сегодня, и Толик с Серёгой на этом пути своего стремительного взросления
не стали исключением...
- Смотри, блин...
– весело проговорил Серега, указательным пальцем
показывая на свой живот, по которому медленно стекала перламутровая
сперма Толика, – ты на меня кончил...
- Смотри! – Толик, весело глядя на Серёгу, кивком головы показал на свою
ногу, по которой стекала к коленке перламутровая сперма Серёги. – Ты на
меня тоже кончил...
Мальчишки, глядя друг на друга, весело рассмеялись. Их члены, еще недавно
напряженные, стоявшие несгибаемо, обмякли – опустились вниз, но не
съёжились, не превратились в пипетки, а внушительно висели толстыми
сардельками, опустошенные яички в мошонках тоже опустились, и под их
тяжестью сами мошонки снова расслабленно провисли – посветлевшая кожа
мошонок вновь рельефно выделила, обрисовала крупные пацанячие яички.
- Давай обмываться, – деловито проговорил Толик, поднимая вверх руку,
чтоб открыть кран.
- У тебя волосы подмышкой... густые, – проговорил Серёга, скользнув
взглядом по руке Толика; естественно, у четырнадцатилетнего Толика были
подмышками волосы, и они были густые, и Серёга это видел раньше, но
раньше он не обращал на это никакого внимания, а теперь почему-то
внимание обратил – и сказал об этом так, как будто увидел это впервые.

- А у тебя? – отозвался Толик. – Подними руку...
Толик тоже раньше видел, что у Серёги подмышками волосы, но у Толика –
точно так же, как и у Серёги – не возникало даже мысли заострить на этом
своё внимание: ну, растут и растут... у всех растут! Но теперь что-то
изменилось, и вдруг всё это стало для обоих мальчишек интересным, странно
волнующим: члены друг друга, волосы на лобках, волосы подмышками... и
вообще всё-всё! Улыбки, интонации голоса, выражение глаз...
- У меня волосы тоже растут, но не такие густые, как у тебя...
– Серёга послушно поднял руку, показывая Толику свою подмышку.
- Да. Зато у тебя длиннее...
– проговорил Толик, рассматривая подмышку
Серёги. – У тебя и над писюном волосы тоже длиннее, чем у меня...
Они оба одновременно опустили глаза вниз, рассматривая волосы друг у
друга на лобках; действительно, у Серёги волосы были длиннее и росли они
на лобке двумя кустиками по бокам от члена, и еще редкие длинные волосы
росли по кругу у основания члена, а у Толика волосы росли по всему лобку и
они были гуще, но были короче; и ещё у Толика словно была на животе
прочерчена ровная горизонтальная линия, выше которой уже не наблюдалось
ни одного волоска, живот у Толика был младенчески чист, а у Серёги такой
границы не было и редкие волоски уже начинали пробираться по животу к
пупку... и еще, если пристально всмотреться, можно было заметить, что член
у Толика чуть больше, чем у Серёги, но это если пристально всматриваться, а
они всматривались друг в друга неравнодушно, пристально, словно только-
только познакомились и теперь один одного изучали.

- Ты измерял свой член? – спросил Серёга, глядя на член Толика.
- Нет, – Толик отрицательно качнул головой; он посмотрел на свой член,
потом снова перевёл взгляд на член Серёги. – А ты?
- Я тоже нет, – отозвался Серёга. – Надо будет измерить...
- Зачем? – во взгляде Толика отразилось удивление.
- Ну, просто... – Серёга сам не знал, зачем им нужно измерять члены. – Чтоб
знать...
- Измерим, если надо... если ты хочешь знать, – Толик рассмеялся, шутливо
толкая Серёгу плечом. – Давай обмываться...
- Давай... а то Пират уже волнуется, думает: куда бойскауты пропали? –
рассмеялся Серёга, в ответ плечом в плечо толкая Толика.
Дрочить друг другу в кабинке летнего душа было удобно, и даже очень
удобно, а вот мыться двоим одновременно было уже тесно: во-первых, под
бьющие струи воды нужно было вставать по очереди, и пока кто-то один
стоял под душем, кто-то другой в это время не мог даже хорошо намылиться
из-за обильно летевших брызг... и всё равно было классно: мальчишки
толкались, смеялись, дурачились, стараясь ухватить друг друга за члены, и
при этом друг от друга со смехом уворачивались, не давали друг другу это
сделать... они, может, так «освежались» бы до самого вечера, но в баке
кончилась вода, и водные процедуры пришлось закончить.
Пират встретил «пропавших бойскаутов» радостным вилянием хвоста.

- Ах ты, развратник! – Серега ласково потрепал Пирата за холку, потеребил
пальцами у него за ухом. – Ну, Пират, признавайся честно, чем ты тут без нас
занимался... а? Мы с Толяном никому рассказывать не будем, это будет наш
общий маленький секрет... колись, Пират, колись! Баловался сам с собой,
пока нас не было? Или как?
- Ты, Пират, спроси у Серёги, чем сейчас он занимался... – рассмеялся Толик,
закуривая.
- А чем Серёга сейчас занимался? Серёга помогал сейчас брату своему,
Толяну, снимать напряжение – Серёга, Пират, нужным делом занимался,
полезным... – Серёга, обращаясь как бы к Пирату и говоря о себе в третьем
лице, повернул голову в сторону Толика – весело подмигнул Толику. – А вот
чем сам Толян занимался во время этой приятной процедуры... спроси,
Пират, у Толяна!
- Да-да, Пират, спроси у Серёги, чем занимался Толян в это самое время –
кому помогал Толян снимать напряжение...
У мальчишек было отличное настроение – они зубоскалили, смеялись,
прикалывались и друг над другом, и над Пиратом, который весело крутил
хвостом, не понимая, о чём мальчишки говорят, но при этом отлично
чувствуя их настроение... впрочем, это было даже не настроение, а какое-то
новое состояние и у Толика, и у Серёги – состояние непонятной, рвущейся
наружу радости, когда рядом с тобой тот, которого ты чувствуешь так же, как
самого себя, и не нужно о чём-то умалчивать или что-то недоговаривать, не
нужно бояться, что скажешь какую-то глупость, что тот, кто рядом с тобой,
может тебя не так понять... это было совершенно новое состояние, но ни
Серёга, ни Толик не пытались это своё состояние понять – они просто
чувствовали, что вместе быть им офигенно приятно... они налили в бак воду,
чтобы завтра, как сказал Серёга, «было чем освежаться после трудового дня»,
они ещё поиграли с Пиратом, потом оседлали своих «мустангов» – погоняли
наперегонки по пыльным улицам поселка, совершенно не замечая, что улицы
пустынны...

- Я думаю, Серый, что нам пора навестить бабулю с дедулей... ты как
считаешь? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Едем! – отозвался Серёга, безошибочно поняв Толика.
– Я тоже
проголодался.
Они направили своих «мустангов» к дому Зинаиды Ивановны.
- Бабуля! – энергично проговорил Серёга, входя в летнюю кухню, где
Зинаида Ивановна, сидевшая за столом, делала салат. – Бойскауты прибыли
на ужин!
- Вы ж мои золотые...
– лицо Зинаиды Ивановны расплылось в доброй
радушной улыбке. – Проголодались?
- Да! – не сговариваясь, одновременно ответили Толик и Серёга и, посмотрев
друг на друга, рассмеялись.
- Сейчас, мои хорошие, сейчас... салат уже готов, сейчас поджарю яичницу,
и будем ужинать... минут через двадцать всё будет готово. Зовите пока
дедушку – он на хоздворе столярничает.
- Может, бабуля, тебе надо что-то помочь? – деловито проговорил Серёга,
глядя по сторонам.
- Что помочь? – не поняла Зинаида Ивановна.
- Ну... может, надо что-то сделать по хозяйству...
– Серёга сам не знал,
какую помощь они с Толиком могут оказать Зинаиде Ивановне, но Серёгу
переполняла энергия, ему хотелось делать что-то хорошее и доброе. – А то
мы дедуле всё время помогаем, а тебе ещё ни разу ни в чём не помогли...

- Да, бабуля! Ты говори, если надо что сделать, – поддержал Серёгу Толик.
- Вы ж мои золотые! – с умилением повторила Зинаида Ивановна, любуясь
внуками – переводя взгляд с Толика на Серёгу, с Серёги на Толика. – Ничего
пока помогать надо... погуляйте двадцать минут, и будем ужинать.
- На меня, бабуля, жарь четыре яйца... или пять, если яйца мелкие, – на
всякий случай уточнил Серёга. – На тебя, Толян, сколько?
- Тоже четыре или пять, – не раздумывая, отозвался Толик. – Мне, бабуля,
как Серому...
- Мы пока в зоопарк сходим, – проговорил Серёга.
- В какой зоопарк? – глаза у Зинаиды Ивановны сами собой округлились от
недоумения.
- Ну, там, где куры... посмотрим, как куры несутся.
- Так они же с утра несутся, – рассмеялась Зинаида Ивановна. – Зоопарк...
надо ж такое придумать!
- Ничего я не придумал! – возразил Серега. – Я, когда был в зоопарке, видел
там кур – точь-в-точь, бабуля, как у тебя! Ты, Толян, был в зоопарке?
- Был, – Толик кивнул головой.
- Видел там кур?
- Нет, – Толик отрицательно качнул головой. – Из птиц были только орлы,
павлины, попугаи...

- Ну, зоопарки тоже разные бывают, – проговорил Серёга таким тоном,
словно он был во всех зоопарках мира. – Пойдём!
Толик не понял, зачем им нужно идти смотреть на самых обычных кур, но
Серёга сказал «пойдём!», и Толик ответил:
- Пойдём! – у Толика было такое настроение, что идти с Серёгой он готов
был куда угодно. Впрочем, цель визита «в зоопарк» прояснилась уже в
следующую минуту.
- Ты видел, как петух кур трахает? – поинтересовался у Толика Серёга, едва
они отошли от летней кухни, где Зинаида Ивановна готовила ужин.
- Ну... видел, – Толик посмотрел на Серёгу с лёгким недоумением. – И что?
- А то! Ты видел, как петух курочке в с т а в л я е т? – напористо проговорил
Серёга, вопросительно глядя на Толика.
Толик почувствовал легкое замешательство... конечно, Толик видел, и даже
видел неоднократно, как петух, запрыгнув на курицу, прижав курицу к земле,
её, курицу, энергично т о п ч е т, но что и куда он при этом вставляет... об
этом Толик никогда не думал.
- Он не вставляет... – неуверенно проговорил Толик.
- Как не вставляет? – живо отозвался Серега.
– Все вставляют, а он не
вставляет... тогда что получается? Тогда получается, что можно просто
поймать курицу, придавить её к земле, помять сверху руками – и она от этого
снесётся? Или как?
- Я не знаю... – Толик выглядел озадаченным. – Так, наверное, не получится,
чтоб руками яйца делать... ну, то есть, так куры не будут нестись... или как?
- Значит, петух должен курице что-то куда-то всовывать... все всовывают! –
убеждённо проговорил Серёга.
- Ну, блин... ты меня, Серый, озадачил! – Толик рассмеялся.
– А тебе это зачем? Хочешь петушком поработать?

- Да ну просто интересно...
– Серёга рассмеялся вслед за Толиком.
– Мне, когда я приехал, а тебя еще не было, дедуля показывал бабулино хозяйство...
ну, типа экскурсии – я был типа экскурсантом, а дедуля был гидом. Вот...
подошли мы к куриному вольеру, и в это время петух стал курицу трахать.
Ну, если б я был один, я бы, конечно, присмотрелся, как у них это
происходит – что и куда петух курочке засовывает... но рядом стоял дедуля,
и я сделал вид, что мне это совершенно неинтересно. А сейчас вот
вспомнил... идём, пока время есть до ужина! Может, понаблюдаем... надо
же выяснить этот вопрос!
- Идём! – с готовностью отозвался Толик, которому тоже стало интересно,
как это всё происходит у кур.
Утомлённые долгим жарким днем, куры выглядели какими-то
заторможенными, сонными; петух смотрелся чуть бодрее, но и он не
проявлял ни малейшего сексуального задора, – и петух, и курочки явно не
были расположены демонстрацией половых актов удовлетворять здоровую
любознательность юных натуралистов.
- Они уже спать собираются, – оценил состояние петуха и кур Толик.
- Конечно, за день натрахались...
– хмыкнул Серёга.
– Надо будет утром понаблюдать!
- Вы на что там смотрите? – раздался голос Петра Степановича, и
мальчишки, невольно вздрогнув, одновременно оглянулись.
- Да вот, дедуля...
– Серёга на секунду запнулся, но уже в следующую
секунду, глядя на подошедшего Петра Степановича, заговорил бойко и
уверенно. – Бабуля нас за тобой послала, чтоб сказать тебе, что сейчас мы
будем ужинать. А на ужин сегодня будет яичница, и мы хотели посмотреть,
как курочки несутся...
- Да кто ж вечером несётся? – Пётр Степанович от души рассмеялся. – К уры
с утра несутся... а сейчас они уже спать готовятся – день их, куриный, уже
закончился.
- Понятно, – Серёга кивнул головой – Я Толяну тоже так сказал, Ну, что куры
несутся только утром. А Толян мне не поверил – говорит: «Пойдём
посмотрим – они вечером тоже несутся...»
- Что ты врешь! – Толик, изобразив на лице изумление, рассмеялся. – Сам ко
мне пристал: «пойдём» да «пойдём»...
- Вот только не надо, Толя, теперь стрелки на меня переводить! –
назидательно проговорил Серёга, придав при этом голосу и лицу
максимальную строгость, и только глаза Серёгины, устремлённые на Толика,
искрились весёлым смехом.
- Кто переводит стрелки? – неподдельно изумился Толик. – Ты же сам мне
сказал...
- Ла-ла-ла-ла-ла-ла! – не давая Толику договорить, «включил глушилку»
Серёга и тут же, не делая паузу, резко сменил тему разговора: – Всё, идёмте
ужинать!
- Ох, болтуны! – рассмеялся Пётр Степанович. – Идёмте! А то яичница уже,
наверное, остывает...
За ужином Серёга и Толиком рассказали, как после обеда они хотели
искупаться на речке, но на берегу сидели взрослые пьяные парни, и они,
Серёга и Толик, купаться не стали, опасаясь, что, пока они будут нырять и
плавать, эти пьяные парни завладеют их «мустангами».
- Это, наверное, Колька Дубцов с дружком своим был, – предположила
Зинаида Ивановна. – Светленький такой?

- Да, один белобрысый был, – подтвердил Серёга, отправляя в рот кусок
яичницы.
- Точно он! Хороший был парнишка – добрый, уважительный... я его с
малых лет знаю – вместе с его матерью в детском садике работала, когда ещё
был у нас детский садик, вместе детишек кормили...
– Зинаида Ивановна, вспоминая, улыбнулась.
– Колька этот в армии отслужил, вернулся, сразу
женился на райцентровской, и лет пять я его не видела... мать его умерла,
Колька мать похоронил и пять лет сюда носа не показывал. А этой зимой
встречаю его на улице – говорит, что семейная жизнь дала трещину, что
работает он... ну, всё время ездит куда-то... как, Пётр Степанович, эта работа
называется, когда нужно куда-то ездить? – Зинаида Ивановна вопросительно
посмотрела на Петра Степановича.
- Вахта называется. На вахту он ездит, – не задумываясь, отозвался Пётр
Степанович.
- Вот... сказал мне Колька, что работает он на вахте и что теперь после вахты
он будет приезжать сюда, в Сосновку – здесь будет жить, потому как с женой
временно развёлся и теперь его дом здесь... ну, а как приезжает с вахты, так
беспробудно пьёт – ходит всё время навеселе... видела б мать его, во что он
превратился! – Зинаида Ивановна горестно вздохнула.
- Ну, а чего ему не пить? – проговорил Пётр Степанович.
– Заработает –
пропьёт. Заработает – пропьёт. Весь смысл жизни в этом... легко живёт!
- Да Колька-то, может, и не пил бы, если б не этот дружок его, который с ним
рядом постоянно крутится... вместе работают, вместе пьют... сопьётся
Колька! А дружок этот словно бездомный – каждый раз вместе с Колькой
сюда, в нашу Сосновку, приезжает. Почему он домой не едет?

- Может, некуда ему ехать...
– проговорил Пётр Степанович, докладывая в
свою тарелку со стоящей посередине стола сковородки кусок яичницы. – Я
спрашивал Кольку, что за друг с ним крутится, и Колька сказал мне, что это
его армейский друг – в армии они вместе служили, что он, этот парень,
детдомовский, что у него возникли какие-то сложности с жильём и потому
он, Колька, его временно выручает... так мне Колька объяснил.
- Так Колька уже лет пять или шесть как с армии вернулся! – резонно
заметила Зинаида Ивановна, подкладывая яичницу в тарелку Сереге и в
тарелку Толику. – Если он сослуживец Колькин, то за это время можно было
и жениться, и ребеночка родить, и с жильём всё порешать, а не болтаться по
чужим домам...
– в голосе Зинаиды Ивановны послышалось явное неодобрение.
- Ну-да, вот как Колька...
– хмыкнул Пётр Степанович.
– И женился, и
развёлся, и с жильём всё порешал... хорошо, что у Кольки здесь, в Сосновке,
дом родительский остался – Кольке было куда приткнуться. А если б не было
этого дома? Откуда мы знаем, что там у друга этого за проблемы?
- Ну, и так можно сказать, – согласилась с Петром Степановичем Зинаида
Ивановна. – Чужая жизнь – потёмки... может, и правильно это, что Колька
помог товарищу. Вот если б только они ещё не пили... жалко мне Кольку –
сопьётся он с эти своим товарищем... вот я о чём думаю!
Серёга с Толиком, уплетая яичницу, то и дело накалывая из общей чашки
салат, молча слушали про чужую жизнь, которая потёмки, не проявляя к
разговору дедули с бабулей ни малейшего интереса, – если б они знали, что
им придется ещё соприкоснуться с этой чужой жизнью и, главное, к а к
соприкоснуться, они наверняка бы захотели узнать и про Кольку, и про его
армейского друга побольше, но... кто знает сегодня, что будет завтра?
Уплетая яичницу – слушая вполуха разговор бабули с дедулей, Серёга и

Толик невольно думали о том, что будет вечером у них – после всего того,
что было в кабинке летнего душа, – они, сидя за столом, думали об этом
независимо друг от друга, и это были даже не мысли, чёткие и конкретные,
внятно осознаваемые, и уж тем более это были не планы на вечер, а это были
предощущения, предвкушения кайфа... и хотя ни Толик, ни Серёга после
совместного дроча в душевой кабинке ни словом не обмолвились о каком-
либо продолжении, они оба не сомневались, что продолжение будет, и будет
обязательно... да и как могло быть иначе у двух мальчишек, стоящих на
пороге своего взросления, когда мир стремительно расширяется, открывается
новыми, ещё неизведанными возможностями?
- Ну, всё, бабуля! Надо Пирата кормить... – заторопился Серёга, вставая из-за
стола – А то мы поели, а Пират голодный... что на ужин ему сегодня?
- Каша на ужин Пирату будет, – отозвалась Зинаида Ивановна, тоже вставая
из-за стола. – Сейчас подогрею чуть, чтоб тёплая была...
- Что вечером делать будете? – закурив – выпустив изо рта клуб сизого дыма,
поинтересовался у внуков Пётр Степанович.
- Что мы, Толян, сейчас делать будем? – Серёга посмотрел на Толика и, не
дожидаясь ответа, озвучил для дедули свою версию: – Для начала мы
покурим... потом, как Пират поужинает и Толян помоет его миску, мы ещё
раз покурим – уже втроём... у Пирата своих сигарет никогда не бывает, и он
постоянно стреляет у нас... курить-то хочется! Потом, когда мы покурим...
- Я про курево вам говорил, – перебил Серёгу Пётр Степанович. – Толик, ты
слышишь меня?
- Да он всё врёт! – засмеялся Толик, метнув взгляд в сторону подходящей к
столу Зинаиды Ивановны.

- Вот так ты, Толян, всегда! Никогда правду не скажешь, – Серёга изобразил
на лице лёгкую досаду; к столу подошла Зинаида Ивановна, и Серёга, помня
о том, что Толик просил дедулю не говорить бабуле, что он курит, тут же
сменил тему – деловито поинтересовался:
- Какие, дедуля, планы на завтра?
- Поеду ещё покошу траву на сено – надо на зиму корм заготавливать для
живности. Да надо проверить готовые стожки... может, пора их перевозить
домой, – планы у Пётра Степановича были простые, крестьянские.

– Авы чем будете завтра заниматься? Есть какие-то планы у вас? – Пётр Степанович
посмотрел на Толика.
Толик хотел пожать плечами – хотел сказать, что они, он и Серёга, ещё не
знают, чем они будут заниматься завтра, но не успел ни пожать плечами, ни
ответить – его опередил Серёга:
- Мы завтра поищем место на речке, где можно будет купаться спокойно...
без ваших местных алкоголиков, – мысль эта пришла в голову Серёге
спонтанно, и Серёга эту мысль тут же озвучил. – Да, Толян? Мы так сегодня
с тобой планировали? – Серёга посмотрел на Толика, и, хотя ничего
подобного они не планировали и даже об этом не разговаривали, Толик,
подтверждая, кивнул головой, в очередной раз мысленно удивляясь, как
ловко Серёга может врать.
- Вот это правильно! – одобрила план внуков Зинаида Ивановна.
Пожелав бабуле и дедуле спокойной ночи, взяв кастрюлю с кашей для
Пирата, Толик с Серёгой весело пошагали к месту своей «постоянной
дислокации»; еще не стемнело, но воздух уже серел, наливался вечерними
сумерками; было душно и тихо – так тихо, что, казалось, звенит в ушах.

- Прикинь, какая здесь глушь... где-то сейчас движуха кипит, а здесь, как в
дикие времена, даже интернета нет – никому мы не можем лайк поставить, –
негромко проговорил Серёга.
- Не знаю... мне здесь нравится, – так же негромко отозвался Толик.
- Это потому, что мы вдвоём... тебе нравится здесь, потому что здесь я,
вдвоём прикольно, – пояснил Серёга. – А если б ты был один... что бы ты
делал здесь один?
- Ну, я рыбалку люблю – на рыбалку ходил бы... фиг его знает, что бы я делал
один, но мне всё равно здесь нравится... сейчас нравится, – Толик посмотрел
на Серёгу. – А если бы я не приехал, что делал бы ты здесь один?
- Я бы уже повесился, – рассмеялся Серёга.
– А сейчас мне здесь тоже нравится...
- Это потому, что здесь я – что мы вдвоём, – рассмеялся Толик, повторив уже
сказанное Серёгой.
- Да, вдвоём классно, – Серёга кивнул головой.
Они могли бы сказать друг другу всё то же самое библейскими словами,
процитировав мудрого Екклесиаста: «Двоим лучше, нежели одному...» – мог
бы сказать Серёга или Толик, и Толик или Серёга мог бы сказать в ответ:
«Также, если лежат двое, то тепло им...» – но они, Серёга и Толик, понятия
не имели ни о царе Соломоне, ни о его словах, мудрость которых пережила
тысячелетия, и потому они сказали практически то же самое, что говорил
Екклесиаст, но только сказали это своими словами, – не проговаривая вслух,
они оба после всего того, что было в кабинке летнего душа, уже чётко
осознавали, понимали-чувствовали, что л е ж а т ь в д в о ё м в одной
постели будет намного приятнее, чем лежать в своих постелях порознь, как
это было перед сном прошлым вечером; дроч взаимный был круче дроча

совместного, и потому они оба, не сговариваясь, не говоря об этом вслух,
твёрдо знали, чем они займутся, покормив Пирата, и это знание у обоих
мальчишек уже начинало понемногу реализовываться в виде ещё не
вспыхнувшей, но уже ощущаемой, уже предвкушаемой сладости между
ног... музыка, еще недавно смутная и непонятная, куда-то зовущая, теперь
звучала совсем по-другому – она, эта музыка, всё так же звала, но теперь
звучала чётче и увереннее, звучала победно, обещая юным неофитам новые
открытия и новые, ещё не изведанные ими наслаждения...
Бывает так, что трудно сделать первый шаг, и человек – подросток или
парень, уже осознавший свои устремления – томится от ложного ощущения
несбыточности своих сокровенных желаний, мается душой и телом,
нерешительно топчется на месте, боясь открыться, страшась быть осмеянным
или «опозоренным», – у Серёги и Толика всё случилось само собой,
произошло спонтанно, без изнуряющих сомнений и ожиданий, и потому у
них не было никаких оснований останавливаться на полпути... вперёд,
только вперёд – к новым открытиям, к новым достижениям на пути
постижения себя и мира!
Пират, ещё не видя Серёгу и Толика, но чутким ухом уже улавливая их
приближающиеся шаги, заблаговременно закрутил-завертел хвостом, и когда
мальчишки возникли в проёме калитки, запрыгал, заприседал от счастья.
- Проголодался...
– Серёга потрепал Пирата за шею.
– Сейчас ужинать
будешь... а то дедуля с бабулей уже поужинали, а ты до сих пор голодный...
так бы и лёг спать голодным, если б не мы, твои верные друзья...
– приговаривая, Серёга перекладывал кашу из кастрюли в миску Пирата, и,
пока он это делал, отошедший в сторону Пират внимательно смотрел, как

Серёга наполняет его миску. – Всё, Пират, ужинай! – проговорил Серёга, но
Пират, глядя то на миску, то на Серёгу, не двинулся с места. – Вот же ты...
капризный какой! – рассмеялся Серёга, отходя в сторону. – Ешь...
Пират ел с аппетитом, но при этом ел не жадно, неторопливо, и Серёга с
Толиком, перебрасываясь пустыми, ничего не значащими словами, терпеливо
ждали, когда Пират опустошит свою миску; наконец, облизываясь, Пират
отошел от пустой миски в сторону, глядя на мальчишек – чуть помахивая из
стороны в сторону хвостом.
- Толян...
– Серёга толкнул коленкой коленку Толика, – видишь, Пират на
тебя смотрит – он поел и теперь хочет покурить после ужина, как дедуля...
не жмись – дай ему сигарету!
- Серый, ну ты придурок! – Толик тихо засмеялся, в ответ толкая коленкой
коленку Серёги.
– Пират поел и теперь хочет, чтоб ты налил ему в миску
воды... видишь, он на тебя смотрит!
- Вот так всегда! Как только надо сделать что-то полезное или нужное, так
сразу Серёга... без Серёги никуда! Да, Пират? Правильно я говорю?
Пират в ответ на Серёгины слова закрутил хвостом, словно таким образом
подтверждая правоту Серёгиных слов, и Серёга в миску, которую Пират
вылизал так, что мыть её было не нужно, налил холодную воду, говоря при
этом:
- Всё, Пиратик! Мы с Толяном уходим спать, а ты напейся и до утра не
смыкай глаза – охраняй наш покой... правильно, Толян, я говорю?
- Правильно! – кивнул Толик, чувствуя, как член у него в плавках начал
медленно тяжелеть, сладко напрягаться; у Серёги член в плавках тоже
полустоял, и точно так же приятная сладость предвкушения уже ощущалась,
тлела в промежности, готовая вспыхнуть огнём в любое мгновение.

В комнате было чуть прохладнее, чем на улице, и всё равно было душно, –
Серёга, включив свет, посмотрел на Толика:
- Дверь будем закрывать?
- Не знаю... душно будет, – отозвался Толик.
– Да и кто сюда придёт?
Дедуля, наверное, уже спит... и Пират лежит на пороге – нас охраняет... я
думаю, пусть дверь будет открытой.
- Ну, тогда я свет выключаю? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика,
уже стоявшего у своей постели.
- Выключай, – коротко ответил Толик.
Серёга щелкнул выключателем, и комната погрузилась в непроницаемую
тьму.
- Блин, надо будет у бабули какой-нибудь ночник спросить, чтобы чуть
подсвечивал... да?
- Боишься? – тихо засмеялся Толик.
- Чего мне бояться? – проговорил в темноте Серёга, сунув руку в трусы –
сжав стремительно твердеющий член.
- Завтра спросим ночник... надо не забыть, – отозвался в темноте Толик, и
Серёга, медленно продвигаясь в темноте к своей постели, услышал, как
скрипнули под Толиком пружины матраса – Толик лег в свою постель.
Серёга остановился у постели своей, – снял шорты и, сунув руку в трусы –
снова сжав, стиснув в кулаке напряженный горячий член, замер, не зная,
ложиться ему или как... на какой-то миг возникло странное ощущение
неуверенности, незнания, что делать дальше, – казалось бы, после всего того,
что было в душевой кабинке, никакого непонимания между ними, между

Серёгой и Толиком, быть не может, и весь день было понятно, ч т о они
будут делать ночью, весь день никаких сомнений на этот счёт не было,
потому что глупо было бы отказываться от новых, перед ними открывшихся
возможностей, ещё большей глупостью был бы отказ от новых сладостных
ощущении, и тем не менее... на какой-то миг у Серёги возникло ощущение,
что нужно всё начинать сначала – словно не было ничего ни в кустах
смородины у туалета, ни в этой комнате, ни в душевой кабинке... странное
это было ощущение! Всё было понятно, и в то же время... он, Серёга,
который не лез за словом в карман, который везде и во всём демонстрировал
свою уверенность, вдруг застыл в нерешительности; то есть, в том, что в с ё
б у д е т, никаких сомнений у Серёги не было, но вот как начать, как
приступить, что и как теперь надо сказать? И потом... что означает «всё»?
«Всё будет» – что именно должно быть? Друг другу они уже дрочили...
- Серый... – нарушая молчание, тихо произнёс в темноте Толик. –
Ты уже лёг?
- Нет ещё... – так же тихо произнёс Серёга и, как это нередко у него бывало,
тут же проговорил, произнёс вслух то, что вертелось у него в голове: – Мне к
тебе ложиться? Или ты ко мне ляжешь?
- Мне без разницы, – почти сразу же, без заминки отозвался Толик, который
думал о том же самом, о чём думал Серёга. – Ложись ты ко мне...
Повторять два раза было не нужно: Серёга, движимый уже разгоравшимся
возбуждением, пересёк в темноте небольшое пространство, и ноги его
упёрлись в край тахты, на которой лежал Толик; рука Серегина опустилась
вниз, в темноте коснулась живота Толика, пальцы невольно скользнули в
сторону ног, наткнулись на руку Толика, скользнули по поднятым вверх
трусам, – Толик лежал на спине, сжимая в ладони, сунутой в трусы, свой
напряженный член...

- Подвигайся, – прошептал Серега, и Толик молча, с готовностью откатился к
стенке, одновременно поворачиваясь набок, чтоб быть к Серёге лицом;
Серёга на ощупь сел на край тахты и тут же, не раздумывая, оторвав от пола
ноги, легко повалился набок – лицом к Толику.
В комнате было темно, так что они не видели друг друга, но они лежали в
одной постели, каждый чувствовал на своём лице дыхание другого, их
коленки соприкасались, и ощущение физической близости, осознание
отсутствия каких-либо преград на пути к кайфу наполняло их, двух
мальчишек, пьянящей музыкой свободы... скользнув ладонью по бедру
лежащего на боку Толика, Серёга на мгновение задержал ладонь у Толика на
животе, и тут же его ладонь вскользнула Толику в трусы, – Серёга обхватил
пальцами напряженный горячий член, одновременно чувствуя, как Толик
проделал то же самое – пальцы Толика обвили, обжали напряженный член
Серёги, такой же горячий и твердый, и мальчишки, секунду-другую помяв-
потискав друг у друга колом стоящие стояки, медленно задвигали руками,
залупая на членах сладким зудом наполненные головки... они, лежа друг
против друга, не видя друг друга, ничего друг другу не говоря, какое-то
время ритмично дрочили друг другу, ощущая лицами дыхание друг друга,
чувствуя нарастающее наслаждение, но трусы, до сих пор не снятые,
сковывали движения рук, трусы явно мешали, и Толик, остановив свою руку,
нарушая молчание, тихо проговорил в темноте:
- Серый... давай трусы снимем...
- Давай... – отозвался в темноте Серега, выпуская из кулака член Толика; он,
Серёга, хотел сказать Толику то же самое, но Толик его опередил – сказал
про мешающие трусы первым; они сдёрнули с себя трусы, сняли их совсем, и
это тут же возникшее ощущение абсолютной, уже ничем не стесняемой
наготы было новым, еще более возбуждающим; конечно, совершенно

голыми они были в душевой кабинке, но в душевой кабинке быть голым
было привычно, нагота в душевой кабинке была банальна, а теперь они,
совершенно голые, возбуждённые, лежали в постели, и это было совершенно
иное ощущение наготы – это было ощущение своей собственной свободы и
вместе с тем упоительное ощущение безграничного доверия к тому, кто
лежал рядом... они, побросав снятые трусы на пол, снова обхватили
кулаками торчащие члены друг друга; какое-то время в темноте слышалось
лишь горячее сопение: мальчишки, лежа друг против друга, ритмично
дрочили друг другу горячие напряженные члены, время от времени
непроизвольно вздрагивая ногами, сжимая, стискивая от наслаждения
ягодицы, – хорошо знакомая сладость полыхала в промежностях, в туго
стиснутых девственных анусах, в залупающихся от ритмичного движения
рук головках...
- Толян... давай свет включим, – не прекращая двигать рукой, проговорил-
выдохнул Серёга, вдруг подумавший, что он хочет не просто дрочить
Толику, одновременно с этим ощущая-чувствуя, как Толик дрочит ему, а
хочет видеть Толика, видеть его лицо, выражение его глаз, хочет видеть
руки, ритмично скользящие по стволам, видеть члены, сжимаемые в
кулаках... темнота всё это скрывала от глаз, и у Серёги на какой-то миг
возникло ощущение неполноты удовольствия. – Включить свет?
- Зачем? – отозвался Толик.
- Ну... чтобы видеть друг друга... я хочу тебя видеть, – произнёс в темноте
Серёга, и Толик тут же почувствовал, что он тоже... тоже хочет Серёгу
видеть!
- Включай... я тоже хочу тебя видеть, – произнёс Толик, выпуская из кулака
Серёгин член.

– Только шторы на дверях плотно закрой, чтоб комары не летели.
Серёга легко соскочил с тахты, в темноте пересёк комнату, щелкнул
выключателем – в комнате вспыхнул свет; голый, по-мальчишески стройный
Серёга с возбуждённым, задранным вверх залупившимся членом, уже по-
взрослому крупным, выглядевшим внушительно на фоне ещё подросткового
тела, невольно улыбнулся Толику, тоже голому, возбуждённому, лежащему
на постели с точно таким же не по-детски крупным, багрово залупившимся
членом, готовым к продолжению ласк... сладостное предвкушение
полыхало, плавилось в юных телах мальчишек!
- Толян...
– прошептал Серёга, скользя взглядом по лежащему на постели Толику.
- Что? – отозвался Толик, в свою очередь скользя взглядом по стоящему у
дверного проёма Серёге.
- Ты готов, мой брат? Ты меня ждёшь? – растягивая слова, игриво
проговорил-прошептал Серёга, одновременно с этими словами сжимая свой
направленный в сторону Толика напряженно залупившийся член.
- Шторы закрой на дверях, – тихо проговорил Толик, с улыбкой глядя на Серёгу.
- Вот ты, блин, любишь командовать, – Серёга произнёс это с такой
интонацией, как будто Толик командовал постоянно, а он, Серёга, эти
команды был вынужден постоянно выполнять.
– Ты не ответил мне...
– Серёга быстро задёрнул дверные шторы, расправил их по краям и по центру,
чтобы не было щелей, и, не двигаясь с места, с той же игривостью вновь
посмотрев на Толика. – Ты меня ждёшь?
- Ой, да иди уже! – тихо рассмеялся Толик; Серёга был стройный,
симпатичный, и Толик почувствовал... нет, это было не то, что было прежде,
это было не просто естественное желание секса, юное желание сексуального

удовольствия, а это было что-то другое, совсем другое – Толик почувствовал,
что ему хочется обнять Серёгу, стиснуть его, прижать, лаская, к себе, прижаться всем телом к нему. – Иди...

– проговорил Толик уже без смеха,

– я тебя жду, мой брат...
- Так бы сразу и говорил! – лицо Сереги расплылось в улыбке, как будто он,
Серёга, мог услышать какой-то другой ответ, но услышал именно то, что
услышать хотел.
– Лови! – оказавшись у постели Толика, Серёга, на
мгновение чуть присев, тут же приподнялся на носках, стремительно
вытянулся вверх, делая вид, что хочет упасть на Толика сверху; Толик
инстинктивно вытянул вверх руки, стремительно вскинул, задрав
полусогнутые в коленях ноги, чтоб удержать Серёгу, не дать ему всем телом
обрушиться сверху. – Боишься? – Серёга рассмеялся, нависая над Толиком.
- Блин, ложись уже! – Толик, опустив ноги, потянул Серёгу на постель, и
Серёга, подчиняясь руке Толика, не рухнул сверху, а послушно опустил на
тахту – вытянулся рядом, лицом к лицу; теперь в комнате горел свет, и это
было совсем другое дело – можно было видеть лицо Толика, видеть
выражение его глаз... можно было разговаривать именно с Толиком, а не с
темнотой, не с голосом, звучащим из темноты; глядя Толику в глаза, Серёга
снова обхватил, обвил член Толика пальцами, сжал член в кулаке, медленно
задвигал рукой; Толик проделал то же самое – какое-то время они, глядя друг
другу в глаза, молча двигали руками... они дрочили друг другу, упиваясь
близостью, ощущением наготы, возможностью делать то, что они делали.
Сладость полыхала, нарастала между ног, готовая в любой момент
взорваться оргазмами, – первым почувствовал приближение оргазма Серёга
и, не желая так быстро кончать, не желая заканчивать, завершать
наслаждение, рывком дёрнул, колыхнул задом в сторону от Толика,
высвобождая свой пышущий жаром член из кулака.

- Ты чего? – удивлённо прошептал Толик.
- Давай, Толян... давай малость передохнём! – произнёс Серёга, объясняя
внезапную остановку, и Толик прекрасно понял, чем вызвано это Серёгино
«передохнём»: он, Толик, так тоже делал, и делал не раз, когда хотел
продлить, протянуть удовольствие – резко прекращал дроч, оставлял член в
покое... главное здесь – успеть вовремя остановиться, суметь увильнуть от
оргазма, чтобы, передохнув, можно было продолжать кайфовать дальше...
собственно, еще пятнадцать-двадцать секунд, и Толик сделал бы точно так
же, как сделал Серёга.
- Давай, – отозвался Толик, точно так же выдёргивая свой жаром пышущий
член из кулака Серёги. – Я в таких случаях сразу переключаюсь – начинаю
думать о чём-то постороннем, чтобы сбить, приглушить возбуждение...
- Я тоже так делаю, когда не хочу кончать сразу... ставлю дроч на паузу,
когда хочу продлить удовольствие, – отозвался Серёга. – Толян...
- Что? – Они лежали друг против друга, смотрели друг другу в глаза.
- А ты когда дрочишь... ну, когда дома делаешь это, ты о чём думаешь?
- Да фиг его знает! – Толик улыбнулся. – С нами по соседству живёт молодая
семья... ну, им лет по двадцать где-то или чуть больше, детей у них ещё нет,
и я представляю, как они трахаются, как Юрик засаживает Маринке по самые
помидоры... или я вместо Юрика мысленно ей засаживаю...
- По самые помидоры? – уточняя, тихо засмеялся Серега.
- Ну, представляю, как я её раздеваю, как её, голую, трахаю... по самые
помидоры ей вгоняю! – засмеялся Толик.
– А ты о чём думаешь, когда дрочишь?

- Ну, тоже о разном... о девчонках думаю, как я их тоже раздеваю, как тоже
натягиваю... по самые помидоры! – Серёга, глядя на Толика, изобразил на
лице блаженство.
– У нас в классе пацан один есть – после уроков часто
показывает нам разное порно на своём телефоне... ну, я когда посмотрю, то
дрочу еще на это порно – представляю, как там и что...
- А сейчас, когда мы дрочили друг другу, ты кого представлял?
- Никого не представлял, – произнёс Серёга, не задумываясь. – Нах мне кого-
то представлять, если я не один – если мы вдвоём...
- Да, я тоже сейчас ни о ком не думал – никого не представлял, – проговорил
Толик. – Когда вдвоём, то просто кайфуешь, никакие фантазии не нужны...
Они замолчали, глядя друг на друга, – они лежали голые друг против друга,
смотрели друг другу в глаза, и у обоих было такое чувство, словно они
знакомы, близки уже сто лет, когда нет друг от друга никаких секретов, нет
ни малейшей надобности что-то скрывать друг от друга или кем-то друг
перед другом прикидываться, что-то друг другу врать... это было чувство
полной раскрепощённости друг перед другом, полного доверия друг к другу,
и это новое чувство рождало новую музыку, ещё не совсем понятную, но уже
различимую, в которой звучало не только желание секса, а что-то ещё, что-то
тёплое и радостное, переплетавшееся в сладкое ощущение чего-то
солнечного, беспечно счастливого, безоглядно упоительного, неподвластного
внешнему миру
- Толян... – Серёга прервал затянувшееся молчание. – А ты раньше дрочил с
пацанами?
- Нет, – с лёгким удивлением в голосе отозвался Толик. – А ты почему так
спрашиваешь?

- Ну, когда мы вместе дрочили в первый раз... когда утром в кустах я
застукал тебя, ты спросил у меня... ну, ты типа как бы удивился – ты спросил
у меня: «ты никогда с пацанами другими вместе не дрочил?» – и я тогда не
придал этим твоим словам никакого значения, а сейчас вот вспомнил и
подумал... а ты сам с пацанами другими уже делал так – сам ты дрочил кому-
то? Ну, или кто-то тебе... у тебя уже было такое?
- Нет, я только с тобой... ну, то есть, с тобой я впервые это делаю. – Толик, на
секунду задумавшись, улыбнулся – Я просто видел...
- Что ты видел? Как другие пацаны друг другу дрочат?
- Нет, не друг другу, а каждый сам себе... ну, то есть, как обычно дрочат,
только вместе – как мы здесь вчера дрочили: вместе, но врозь – каждый себе сам...
- А ты где это видел?
- В летнем лагере. Меня в лагерь мама привезла не в день заезда, а на день
раньше, в пересменку... знаешь, что такое пересменка?
- Нет, – Серёга отрицательно качнул головой. – Я в летнем лагере никогда не был.
- Вообще никогда? – удивился Толик.
- Вообще, – отозвался Серёга. – В летний лагерь я ни разу не ездил...
- А где ты был каждое лето? – ещё больше удивился Толик.
- Дома был, – отозвался Серёга. – Ну, ещё в Турции был два раза, в Болгарии
был... и на море с папой и мамой ездил каждое лето.

- Тоже неплохо, – Толик улыбнулся. – Так вот... пересменка – это то время,
когда одни отдыхающие из лагеря уже уехали, а другие ещё не приехали, и
день или два лагерь стоит пустой. Называется: пересменка. Мы, то есть мама
и я, приехали раньше начала смены, и, чтоб не ездить туда-сюда, мама
упросила директрису меня принять. А директриса, чтобы я не ночевал один в
пустом домике, на одну ночь определила меня в палату к трём пацанам,
которые там один поток уже пробыли и остались ещё на один поток, на
следующий. Ну, и вот... когда мы легли спать, пацаны эти, все трое, перед
сном дрочили... гоняли лысых, – Толик улыбнулся. – Правильно я сказал?
- Правильно, – улыбнулся Серёга. – Гоняли лысых... а ты?
- А что я? Мне было семь лет, я в тот год пошел в первый класс, и я тогда
даже не понимал, зачем это надо делать... я тогда ещё не дрочил.
- А пацанам было сколько лет?
- Да фиг его знает! Лет по двенадцать им было... или, может, по тринадцать,
но они уже знали, что к чему. Один мне сказал что-то типа «давай, малёк,
присоединяйся», и я, помню, руку в трусы засунул, тоже подёргал себя за
писюн, но он у меня даже не встал – не затвердел... потому я просто лежал и
смотрел, как пацаны эти дрочат – гоняют лысых... ну, вот и всё. На
следующий день меня определи в отряд, где я уже был с ровесниками...
- Я тоже, когда мне было семь лет, ничего не понимал, – проговорил Серёга.
- А как ты узнал, что если дрочить, то это приятно? – Толик, спрашивая,
положил ладонь на Серёгино бедро.
- Ты имеешь в виду, когда я первый раз кончил? – уточнил Серёга, точно так
же ладонь свою положив на бедро Толика.
- Ну, типа того... помнишь свой первый оргазм?

- Ну, не знаю... нет, я не помню, – признался Серёга, на секунду задумавшись.
– Помню, как я болел гриппом, в школу не ходил, лежал в
постели, дома никого не было, и я играл со своим писюном – писюн
напрягался, делался твёрдым, я его теребил... но тогда я ещё не кончал –
оргазмов не было... ну, то есть, тогда я ещё не знал, что надо дрочить, и я не
дрочил специально, чтоб стало приятно, а просто играл с писюном... а ты
помнишь, как ты кончил в первый раз?
- Я помню! – не задумываясь, признался Толик.
– Ну, я тоже, как и ты,
сначала просто играл с писюном, когда писюн напрягался, и тоже не знал,
что надо дрочить... не знал, как и зачем надо дрочить. А потом в ванной
комнате я стоял под душем, писюн подскочил, сделался твёрдым, и... словно
кто-то мне подсказал, что надо делать: я стал двигать рукой... стал г о н я т ь
л ы с о г о – быстрее, быстрее, и вдруг так приятно кольнуло внизу, что я
офигел... ну, то есть, это оргазм был, я кончил, и это было впервые – я этот
случай в ванной запомнил! И после этого я стал дрочить – стал специально
это делать, чтобы было приятно...
- Но спермы тогда ещё не было? – уточнил Серёга. – Просто было приятно?
- Да, спермы, когда я начал дрочить, ещё не было, – подтвердил Толик.
– Просто было приятно. Дрочишь, дрочишь – и вдруг бац, в попе сладко
кольнуло... и всё, напряжение пропадает.
- Толян, а ты пробовал свою сперму на вкус? – поинтересовался Серёга и тут
же, не дожидаясь ответа, добавил: – Я пробовал один раз!
- Я тоже пробовал... слизывал с пальцев один раз, – Толик не счёл нужным
скрывать от Серёги своё любопытство, которое он проявил когда-то в
детстве. – Мне не понравилось.

- Мне тоже не понравилось, – признался Серёга.
Они лежали друг против друга, смотрели друг другу в глаза, и... они оба
чувствовали, как их отношения, и без того доверительные, наполняются
каким-то новым, совершенно новым содержанием; возбуждение никуда не
делось, не исчезло и не испарилось, а только чуть ослабло и как бы
притупилось, потеряло свою остроту, но это ничуть не повлияло на
состояние членов,
– юные члены, не по-детски крупные, багрово
залупившиеся, у обоих мальчишек были так же тверды и несгибаемы...
ничего не говоря, Толик ладонью, лежащей на Серёгином бедре, чуть
подтолкнул Серёгу к себе, и Серёга, словно ожидавший этого движения, тут
же отзывчиво, послушно подался в сторону Толика; опережая ответное
действие ладони Серёгиной, Толик всем телом подался к Серёге, – они
прижались друг к другу животами, ногами... прижались друг к другу
горячими, твёрдыми, напряженно торчащими членами... рука Толика
скользнула по Серёгиной пояснице, – Толик надавил Серёге на поясницу,
чтоб Серёга вжался в него ещё сильнее, в ответ Серёга проделал то же самое,
вжимая тело Толика в тело своё... они тесно вжались один в другого,
сдавили свои горячие, напряженно твердые члены животами, ощущая, как
тела их от этого слияния, от этого тесного соприкосновения наполняются
новой, еще неведомой сладостью: лица их оказались так близко, что они
соприкоснулись носами, – Толик, не задумываясь, не спрашивая разрешения,
движимый страстным, неподконтрольным порывом, коснулся губами губ
Серёги, губы Толика жарко открылись, и он неумело вобрал губы Серёгины в
губы свои – так же неумело, но горячо, страстно Толик засосал Серёгу в
губы, одновременно переворачивая, опрокидывая Серёгу на спину;
подчиняясь натиску Толика, Серёга послушно откинулся на спину, и Толик,
не отрываясь от губ Серёги, тут же накатился, навалился на Серёгу сверху,
раздвигая коленкой Серёгины ноги в стороны – высвобождая место для
удобства ног своих, – Серёга, послушно раздвинув ноги, тут же интуитивно
подтянул ступни, отчего ноги его, широко раздвинутые, распахнутые в
стороны, согнулись в коленях, и Толик, чувствуя прилив совершенно нового,

еще неведомого наслаждения, сжимая, стискивая ягодицы, с силой вдавился
пахом в пах Серёги... всё это случилось спонтанно, произошло неожиданно
для обоих и вместе всё это случилось-произошло так естественно, словно они
подобное делали уже не впервые, – голый Толик лежал на голом Серёге,
голый Серёга, раздвинув ноги, лежал под голым Толиком... в комнате горел
свет... оторвавшись от губ Серёгиных, Толик приподнял голову –
прошептал-выдохнул, глядя Серёге в глаза:
- Серый...
- Что? – отозвался-выдохнул Серега, вопрошающе глядя в глаза Толику, и
Толик, не зная, что сказать, какими словами выразить ощущение кайфа,
прошептал – произнёс-выдохнул – то, что первым пришло в голову:
- Я тебя выебу... хочешь?
Слова эти сами собой сорвались с губ Толика, и в какой-то другой ситуации
это распространённое, внешне грубое вербальное выражение наверняка
могло бы прозвучать как уничижение, как оскорбление или даже как мнимая
или подлинная угроза, но в голосе Толика, лежащего на Серёге, была
неподдельная страсть, был юный, не замутнённый банальной похотью порыв
к новым ощущениям, к открытию новых граней мальчишеской дружбы, и
потому слова эти – «я тебя выебу» – даже не сказанные, а выдохнутые
жарким шепотом, прозвучали как продолжение той никому, кроме них, не
слышимой музыки, что вела их, Толика и Серёгу, всё это время... вела всё
дальше и дальше к ещё непокорённым вершинам.
- Я тебя тоже... тоже выебу! – глядя Толику в глаза, тихо ответил – чуть
слышно выдохнул – Серёга, и в этих словах его, точнее, в той интонации, с
какой слова эти прозвучали, так же не было ни глупой бравады, ни похоти,
ни пошлости; ладони Серёги легли на спину лежащего сверху Толика,
скользнули по спине Толика навстречу друг другу – Серёга, лёжа под

Толиком, обнял Толика, окольцевал его спину руками, словно испугавшись,
что Толик может вдруг передумать, может отказаться от своего намерения;
напряженно твердые члены их, ощутимо горячие, были сдавлены, стиснуты
животами, так что теперь руками до членов уже было не добраться, но теперь
это было и не нужно: внимательно, сосредоточенно глядя Серёге в глаза,
Толик, сладко сжимая голые ягодицы, медленно качнулся на лежащем под
ним Серёге вперёд... назад... снова вперёд... снова назад... чувствуя, как от
этих движений член его, сдавленный животами, сладостно залупается –
трётся уздечкой о Серёгин живот, Толик, уткнувшись щекой в подушку –
горячо дыша Серёге в шею, ритмично задвигался, заколыхался на Серёге
взад-вперёд...
Конвульсивно двигая задом, Толик сопел от наслаждения, его жаркое
дыхание щекотливо обдавало Серёгину шею, и Серёга, разомкнув руки,
медленно скользнул ладонями по спине Толика вниз – ладони его на миг
замерли, остановились на пояснице, словно раздумывая, продолжать ли им
путь дальше... конечно, Серёге, лежащему под Толиком, тоже было приятно,
и даже очень приятно: от движения Толика, от его содрогания Серегин член,
точно так же сдавленный животами, сладостно залупался, липкая головка то
выскальзывала из крайней плоти, то вскальзывала назад, это был кайф, но
Серёге хотелось тоже е б а т ь Толика, хотелось двигаться самому, – ладони,
на какой-то миг замершие на пояснице, двинулись дальше, скользнули, как
по двум холмам, по двум оттопыренным булочкам попы, и, округлённо
наполнившись, замерли-застыли на голой попе Толика... под ладонями
Серёги скульптурно выпуклые, на ощупь нежно-атласные ягодицы Толика
то, сжимаясь, твердели, когда Толик всем телом подавался вперёд,
вдавливаясь в Серёгу членом, то, расслабляясь, становились упруго-мягкими,
когда Толик откатывался назад, и у Серёги мелькнула мысль, что, когда

Толик в трусах или шортах, попа у него вроде небольшая, обычная, не
привлекающая внимание, но сейчас, расслабляясь под лежащими на них
ладонями, голые булочки казались сочно-мясистыми, возбуждающе
приятными на ощупь, – Толик, горячо сопя, двигая попой и поясницей,
выгибая спину, «засаживал» Серёге «по самые помидоры», и лежащему под
Толиком Серёге хотелось тоже... тоже хотелось сильно-сильно «засадить»
Толику точно так же – «по самые помидоры»!
- Толян...
– Серёга надавил ладонями на булочки Толика, с силой вжал
ладони в булочки, останавливая их движение, – давай теперь я... я тебя
сверху...
Толик, тяжело дыша, замер и, оторвав лицо от подушки, приподнял голову –
посмотрел на Серёгу непонимающим взглядом.
- Ложись на спину...
– Серёга, опираясь одной ногой о постель – вытянув
ногу другую, с усилием подался всем телом вбок, чтобы освободиться от
лежащего на нём Толика, и Толик, подчиняясь этому движению Серёги,
поняв, что хочет Серёга, податливо, послушно скатился с Серёги набок,
опрокидываясь на спину; член Толика, разгоряченный трением, казался еще
больше, чем во время обычной дрочки; багровея влажной открытой
головкой, потемневший член Толика казался – на фоне его мальчишеского
тела – несоразмерно огромным; и у Серёги член был такой же... ну, то есть, у
Серёги член был чуть меньше, чем у Толика, но тоже выглядел внушительно;
члены у обоих пацанов от напряжения чуть подрагивали, и мошонки под
членами у обоих выглядели как небольшие сморщенные мешочки, в которых
с трудом угадывались крупные мальчишеские яйца...

- Ложись...
– Толик, лежащий на спине, потянул Серёгу на себя,
одновременно разводя, раздвигая в стороны вытянутые ноги, и Серёга,
ничего не говоря в ответ, с готовностью навалился, лёг на Толика сверху.
Теперь было совсем другое дело! Сладко сжимая свои ягодицы, Серёга с
силой вдавился пахом в пах лежащего под ним Толика и, не раздумывая, тут
же клюнул лицом вниз – округлённо открывшимся ртом Серёга жарко
накрыл губы Толика, обжал-обхватил его губы губами своими, всосал губы
Толика в свой рот... кончики их языков соприкоснулись, – Серёга хотел всё
делась одновременно – и сосать Толика в губы, и, двигая задом,
«засаживать» Толику «по самые помидоры», но так почему-то не получалось,
нужно было делать что-то одно, и Серёга, выпустив губы Толика из губ
своих, скользнув мокрыми губами по щеке Толика, точно так же, как Толик,
вдавился щекой в подушку, горячо задышал, засопел Толику в ухо... ох,
какое это было наслаждение! Сочные булочки Серёги под ладонями Толика
сладострастно играли – разжимались-сжимались, Серёга, раскачиваясь на
Толике взад-вперёд, сопел, прерывисто всхлипывал приоткрытым ртом,
жаром пылающая промежность одеревенела, набухла сладостью, и сладость
эта покалывала, всё нестерпимее свербела в члене, липко залупающемся
между животами, сладость полыхала, неумолимо нарастая, в туго сжатой
дырочке девственного ануса... как это нередко случалось при обычной
дрочке, в какой-то момент процесс вышел из-под контроля – Серёга попой,
точнее, мышцами стиснутого ануса почувствовал стремительно
нарастающее, уже неостановимое приближение оргазма и, на миг замерев на
Толике, тут же непроизвольно, конвульсивно дёрнулся всем телом, выпуская
из члена, зажатого животами, струю липкой горячей спермы... конечно,
ощущение этого последнего – финального, самого сладкого – аккорда было
хорошо знакомо Серёге, но до этого Серёга кончал исключительно при
помощи дроча, а теперь он лежал на Толике, он вжимался своим голым телом

вголоетелоТолика,ивтакомсексуальномконтексте завершение
процесса, как, впрочем, и сам процесс, не шли ни в какое сравнение с
обычным дрочем – теперь это было во сто раз приятнее, во сто раз слаще,
потому что это был п о л о в о й а к т... настоящий половой акт! Серёга,
тяжело дыша, замер – он лежал на Толике потный, опустошенный, чувствуя,
как наслаждение, огнём полыхнувшее в его анусе, из его тела медленно
уходит, исчезает, испаряется...
- Серый... ты, что ли, кончил? – нарушая молчание, произнёс-спросил Толик;
конечно, можно было бы об этом не спрашивать, это было понятно уже по
тому, как дёрнулся у Серёги член, как сразу сделалось мокро, горячо и липко
между животами, как Серёга, перестав содрогаться, обессилено замер...но
они–иСерёга,иТолик–делалиэто впервые,этобыло новое вих
ещё скромном сексуальном опыте, и потому Толик спросил-уточнил.
- Да, – коротко отозвался Серега, не отрывая от подушки голову – не делая
попытку хотя бы приподняться; для него, для Серёги, процесс был завершен,
акт сладострастия был окончен, наслаждение, завершившиеся оргазмом,
испарялось, уступало место знакомой апатии, неизменно возникавшей
каждый раз после оргазма, и всё равно Серёга не торопился о т л и п а т ь с я
от Толика, не спешил разъединяться, потом что просто лежать на Толике
даже в состоянии покоя было тоже приятно... это была другая приятность –
не возбуждённо-деятельная, горячая, наполненная энергией, а приятность
тёплая, умиротворяющая...
- Серый, слезай! Теперь я тебя... я хочу кончить! – Толик дёрнулся из-под
Серёги, и Серёга послушно, податливо скатился с Толика, откинувшись на
спину; потемневший член у Серёги немного ослаб – потерял твёрдость, но не
утратил размеры, превратившись в толстую, упруго-мягкую сосиску; у

Толика член, чуть подрагивая от напряжения, был всё в той же, ещё не
реализованной боевой готовности; животы у мальчишек мокро блестели от
обильно спущенной, по животам размазанной Серёгиной спермы...
– Офигеть! – прошептал Толик. – Ты обкончал меня...
- Ты тоже кончай, – отозвался Серёга, раздвигая ноги, и хотя у Серёги уже не
было той страсти, какая пылала в нём еще пару минут назад, вся его страсть
была на животах, он потянул Толика на себя, чтобы Толику было так же
кайфово, как кайфово было ему, Серёге...
В комнате всё так же горел свет; Серёга, лёжа под Толиком с широко
раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами, содрогался от толчков, –
никакого возбуждения ни в душе, ни в теле кончившего Сереги уже не было,
и, лёжа под Толиком, он терпеливо ждал, когда Толик, так же насладившись,
так же точно кончит – спустит свою сперму между животами; ладони
Серёгины лежали на спине Толика чуть выше поясницы, и ладони были
такие же безучастные, как и сам Серёга – ладони не ласкали Толика, не
пытались дотянуться до попы... между тем, толчки Толика, лежащего на
Серёге, становились все энергичнее, всё размашистее, – выгибая спину,
сладострастно двигая вверх-вниз белыми аппетитными булочками,
разжимая-сжимая булочки, с силой их стискивая, двигая поясницей, Толик с
упоением «долбил» Серёгу, тёрся членом о Серёгин пах, на этот раз не
уткнувшись щекой в подушку, а, опираясь на согнутые в локтях руки,
нависая потным сосредоточенным лицом над лицом лежащего на спине
Серёги, – неотрывно глядя Сереге в глаза, Толик раскачивался на Серёге
вперёд-назад, скользил залупающимся членом по Серёгиному животу,
толчками «засаживал» Серёге, двигал бёдрами из сторону в сторону, словно
желая пахом вкрутиться в пах Серёгин... горячо дыша приоткрытым ртом,
Толик страстно е б а л Серёгу, с каждым движением, с каждым толчком
юного тела приближая желаемую цель, – оргазм, как всегда, подкрался
незаметно: словно невидимая пружина, сжатая где-то внутри, стремительно

разжимаясь, выскочила, вырвалась наружу, полыхнула опаляющим огнём,
и... сладко кончая, конвульсивно стиснув ноги, с силой вдавив в Серёгу член,
дёрнувшись на Серёге и раз, и другой, Толик выпустил из члена горячую
клейкую струю спермы... на какой-то миг стало даже больно от
концентрации наслаждения, и
– юное тело Толика, освобождаясь от
возбуждения, тут же сделалось лёгким и невесомым, – тяжело дыша, Толик
потным лицом уткнулся в подушку, чувствуя, как бешено бьётся у него сердце...
Какое-то время Толик лежал на Серёге, не шевелясь, и Серёга не торопил
Толика; никакого возбуждения у Серёги уже не было, и всё равно было
приятно... было приятно чувствовать тело Толика на себе, ощущать его
тяжесть, его теплоту, – Серёга, лёжа под Толиком, смотрел в потолок – он
думал о том, что они, то есть он и Толик, только что трахнулись... они
трахались – не просто дрочили друг другу, как это было в душе, а трахались,
е б а л и с ь, и это... это был кайф! Это было классно, обалденно и офигенно,
просто супер, – Серёга думал о том, как всё э т о, в принципе, просто, как
всё отлично у них получилось, какой отличный пацан этот Толик, как
хорошо, что он, Серёга, на отдых приехал сюда, в Сосновку, а не поехал с
родителями в Таиланд... что бы он делал в Таиланде? Ну, загорал бы на
пляже, купался, сидел бы в кафе... может быть, ездил бы на какие-то
экскурсии, чтоб потом похвалиться Борьке, где он был и что видел... всё это
тоже было бы неплохо, но по сравнению с тем, что здесь, в Сосновке, он
познакомилсясТоликом,посравнениюс кайфом дружбы все
таиланды, как говорится, не стоили выеденного яйца... все эти мысли –
мимолётные, хаотичные – вспыхивали, как всполохи, и тут же исчезали,
пропадали из головы.

- Толян, ты не уснул? – тихо засмеялся Серёга, легонько хлопая Толика
ладонями по его голым упруго-мягким ягодицам.
- Уснул, – отозвался Толик; он оторвал лицо от подушки, приподнял голову,
довольным взглядом посмотрел в глаза Серёги.
– А ты что-то имеешь против?
- Лично я против ничего не имею, – хмыкнул Серёга. – Но вот представь...
если мы с тобой так уснём, а завтра утром придёт дедуля будить нас на
завтрак, увидит, как ты лежишь на мне без трусов, расскажет об этом бабуле,
и... что они, пожилые люди, про тебя подумают?
- А что дедуля подумает про тебя, когда увидит, как ты лежишь без трусов,
широко раздвинув ноги? – Толик, глядя на Серёгу, тихо рассмеялся.
– Расскажет дедуля бабуле, и что они, пожилые люди, подумают про тебя?
- Понятно, что они подумают! Они подумают, что ты меня, малолетнего,
изнасиловал... сорвал с меня трусы – и изнасиловал! – Серёга на секунду
задумался и, сдерживая смех, уточнил-добавил: – Любая экспертиза это
докажет!
- Ага, а пока я тебя, бедненького, насиловал, ты обкончался от счастья, –
Толик, улыбаясь, весело подмигнул Серёге. – Любая экспертиза это докажет!
- Что докажет? – не понял Серёга.
- Что на тебе сперма твоя, а не только моя, – отозвался Толик. – И на тебе, и
на мне твоя сперма...
- И что? Не забывай, что я младше тебя, – напомнил Серёга о разнице в
возрасте.
- И что? – хмыкнул Толик.
- И то! Старшие насилуют младших... вот что!

- Прикольное насилие, когда младшие кончают не хуже старших! – Толик,
глядя на Серёгу, тихо рассмеялся; даже просто смотреть на Серёгу ему,
Толику, было приятно: у лежащего под ним Серёги были красивые губы,
красивый нос, красивые глаза... всё было красивое и словно родное!
- Это ты на меня намекаешь? – Серёга изобразил блудливый взгляд.
- Ну, а на кого же еще? – хмыкнул Толик.
– Ты же у нас младший – изнасилованный...
- Ладно, Толян, я никому не скажу, – примирительно проговорил Серёга. –
Но и ты поклянись, что никому ничего не расскажешь...
- Клянусь! – весело отозвался Толик, и они оба, Толик и Серёга, тихо
рассмеялись; настроение у обоих было отличное!
Конечно, нужно было вставать, приводить себя в порядок, надевать трусы,
но... лежащий на Серёге Толик почему-то не спешил с Серёги вставать, а
лежащий под Толиком Серёга почему-то не торопился из-под Толика высвобождаться,
– возбуждения не было, и всё равно было классно
чувствовать друг друга вот так – близко-близко, тело в тело... не делая
попытки встать, Толик снова уткнулся лицом в подушку, точнее, уткнулся в
подушку щекой, повернув к Серёге голову, – глядя сбоку на Серёгино лицо,
Толик подумал, что Серёга – классный пацан и что всё... всё-всё, что сейчас
случилось, что в этой комнате неожиданно, непреднамеренно произошло,
тоже было классно – обалденно и офигенно!
- Толян...
– тихо проговорил Серёга, не глядя на Толика.
– Тебе было приятно? Понравилось?
- Да, – не раздумывая, отозвался Толик. – А тебе?

- Мне тоже... тоже было приятно и тоже понравилось! Будем теперь
кайфовать так всё время... да? – Серёга, повернув голову, вопросительно
посмотрел на Толика.
- Ты хочешь еще? – спросил Толик, вопросительно глядя на Серёгу.
- Ну, не сейчас, не сию минуту... – Серёга улыбнулся. – Я вообще говорю...
завтра, к примеру, если снова захочется... будем так кайфовать ещё?
- А почему нет? – вопросом на вопрос отозвался Толик.
- Я тоже так думаю! Почему нет, если да, – рассмеялся Серёга. – Толян...
- Что? – отозвался Толик; голый Серёга лежал под Толиком на спине,
повернув голову вправо, голый Толик лежал на Сереге, повернув голову
влево, обе головы лежали на одной подушке, и лица мальчишек были близко-
близко одно от другого – так близко, что мальчишки ощущали на своих
лицах дыхание друг друга.
- Ты уже с кем-нибудь целовался взасос? Ну, как мы сегодня... целовался так
с какой-нибудь девчонкой? – Серёга смотрел на Толика вопросительно.
- Нет, – Толик отрицательно качнул на подушке головой. – Так я ни с кем не
целовался... а ты?
- Я тоже ни с кем не целовался, – отозвался Серёга. – Сегодня впервые... мне
понравилось! А тебе?
- Мне тоже понравилось, – Толик, глядя Сереге в глаза, улыбнулся. – В губы
сосаться тоже классно...
- Да, – согласился Серёга.
– Если хочешь, можешь меня ещё пососать в губы...

- Сейчас не хочу, – секунду подумав, отозвался Толик; было кайфово лежать
на Серёге, чувствовать телом своим тело его, было кайфово смотреть на лицо
Серёгино, смотреть Серёге в глаза, но страсти при этом не было, напряжение
было сброшено, выплеснуто-извергнуто, и потому Толик честно сказал
«сейчас не хочу».
- Я тоже сейчас не хочу... но завтра я захочу, имей это в виду! – с улыбкой
глядя на Толика, проговорил Серёга, и, резко меняя тему, легонько хлопнул
Толика ладонями по спине. – Ты, блин, собираешься вставать?
- Уже!–Толик,рывкомоторвавшись– отклеившись –отСерёги,
откинулся на спину и тут же, чуть приподнявшись, посмотрел сначала на
свой живот, потом на живот Серёгин; перепачканные спермой животы
блестели, словно покрытые лаком. – Надо освобождаться от улик... – весело
проговорил Толик, проведя указательным пальцем по Серёгиному животу. –
Пойдём в душ сходим, обмоемся?
- Да ну! – хмыкнул Серёга. – Мы же воду в бак наливали вечером – она там
сейчас холоднющая. Просто вытремся, и никаких улик! – рассмеялся Серёга.
- Тогда встаём? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Встаём! – Серёга, лежавший с края, рывком вскинул ноги вверх и, опустив
ступни на пол – упруго от пола оттолкнувшись, легко, пружинисто поднялся
с постели. Вслед за Серёгой так же легко соскочил с постели Толик.
В комнате горел свет. Они, голые, по-мальчишески стройные, голенастые,
стояли посреди комнаты, не испытывая ни малейшего стеснения, – они
стояли друг против друга, тщательно вытирая себя полотенцами. Члены у
обоих висели головками вниз, и в опустившихся мошонках висели не очень
крупные, рельефно обтекаемые тонкой кожей мошонок яички; никакого
возбуждения не было.

- Толян... а ты когда кончаешь, ты больше всего приятность чувствуешь где?
Ну, то есть, где у тебя самая приятная точка приятности? – Серёга
вопросительно посмотрел на Толика.
- Во время оргазма? – спросил-уточнил Толик, в свою очередь глядя на
Серёгу.
- Да, в момент оргазма. Где делается приятней всего?
- Ну... везде, – Толик пожал плечами. – В члене, конечно... и вокруг члена, и
в животе, и в промежности между ног, и в очке... очко словно разрывается от
кайфа...
– Толик, не зная, как описать точнее свои ощущения в момент
оргазма, не без любопытства спросил – поинтересовался – у Серёги: – А у
тебя это как?
- Так же точно! Мне тоже везде приятно, но особенно приятно бывает
каждый раз, когда я кончаю, в очке... ну, то есть, в момент оргазма весь кайф
именно там, в очке и вокруг него! Я, знаешь, как ещё делаю, когда дома
дрочу? Ну, чтобы кайф был ещё сильнее...
- Как? – в глазах Толика мелькнуло любопытство.
- Я, когда дрочу, ещё пальцем при этом на очко слегка надавливаю... ну, то
есть, пальцем трогаю очко – как будто щекочу... ты делаешь так?
- Нет, – Толик отрицательно покачал головой.
– Я просто свободную руку
под яйца засовываю – щекочу себя между ног... ну, иногда я ещё прикасаюсь
к очку, но там я не щекочу...

- Вот! А ты попробуй пальцем очко пощекотать... вообще улёт!
- Серый, блин! – Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся. – Это ты на что сейчас
намекаешь? Чтоб в следующий раз, когда ты, пыхтя на мне, будешь
изображать малолетнюю жертву изнасилования, я щекотал тебе очко?
- Блин! Ни на что я не намекаю... я просто поделился с тобой, со старшим, но
малоопытным братом-насильником, опытом, – Серёга, глядя на Толика,
рассмеялся тоже. – Попробуй при случае, когда будешь дома дрочить себе
сам... не всё же время ты будешь меня насиловать! Попробуешь – и потом
будешь меня ещё благодарить за то, что я подсказал тебе, как можно
усиливать кайф!
- Серый... – нараспев протянул-проговорил Толик, изобразив на лице смесь
догадки и сомнения. – А может, это ты намекал мне сейчас, чтобы я усилил
твой кайф совсем не пальцем, а чем-то другим? Ну-ка, колись, мой младший,
но многоопытный брат!
- Чем другим? – не раздумывая, отозвался Серёга и в ту же секунду понял-
сообразил сам, о ч ё м сказал-спросил Толик. –
Другим, Анатолий
Евгеньевич, я могу при вашем желании пощекотать вас, – не растерялся
Серёга с ответом, придав лицу блудливое выражение.
- Ну, ни фига себе, что предлагает невинному старшему брату его младший
развратный брат! – воскликнул Толик, изобразив на лице смесь изумления и
ужаса. – Я даже не знаю теперь, как мне с вами, Сергей Викторович, спать в
одной комнате...
- Ой-ой-ой, как вам страшно, Анатолий Евгеньевич! Можно подумать...
быстрей надевайте трусы, а то ваша голая попка меня возбуждает! Вид вашей
голой попки...
Серёга, качнувшись в сторону Толика, хотел хлопнуть ладонью Толика по
голым ягодицам, но, быстро вильнув задом в сторону, Толик со смехом
уклонился от хлопка.
- Уже... уже надеваю трусы! Когда рядом такой маньяк, лучше, конечно,
быть в трусах, – Толик, бросив ненужное полотенце на свою постель,
повернулся к Серёге вполоборота – наклонился за трусами, лежащими на
полу; ягодицы Толика при наклоне на секунду раздвинулись, разошлись-
распахнулись в стороны, и хотя Толик стоял к Серёге не задом, а
вполоборота, так что Серёга никак не мог видеть очко Толика – туго
стиснутую мальчишескую дырочку, но это не помешало Серёге продолжить
тему: показывая пальцем на согнувшегося Толика, Серёга назидательным
тоном проговорил:

- Вот! Еще одно доказательство того, как старший брат растлевает младшего,
демонстрируя младшему брату своё интимное место... ужас! Смотри, как
подбирают с пола трусы невинные мальчики! – с этими словами, точно так
же отбросив на кровать полотенце, которым он вытирался, Серёга сел на
корточки и, переваливаясь из стороны в сторону, гусиным шагом подкатил к
трусам своим, говоря при этом: – Видишь, никакого разврата, никакого
совращения! – зацепив трусы пальцами, Серёга резко встал, выпрямился во
весь рост. – Понял, как надо? Не раком становиться, как ты, а делать надо
так, как я... как делают все невинные мальчики!
- Серый, вот ты придурок! – глядя на Серёгу смеющимися глазами, Толик
укоризненно покачал головой.
Они, глядя друг на друга – надевая трусы – весело рассмеялись. Вдруг
возникшая тема анального секса ни для Серёги, ни для Толика ровным
счётом ещё ничего не значила, – эта тема всплыла без всякой цели, возникла
сама собой, и они, весело подкалывая друг друга, просто зубоскалили, не

вкладывая в свои слова никакого прикладного смысла; они прикалывались и
даже вроде как бы на что-то друг другу намекали, но секс анальный ещё был
для них обоих чем-то абстрактным, не имеющим для них обоих никакого
практического значения, и в этом – даже после всего того, что они только что
проделали в постели – не было ничего удивительного или непонятного.
«Всему своё время» – сказано в одной мудрой книге, и для Толика и Сёреги
это время – время желания анального секса – еще, видимо, просто не созрело,
не настало и не пришло: они, зубоскаля и прикалываясь, не придавали словам
своим никакого скрытого смысла и уж тем более не вкладывали в слова свои
тайное желание перепихнуться в зад, – говоря об анальном сексе, они, Сергей
Викторович и Анатолий Евгеньевич, были не возбуждены, были вполне
удовлетворены тем сексом, который у них только что был, и этот
случившийся секс был для них, для э т и х мальчишек, пока потолком,
вершиной доступного им сексуального наслаждения. Конечно, в мире немало
таких парней, которые, вместе укладываясь в постель, сразу, без всяких
ужимок и разговоров переходят к н а с т о я щ е м у сексу, то есть берут друг
у друга в рот или вставляют друг другу в зад, но... это такие парни, у
которых или уже имеется, есть опыт предшествующий, или это такие парни,
которые долго об этом думали, фантазировали и мечтали, страстно хотели
этого, многократно проигрывая разные формы однополого сексуального
удовольствия в своих сладострастных мечтах-фантазиях, и вот тогда-то, как
только возникает к однополому сексу располагающая ситуация, они, эти
опытные парни, свои реальные или виртуальные наработки тут же в полном
объёме реализуют – без раскачек и предисловий сразу трахаются и в рот, и в
зад... а Серёга с Толиком опыта такого не имели, чтобы, оказавшись в одной
постели, вкусить всё и сразу, они оба никогда о таком не думали, никогда ни
о чём подобном не мечтали и не грезили – просто так получилось, так удачно
сложились для них обстоятельства: они встретились на пути своего
естественного взросления, и возникла музыка, которая поманила их, повела в

заповедные, им доселе неведомые кущи... древняя музыка, вдруг возникшая-
зазвучавшая, вела их, двух мальчишек, и, доверившись этой музыке, они, не
растленные ложью лукавых скреп, просто следовали за ней, за этой
сладостной музыкой юности, не пытаясь её обогнать, не внося в неё свои
коррективы, – «всему своё время, и время всякой вещи под небом» – ни
Серёга, ни Толик слов этих древних не знали, просто всё у них шло своим
чередом: мастурбация в кустах смородины, совместная мастурбация в
комнате перед сном, взаимная мастурбация в душевой кабинке, жаркое
колыхание друг на друге...
- Серый, я курить хочу, – деловито проговорил Толик, глядя на Серёгу.
– Посидишь со мной на крыльце?
- Вот! Ты без Серого шаг не можешь сделать, – ворчливо отозвался Серёга,
изобразив на лице снисходительную озабоченность. – Идём!
Они вышли на крыльцо – шагнули а лунную ночь, и Пират при их появлении
радостно закрутил, завилял хвостом.
- Ах, ты наш пограничник! – не смог промолчать Сёрёга, лаская
подошедшего Пирата. – Все спят, а ты не спишь – охраняешь своих друзей...
умница, а не Пират... умная... умная собака!
Толик сходил за гараж, где у него была спрятана пачка сигарет, вернулся, сел
на ступеньках крыльца рядом с Серёгой; Пират, помахав еще хвостом, улёгся
у их ног; Толик, щелкнув зажигалкой, закурил – сладко затянулся
сигаретным дымом.

- Толян... а ты что – не можешь бросить курить? – спросил Серёга, глядя, как
тает в лунном свете сизое облако дыма.
- Ну, наверное, могу... если сильно-сильно захотеть, – отозвался Толик,
стряхивая пепел. – А может, не могу... – Толик рассмеялся и, глядя на Серегу,
пояснил: – Это ведь тоже удовольствие...
- Но это вредное удовольствие, – резонно заметил Серёга.
– Вот смотри...
дай-ка сюда пачку! Смотри, что на пачке написано: «импотенция»... и с
другой стороны тоже... со всех сторон написано! Видишь?
- И что это значит? – Толик, разыгрывая Серёгу, посмотрел на Серёгу
серьёзно, без улыбки, и спросил он, проговорил тоже с серьёзной
интонацией, так что Серёга невольно купился на серьёзный тон Толика.
- Ты что, блин, дурак? Не заешь, что это значит? – искренне удивился Серёга,
глядя на Толика.
- Ну, что-то слышал... что-то типа короновируса? Правильно? – Толик, глядя
на Серёгу – видя, как легко Серёга поддался на розыгрыш, с трудом
сдерживал смех.
- Офигень, какой ты тупой! – присвистнул Серёга, искренне удивляясь тому,
что Толик ничего не знает о таких простых вещах. – Импотенция – это когда
у тебя не стоит и ты кайфовать не можешь!
- У меня стоит, – не задумываясь, тут же парировал Толик. – Ты сам только
что был свидетелем, что стоит!
- Это сейчас стоит! – с жаром проговорил Серёга.
– А будешь курить, и
стоять не будет... стоять перестанет! Вот что такое импотенция! Так что,
Толян, ты курить бросай! Это тебе мой совет...
Толик, сладко затянувшись, выпустил на Серёгу клуб сизого дыма.

- Всё, Серый, у тебя теперь тоже будет импотенция – тоже стоять не будет! –
Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся.
– Ты думаешь, я зачем тебя позвал
покурить? Вот затем и позвал, чтоб у нас у обоих была импотенция... такая
импотенция, как была сегодня... и как всегда!
- Блин! Я с тобой серьёзно говорю, объясняю тебе, а ты как дурак! – Серёга,
глядя на смеющегося Толика, тоже невольно улыбнулся. – Какой же, Толян,
ты дурак! Точнее, придурок...
- А ты типа умный – ты не придурок? – не без ехидства в голосе проговорил
Толик, глядя смеющимися глазами на Серёгу.
- Конечно, я умный! – не стал отрицать Серёга.
- Ага... ну, а теперь ты меня, своего старшего брата, послушай! – Толик,
перестав смеяться, снова сделал глубокую затяжку, но на этот раз выпустил
дым не на Серёгу, а в сторону. – Что такое импотенция, я узнал, когда ты ещё
на горшке сидел. Специально для этого я ходил в школьную библиотеку,
чтобы в разных словарях посмотреть, что это слово означает.
- На фига? – с лёгким удивлением в голосе проговорил Серёга, с
любопытством глядя на Толика. – У тебя не стоял?
- Объясняю, точнее, рассказываю – для таких придурков, как ты, – Толик
хмыкнул.
– Где-то примерно два года назад или чуть раньше я начал
дрочить...
- Я тоже начал дрочить примерно два года назад, – перебил Толика Серёга.
- И что? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу, и в голосе Толика
прозвучала лёгкая досада оттого, что Серёга его перебил.

- Ничего, – Серёга пожал плечами. – Ты сказал, и я сказал... ну, то есть, мы с
тобой начали дрочить примерно в одно и то же время...
- Ага, только ты не помнишь, где и когда ты первый раз кончил... – с лёгким
ехидством в голосе проговорил Толик.
- Ну, не помню... и что?
- Да ничего! – Толик, отложив сигарету, обхватил Серёгу рукой за шею,
притянул его голову к себе, с силой прижал щеку Серёгину к щеке своей. –
Ты будешь меня слушать? Или будешь вставлять свои дурацкие реплики?
- Ой, Толян, ой! Буду, буду тебя слушать... отпусти! Я только сказал, что мы
с тобой похожи – что я как ты... или ты как я... отпусти! – Серёга, вырываясь,
со смехом закрутил головой.
– Хватит ко мне прижиматься... импотент!
Пират, помоги мне! Старший брат насилует младшего... помоги, Пират!
Пират, услышал своё имя – дрогнув ушами, посмотрел на сидящих на
крыльце мальчишек, но помогать Серёге не стал, – Толик, разогнув руку,
сам, без помощи Пирата, отпустил Серёгу, и Серёга, потирая шею, с
наигранным возмущением пробурчал:
- Ужас, что делается на белом свете лунной ночью! И растлевают, и
насилуют, и душат... куда, блин, катится мир! Всё, Толян, я больше не буду
тебя перебивать – рассказывай! Значит, примерно два года назад ты начал
дрочить... и что?
- И то! Я уже начал кайфовать... не так чтобы часто стал это делать, но
регулярно, и тут мне случайно попадается в руки одна забавная книжка. Из
нашего подъезда дед с бабкой продали квартиру и все ненужные вещи
отнесли на мусорку, а два ящика с книгами выбрасывать не стали –
поставили ящики на скамейку около подъёзда, чтобы кто-то мог посмотреть,
какие там книги, и что-то выбрать, забрать себе, если нужно или понравится.
Ну, я тоже покопался в тех ящиках, выбрал себе классную книгу про
путешествия и наткнулся на книжку «Половое воспитание школьника»...

- Офигеть! Про секс? – перебивая Толика, спросил-уточнил Серёга.
- Фиг там! Я книжку, естественно, тут же взял – я тоже подумал, что там
будет что-то про секс, а там была всякая галиматья... про моральный облик
будущего строителя коммунизма и прочая чушь – ничего интересного. Но...
- Подожди! Так это что... это была древняя книжка? Ну, если там было про
коммунизм... – снова спросил-уточнил Серёга, перебивая Толика.
- Ну... типа да, – кивнул головой Толик.
– Древняя книжка. Ничего там
интересного не было, но там, в той книжке, было написано про дроч... ну, то
есть, про онанизм, и я...
- Онанизм – это мастурбация? – уточнил Серёга.
- Ну-да, онанизм, мастурбация – это одно и то же, – кивнул Толик. – Просто в
те времена мастурбация называлась онанизмом. Вот, и там среди прочей
фигни было написано, что онанизм – это очень вредная, очень плохая
привычка, с которой нужно бороться, потому что онанизм сильно вредит
здоровью, ведёт к безволию, ухудшает память, снижает успеваемость и
является причиной импотенции. Прочитал я всё это, и...
– Толик, усмехнувшись, на секунду умолк, вспоминая свою д е т с к у ю реакцию на
прочитанное в советской книжке про половое воспитание советских школьников.
- Ну, прочитал ты – и что? – Серёга, который был по складу своего
темперамента не очень склонен к восприятию монологов, не замедлил
воспользоваться паузой в рассказе Толика. – Ты поверил тому, о чём прочил
в древней книжке про коммунизм и онанизм?

- Ну, не то чтобы поверил, но... как-то неуютно стало. Что-нибудь забуду
сделать или на уроке, отвечая у доски, что-нибудь забуду – и потом думаю,
что это, возможно, у меня ухудшается память из-за дроча... или, к примеру,
даю себе слово, что дрочить больше не буду, а потом всё равно дрочить
хочется, я своё слово сдержать не могу, снова дрочу – кончаю, и тут же
думаю, что у меня развивается слабоволие, что я не могу контролировать
себя... да ещё импотенция от дроча, которая ждёт впереди! Короче, был
такой небольшой период, когда я был весь на измене... и дрочить хочу всё
чаще и чаще, не могу избавиться от этой привычки, и всё время думаю при
этом, что дрочем я причиняю себе вред... и поговорить об этом откровенно
не с кем. Короче, я стал искать ещё какие-то сведения об онанизме – и
прочитал в интернете совсем не то, что было написано в древней книжке! Не
знаю, зачем писали про дроч в древние времена разные страшилки, зачем
пугали детей всякой фигнёй, а только узнал я из интернета совсем другое!
Узнал, что дроч – это естественный способ снятия сексуального напряжения,
что дрочат все пацаны в переходном возрасте, что если не дрочить, то есть
регулярно не сбрасывать сексуальное напряжение, то могут развиться всякие
застойные явления, которые пагубно влияют на половую функцию, ведут к
угасанию половой функции... короче, узнал я всё это – и страхи мои
улетучились, стал я дрочить-кайфовать в своё удовольствие!
Толик рассказал Серёге всю эту историю про себя, ничуть не стесняясь,
рассказал со всей откровенностью, даже с удовольствием, потому что, во-
первых, это была история про победу здравого смысла над замшелыми
предрассудками, а во-вторых, у них, у Толика и Серёги, установились такие
отношения, когда что-то врать, что-то скрывать от другого было и глупо, и
бессмысленно, – доверительность в их отношениях была такова, что можно
былобезвсякогонапряганаединедругсдругом быть самим собой,
ничуть не боясь, что это будет не так понято, или как-то не так истолковано,
или в глазах другого это будет выглядеть нелепым и смешным.

- Да, у меня тоже был такой период, когда я думал, что дрочить вредно, и я
тоже пытался это прекратить, – нарушил молчание Серёга.
– Никакие
древние книжки я не читал, но... тоже было такое заблуждение! А потом я
точно так же поискал инфу в интернете, узнал, что это нормально, и... я
теперь тоже дрочу в своё удовольствие! – Серёга рассмеялся. – А у тебя было
такое, чтоб на уроке вставал?
- Ну, было! – Толик улыбнулся. – Сидишь на уроке со стояком и думаешь:
хоть бы к доске не вызвали... да?
- Да, у меня тоже так было, и даже не раз! – почему-то обрадовался Серёга,
подумав, как много у него и у Толяна общего; Толик уже докурил, и они,
соприкасаясь плечами, просто сидели на ступеньках крыльца – спать не
хотелось.
- Вот, а теперь смотри сюда... – Толик, держа пачку с сигаретами в одной
руке, указательным пальцем другой руки легонько постучал по пачке – по
надписи «импотенция».
– Это же самое было написано в древней книжке,
про которую я рассказал тебе: у тех, кто дрочит, будет импотенция. Я
дрочил, потому что хотел дрочить, а хотел потому, что дрочить – это кайф.
Но... я кончал – и думал про импотенцию, и это мне портило ощущение
кайфа. А потом я прочитал, что всё это лажа, фуфло – и стал дрочить в своё
удовольствие... так и здесь, – Толик снова постучал указательным пальцем
по слову «импотенция». – Я курю, потому что хочу курить, а хочу потому,
что курить – это кайф. Ну, то есть, кайф для меня, – уточнил Толик. – И чтоб
кайф этот не обламывать, я вот на эти фуфлыжные надписи...

– Толик в третий раз постучал пальцем по пачке сигарет, – никакого внимания не
обращаю.
- Ну, зачем-то же пишут... – неуверенно проговорил Серёга, думая о словах Толика.
- Зачем-то же много о чём пишут, – хмыкнул Толик. – Зачем-то же писали,
что станешь импотентом, если будешь дрочить... пох всё это! Ты не куришь,
и это твой выбор. Я курю, и это мой выбор. И это различное отношение к
курению нам ничуть не мешает быть друзьями... и даже братьями! Так?
- Так, – Серёга кивнул головой. Они помолчали. Уже было, наверное, поздно,
но спать не хотелось. Толик достал из пачки ещё сигарету, щелкнул
зажигалкой – Серёга покосился на Толика, но ничего говорить не стал...
говорить здесь было не о чем, всё было и так понятно: если Толян хочет
курить, то он курит... точно так же и он, Серёга: если он хочет дрочить, то он
дрочит... а курить или дрочить и при этом думать про импотенцию, которая
то ли наступит от курева или дроча, то ли всё это лажа... да ну нах! Подумав
про дрочку, Серёга тут же подумал о том, что сегодня они – он и Толян –
целовались взосос... ну, то есть, не просто дрочили друг другу, а целовались
взасос, в постели друг друга е б а л и, и это... это был кайф! Ну, то есть,
классно всё это было! – Толян... – покосившись на губы Толика, негромко
проговорил Серёга, нарушая молчание. – Ты хочешь ещё?
- А ты? – Толик, без труда поняв, о чём его спрашивает Серёга,
вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Ну, я не знаю... я как ты! – отозвался Серёга. – Ты же мой старший брат...
- Я сейчас не хочу, – секунду подумав, спокойно проговорил Толик, и это
было действительно так: никакого возбуждения он, Толик, в данное время не
испытывал. – Но если ты хочешь...

- Я тоже не хочу, – перебил Толика Серёга. – Завтра покайфуем!
- Сегодня, – уточнил Толик.
- Что «сегодня»? – не понял Серёга. – Ты хочешь сейчас?
- Не сейчас, а сегодня. Уже наступило сегодня, – Толик смотрел на Серёгу
смеющимися глазами.
- Толян... – поняв, что Толик имеет в виду, Серёга изобразил на лице лёгкую
досаду. – Сегодня – это сейчас, и закончится оно, когда мы уснём. А когда
мы проснёмся, то это будет завтра... ты почему, блин, такой тупой? – Серёга,
обхватив Толика рукой за шею, притянул лицо Толика к своему лицу, с
силой вдавился щекой в щеку Толика. – Ты почему такой... такой дурак?
- Блин, больно же! – засмеялся Толик, но вырываться не стал, почувствовав,
что приятно это... приятно это вот так – щекой к щеке.
– Сам ты дурак!
Сегодня заканчивается не тогда, когда ты копыта свои откидываешь, а тогда,
когда стрелки часов сходятся на цифре двенадцать... блин, я таких тупых, как
ты, ещё не видел... пусти!
- Кто тупой? Я тупой? – Серёга сильнее прижал Толика.
– Говори, кто тупой... я или ты?
- Я... я тупой! Пусти! – Толик со смехом зажмурился, и хотя он говорил
«пусти», он не вырывался – не пытался от Серёги отстраниться; они
дурачились, сидя ночью на ступеньках крыльца, сексуального возбуждения
ни у Толика, ни у Серёги не было, члены в трусах-плавках умиротворённо
дремали, и всё равно... всё равно это было приятно, было в кайф – сидеть
рядом, щекой прижимаясь к щеке.

- Пират, ты свидетель! Толян только что признался, что он тупой... – Серёга
рассмеялся, и Пират, чуть шевельнув хвостом, покосившись на сидящих на
ступеньке крыльца мальчишек, дёрнул ушами, словно таким образом
подтверждая, что он всё слышит.
Серёга, разжав руку, отпустил Толика, и всё равно... всё равно музыка, что
вела их, никуда не делась, не исчезла – музыка была еле различима, но не
потому, что она ослабла или слабела, а потому, что музыка эта наполнилась
новыми, совершенно новыми обертонами, – сексуального возбуждения не
было, не было никаких позывов к сексуальной активности, но даже просто
сидеть рядом, соприкасаясь плечами, говорить о чём угодно, прижиматься
щекой к щеке, дурашливо выясняя, кто умнее, смеяться, просить друг у друга
пощады... всё это было в кайф, и этот кайф, никак не связанный с
проявлением сексуальности, был не менее значим и ощутим, чем то
наслаждение, которое было в постели; конечно, ни Серёга, ни Толик свои
чувства не анализировали, они об этом не думали – они просто слышали
музыку, что звучала в их юных душах, распахнувшихся друг для друга...
- Толян, ты прикинь... – задумчиво проговорил Серёга, нарушая молчание.

– Вот мы сидим здесь с тобой... да?
- Да, – Толик кивнул головой, – мы сидим здесь с тобой. Но ты, если хочешь,
можешь лечь рядом с Пиратом – не сидеть можешь, а лежать...
– глядя на
Серёгу, Толик тихо засмеялся.
- Блин! Я серьёзно с тобой говорю...
– Серёга несильно толкнул Толика
локтём в бок. – Ты способен к серьёзному разговору?
- Ну, хорошо, хорошо, говори! – Толик, перестав смеяться, с серьёзным
выражением лица посмотрел на Серёгу. – Сидим мы... и что?
- Я подумал сейчас... посмотри, сколько звёзд на небе! – Серёга задрал
голову вверх.

Толик, вслед за Серёгой тоже задрав голову вверх – глядя на звёздное небо,
негромко отозвался:
- Ну... до фига... и что?
- А прикинь, что в это самое время где-то на какой-то звезде точно так же
сидят два пацана, смотрят, как мы, на небо, и...
- Вот прямо сейчас сидят и смотрят – в это самое время? – покосившись на
Серёгу, уточнил Толик.
- Да, – отозвался Серёга, глядя на небо. – В этом же весь прикол: мы смотрим
на них, они смотрят на нас, но мы друга не видим...
- Прикол весь в том, что мы не можем видеть друг друга, – хмыкнул Толик. –
Ну, то есть, можем, но не в одно и то же время, не одновременно – всё это
совсем не так, как тебе хочется...
- Почему? – Серёга с недоумением посмотрел на Толика. – Мы сидим здесь,
они сидят там, на какой-то звезде... понятно, что мы их не видим, но вдруг у
них есть такой телескоп... такой мощный-премощный телескоп, в который
они сейчас смотрят и видят нас... может же быть такое?
- Не может, – спокойно проговорил Толик.
- Почему? Я же сказал, что у них есть мощнейший телескоп... мощный-
премощный! Почему они не могут нас видеть в свой телескоп?
- Потому что... если у них даже есть такой мощный-премощный телескоп,
чтобы в него они видели Землю, то они в него видят сейчас не нас, а видят...
видят, к примеру, как Колумб плывёт открывать Америку... ну, или видят
что-то из античного мира – как воюет, к примеру, Александр Македонский...

- Так это же было фиг знает когда! А они смотрят сейчас – смотрят на нас...
почему они видят то, что было когда-то, если они смотрят на нас? – в глазах
Серёги было искреннее непонимания. – Или ты снова меня разыгрываешь –
снова меня дуришь?
- Блин... на фиг мне тебя дурить? – с лёгкой запальчивостью в голосе
отозвался Толик. – Покажи мне Полярную звезду!
- Ну... я не вижу сейчас...не вижу, где она... – медленно проговорил Серёга,
растягивая слова – глядя на звёздное небо. – А ты видишь?
- Я вижу, – отозвался Толик. – Хорошо, покажи мне Большую Медведицу!
- Блин... я же тебе не астроном, чтоб все звёзды знать! – с лёгкой досадой
проговорил Серёга.
– Я вообще тебя о другом говорил, а ты мне пудришь мозги...
- Смотри! – Толик, поняв, что Серёга ни фига не знает, как увидеть на небе
Полярную звезду, придвинулся к Серёге ближе и, одной рукой обняв Серегу
за плечо – притянув его к себя, вытянул другую руку вверх.
– Большая
Медведица похожа на ковш, её без труда можно видеть... смотри, куда я
пальцем показываю!
- Пальцем в небо показываешь, – засмеялся Серёга.
- Блин, а куда я должен ещё показывать, если звёзды на небе? Вот не думал,
что у меня младший брат такой бестолковый... смотри! – Толик, соскользнув
ладонью с Серёгиного плеча, раскрытой ладонью сильней наклонил голову
Серёги к голове своей, так что теперь они соприкасались висками.
– Вон четыре звезды в виде неправильного прямоугольника... ну, то есть, если эти
четыре звезды мысленно соединить между собой, то у полученного
прямоугольника все стороны будут неравные: две длинные, но при этом одна
чуть короче другой, и две стороны по бокам, и тоже одна короче другой...
видишь?

- Ну, вижу... – отозвался Серёга.
- Вот! Та сторона из двух длинных, которая короче, это дно ковша. Ты
сторона, которая длиннее из двух коротких, это внешняя сторона ковша, и
она чуть выпирает углом... видишь? – Толик, объясняя Серёге, говорил
уверенно, увлеченно, и эта его увлечённость невольно передалась Серёге.
- Вижу, – повторил Серёга, глядя на неправильный четырехугольник.
- Вот! А теперь, оттолкнувшись от верхней точки, ну, то есть, от верхней
звезды внутренней стороны ковша, ты видишь еще три звезды, которые
мысленно мы соединяем между собой прямыми линиями, и... что у тебя
получается?
- Получается... – Серёга, запрокинув голову в звёздное небо, замолчал. Чуть
отстранившись от Серёги – глядя на Серёгу, Толик терпеливо ждал.
– Получается... ну, типа как ручка у ковша, если четыре звезды – это ковш...
загнутая ручка ковша. Правильно? - Серёга посмотрел на Толика.
- Правильно! – улыбнулся Толик. – Контрольный вопрос: из скольких звёзд
состоит этот ковш?
Серёга снова задрал вверх голову. Посчитал. Снова посмотрел на Толика.
- Из семи, – уверенно произнёс Серёга. – Четыре звезды сам ковш плюс три
звезды ручка.
- Вот! Ты не такой тупой, каким кажешься, до семи точно считать умеешь!

– Толик рассмеялся, толкая Серёгу локтём в бок.
– Семь звёзд – это и есть

Большая Медведица, состоящая из семи планет. Там, правда, планет больше,
но это не важно, мы их не видим. Мы отчетливо видим только семь звёзд –
Большую Медведицу. Её на небе найти всегда нетрудно. А по Большой
Медведице всегда легко найти Полярную звезду... знаешь, как найти?
- Нет, – честно признался Серёга.
- Смотри... – Толик снова вытянул руку, показывая Сереге пальцем. – Если,
взяв за основу внешнюю боковую сторону ковша, мысленно протянуть
прямую дальше и на той прямой отмерить примерно пять раз такое же
расстояние, как расстояние внешней стороны ковша, то... получается? –
Толик вновь посмотрел на Серёгу.
- Ну, получается... отмерил пять раз... – Серёга, задрав голову, смотрел на
звёздное небо.
- И что получилось?
- Если пять раз отмерить, то на этой прямой заезда...
– неуверенно проговорил Серёга. – И что?
- И то! Эта и есть Полярная звезда! – Толик произнёс это так, как будто
только что он сделал величайшее открытие.
– А теперь смотри! Если
предположить, что на Полярной звезде есть жизнь и что сейчас оттуда кто-то
направил на нас свой мощный-премощный супер-пупер-телескоп, то...
знаешь, когда они нас увидят?
- Когда? – отозвался Серёга, глядя на Полярную звезду.
- Нас они увидят через четыреста лет!
- В смысле? – Серёга посмотрел на Толика; во взгляде Серёги было
неподдельное недоумение. – Через четыреста лет нас уже не будет... как они
нас увидят через четыреста лет?

- Через четыреста лет к ним только дойдёт картинка с нами – вот они нас и
увидят! А сейчас... вот именно сейчас до них только дошла картинка, что
было на нашей земле четыреста лет назад, и сейчас они видят... видят сейчас,
как Колумб плывёт открывать Америку! Или на этом месте, где сейчас мы
сидим, четыреста лет назад был непроходимый лес, и сейчас они видят
именно этот лес, а не нас с тобой. Всё дело в расстоянии, мой глупый, но
любознательный младший брат! – Толик, говоря это, шутливо взъерошил на
Серёгином затылке волосы.
– Кстати, свет от Полярной звезды к нам идёт
тоже четыреста лет, и вот прикинь... может, этой планеты, которую мы
называем Полярной звёздой, уже двести лет как нет, то есть двести лет назад
она , может, погасла или просто превратилась в космическую пыль, но к нам
ещё целых двести лет будет идти от неё свет, и мы, глядя на этот свет, ещё
двести лет будем думать, что мы смотрим на существующую звезду...
- Ну, то есть...
– Серёга умолк, глядя на Толика – с трудом осмысливал услышанное.
– Значит, что получается... если б, допустим, у нас был бы
сейчас супер-пупер-телескоп и мы в него увидели бы сейчас двух пацанов,
сидящих там, у себя, на крыльце, то в реале пацаны эти сидели на своём
крыльце четыреста лет назад?
- Именно так! – подтвердил Толик, довольный тем совершенно неожиданным
для него эффектом, какой произвёл его рассказ на Серёгу.
- Офигеть! Это, блин, просто какая-то машина времени... – то ли для Толика,
то ли вслух для себя медленно проговорил Серёга; он вновь посмотрел на
небо – нашел Большую Медведицу, мысленно провел прямую линию,
отсчитал на этой прямой пять отрезков, равных передней стенки ковша...

– Толян...
– оторвав взгляд от Полярной звезды, Серёга вновь посмотрел на
Толика. – А ты откуда всё это знаешь?

- Из интернета, – Толик пожал плечами.
– У меня ещё есть дома
астрономический атлас, где все созвездия, которые мы можем видеть... да это
все знают: и как найти Полярную звезду, и про скорость света... мне это
просто интересно – что-то узнавать про космос, про разные галактики! Вот
смотри: если от Полярной звезды провести прямую линию дальше, то...
– Толик снова задрал голову вверх, всматриваясь в звёздное небо. – Смотри...
Серёга почувствовал, как его член в плавках-трусах начал стремительно – без
всяких на то причин и поводов – наливаться юным сладостным
возбуждением... в принципе, ничего удивительного в этом не было – член
Серёгин жил по своим собственным законам, и к спонтанным эрекциях,
когда вдруг ни с того ни с сего за считанные секунды возникал стояк, Серёга
в последнее время привык, а теперь рядом, практически вплотную, сидел
Толян, рука Толяна лежала у него, у Серого, на плече, их ноги
соприкасались, у них уже был... да, у них только что был классный секс в
постели!
- Толян...
– проговорил Серёга чуть изменившимся голосом, глядя не на
звёздное небо, а на губы Толика. – Ты столько знаешь всего про космос... я
от тебя фигею!
- Наконец-то ты понял, что твой старший брат умнее тебя! – Толик тихо
рассмеялся. – Я тебе хотел еще показать созвездие Кассиопеи, но сейчас я это
созвездие сам не вижу... будет небо чище, и я обязательно покажу! Это же
всё интересно... звезды, галактики... а те, кто живёт ниже экватора, в
Африке или, к примеру, в Австралии, видят совсем другие звёзды – там
другое звёздное небо... другие галактики...
- Толян... ты хочешь еще? – тихо проговорил Серёга, чувствуя, как член его
в трусах налился горячей твердостью, и оттого, что член возбудился,
превратился в твёрдый не сгибающийся стояк, тут же возник сладкий зуд и в
самом члене, в полуоткрытой, наполовину залуившейся головке, упершейся в
трусы, и в промежности, между раздвинутыми ногами, и вокруг попы,
точнее, вокруг плотно сжатой девственной дырочки... всё в один миг
опалилось жарким желанием, всё набухло, наполнилось зудом-
предвкушением. – Хочешь?

Серёга так внезапно сменил тему, перескочив с далёких галактик на дела
земные и близкие, что впору было уточнить у него, что именно он имеет в
виду, но Толик, сидящий рядом с Серёгой, понял Серёгу без уточнений, –
оторвав взгляд от звёздного неба, Толик посмотрел на Серёгу:
- Я как ты...
- Значит, хочешь... – сделал вывод Серёга, не углубляясь в нюансы хотения;
он вожделеюще посмотрел на губы Толика.
– У меня стоит... можешь
проверить! – И, приблизив своё лицо к лицу Толика, движимый вмиг
возникшим порывом, Серёга без лишних слов обхватил, окольцевал губы
Толика губами своими – горячо и жадно вобрал губы Толика в рот,
одновременно положив ладонь на затылок Толика, чтобы Толик не вздумал
вырываться.
Между тем, у Толика даже на мгновение не промелькнула мысль о том,
чтобы как-то воспротивиться Серёге, – всё случилось спонтанно: Толик,
подавшись к Серёге, непроизвольно разомкнул свои губы, окольцованные
подвижными губами Серёги, кончики их горячих языков соприкоснулись,
упруго затрепетали, забились друг о друга... рука Толика вскользнула в
Серёгины плавки-трусы, и Толик тут же свернувшимися в кулак пальцами
обхватил твёрдый горячий ствол, чувствуя, как у него самого член в трусах
стремительно наливается щекотливо зудящей сладостью... продолжая сосать
Толика в губы, Серёга почувствовал, как ладонь Толика обхватила его член,
и, для удобства чуть раздвинув, разведя в стороны согнутые в коленях ноги,

точно так же вскользнул ладонью в трусы сидящего рядом Толика – сжал
пальцами твёрдый горячий стояк Толяна... крутанув головой, Толик вырвал
свои губы из губ Серёги и, не делая передышку, ничего не говоря и ни о чём
не спрашивая, тут же губами своими накрыл губы Серёгины – так же горячо
и жадно засосал в губы Серёгу... композиция из скрещенных рук,
шевелящихся в трусах друг у друга, из жарко слившихся в засосе губ
образовалась спонтанно и вместе с тем так естественно, как будто они,
четырнадцатилетние мальчишки, полжизни только этим и занимались, – они
сидели на ступеньке крыльца, повернувшись друг к другу вполоборота,
теребили друг у друга клейко залупающиеся стояки, с юной ненасытностью
поочерёдно сосали друг друга в губы, и... даже если, как легкомысленно
предположил Серёга, сейчас – вот прямо сейчас! – кто-то из глубины космоса
смотрел бы на них в свой супер-пупер-телескоп, то, как объяснил Серёге
Толик, увидеть их, сидящих на крыльце под звёздным небом, этот
смотрящий в телескоп инопланетный вуайерист сможет через сотни, или
тысячи, или даже миллионы световых лет... пусть смотрит!
- Пойдём в комнату...
– выдохнул Серёга, оторвавшись от губ Толика.
– Я ещё хочу... идём! – вытащив руку из трусов Толика, Серёга пружинисто
встал – поднялся на ноги; рука Толика выскользнула из трусов Серёги; и
Толик так же пружинисто, как Серёга, поднялся вслед за Серёгой тоже;
трусы-плавки у обоих стояли колом.
- Ты же не хотел... – зачем-то проговорил Толик, то ли подкалывая Серёгу, то
ли напоминая Серёге о его непоследовательности... то ли сказал просто так

– лишь бы что-то сказать.
- Ты первый не хотел... – отозвался-отмахнулся Серёга, шутливо и в то же
время нетерпеливо толкая Толика в коридор. – Когда мы не хотели, мы были
глупые. А теперь мы оба хотим... идём! Я тебя выебу...
- Или я тебя выебу! – с тихим смехом отозвался Толик, делая вид, что он
уворачивается, сопротивляется Серёге. – Я тебя выебу...
Лежащий у крыльца Пират, приподняв голову, заинтересованно смотрел, как
мальчишки, стоя в дверном проёме друг против друга, смеются-дурачатся.
- Не «или», а «и»... – демонстрируя Толику понимание смысловых различий
между союзами, назидательным тоном уточнил-поправил Серёга.
– Союз «или» разделительный, а союз «и» соединительный! И ты меня выебешь... я
тебя, а ты меня – мы друг друга выебем... идём! Я тебя первый...
- Ну, блин... ты кого хочешь уговоришь! – Толик, делая вид, что он сдался,
что он не смог устоять перед мощным Серёгиным напором, шагнул в
комнату; они, подгоняемые юным нетерпением, вошли в комнату, и...
Всё повторилось, только теперь всё было на Серёгиной постели, и было
немного разнообразнее: в комнате всё так же горел свет, снятые трусы
лежали на постели Толика, голые мальчишки с возбуждённо торчащими,
багрово залупившимися членами, переплетаясь ногами, ласкали друг друга
ладонями; меняясь местами, поочередно ложились друг на друга – тёрлись
друг о друга твёрдыми горячими членами; жарко сопели; поочерёдно сосали
друг друга в губы; дрочили друг другу, ложась друг против друга, глядя друг
другу в глаза; вновь прилипали друг к другу – с силой вжимались друг в
друга юными горячими телами, тискали, мяли друг другу сочно-упругие
булочки; снова елозили друг по другу, вдавливая друг другу в животы липко
залупавшиеся члены... они, мальчишки, кайфовали! Они совершенно не
думали, хорошо это или плохо с точки зрения «общепринятых представлений
о правильном и неправильном в сексе», им было всё равно, как это может
называться в том социуме, где протекала их внешняя, в и д и м а я, жизнь...
всё это не имело никакого значения! Это было наслаждение, юное и
упоительное, безоглядное наслаждение, и они... они, мальчишки, просто
кайфовали! Потом, когда всё было кончено, они точно так же обтёрлись –
вытерли клейкую сперму с членов и животов, снова надели трусы...

- Толян... какой ты, однако, развратный, – с улыбкой проговорил Серёга, как
бы подводя итог всему тому, что было у них в постели, но ни в голосе
Серёгином, ни в его взгляде не было ни смущения, ни, тем более, какого-
либо осуждения, а даже наоборот – слово «развратный» прозвучало, вопреки
своему значению, как знак несомненного одобрения.
- Ой, на себя посмотри! – парировал Толик с той же интонацией, в свою
очередь глядя с улыбкой на Серёгу. – Выключай свет – будем спать! – Толик
повалился на свою постель.
Серёга хотел уточнить, чья очередь выключать свет, но выяснять и спорить
не было никакого желания, и Серёга, пробурчав себе под нос:
- Командир, блин, нашелся, – послушно щёлкнул выключателем.
- Не командир, а твой старший брат, – в темноте проговорил Толик с
чувством явного удовольствия. – Тебе посветить телефоном?
- Не надо... я уже на месте, – отозвался Серёга, опускаясь на свою постель;
не видимый в темноте Толик назвал себя старшим братом, и... в комнате
было темно, мальчишки в темноте не видели друг друга, но они оба –
одновременно! – вдруг ощутили-почувствовали какое-то тёплое, радостное,
умиротворяющеечувство принадлежности другдругу...они
уже произносили эти ни к чему не обязывающие определения «старший
брат» или «младший брат» и в адрес друг друга, и в свой собственный адрес,
не придавая этим определениям никакого особого смысла, но теперь словно
что-то изменилось, и слова эти – «старший брат», «младший брат» –
зазвучали как-то совсем по-другому, наполняясь совершенно иным
смыслом...

- Толян, ты уже спишь? – произнёс в темноте Серёга, пытаясь увидеть
лежащего напротив Толика.
- Уже сплю, – отозвался Толик.
- Я тоже сплю, – проговорил Серёга, думая о том, что завтра... или сегодня,
когда наступит утро, он снова увидит Толика... «снова увижу Толяна...» – с
этой тёплой, отчего-то радостной мыслью Серёга провалился в сон – тихо
засопел вслед за уже сопящим Толиком...
Утром, конечно, они проспали, что было, впрочем, неудивительно, – они не
слышали, как пришел Пёрт Степанович, как Пётр Степанович о чем-то
поговорил с радостно виляющим хвостом Пиратом, как Пётр Степанович,
благо дверь была нараспашку, прошел в комнату; Толик спал, лёжа на
животе, обняв подушку, одну ногу согнув в коленке – отведя в сторону, а
Серёга, наоборот спал на спине, разбросав в стороны руки, разведя,
раздвинув в стороны ноги; может, и у Толика была обычная утренняя
эрекция, но этого видно не было, а у Серёги, лежащего на спине, трусы-
плавки, изнутри натянутые вставшим членом, вздымались вверх, напоминая
конусообразную юрту, – у спящего Серёги, как это происходило практически
каждое утро, была обычная утренняя эрекция – член у Серёги стоял в трусах
колом, и Пётр Степанович, глядя на внука, мысленно хмыкнул: «Ты
посмотри! Ума еще нет, ум как у курицы, а писюн уже колом стоит – уже
хочет девчонку... от природы никуда не денешься!» – Пётр Степанович
невольно улыбнулся; мальчишки, сладко посапывая, спали, и Пётр
Степанович решил не будить их – пусть немного поспят ещё, пока он будет
заниматься во дворе хозяйством.
Серёга проснулся первым – сквозь сон до него донеслось с улицы урчание
«Москвича», и Серёга открыл глаза, – вспомнив, что было вчера, он первым
делом посмотрел на спящего Толика... вчера было всё офигенно, просто
офигенно, – машинально сунув руку в трусы, Серёга сжал пальцами
напряженный член.

- Толян! – негромко позвал Серёга, садясь на своей постели. – Просыпайся...
- Сколько времени? – не открывая глаза, отозвался Толик.
- Да фиг его знает! Сейчас посмотрю, – Серёга потянулся за телефоном, чтоб
посмотреть время. – Девятый час... вставай! Дедуля уже пришел – звать нас
на завтрак... слышишь? Дрессирует свой драндулет...
- Блин, я спать хочу! – всё так же не открывая глаза, не меняя позу, нараспев
проговорил Толик жалобным голосом.
- Раньше нужно ложиться! – произнёс Серёга с такой интонацией, словно он
пенял Толику что тот поздно лёг и потому теперь не хочет вставать – хочет
спать.
- Ой! Кто б говорил! – Толик, открыв один глаз, весело посмотрел на
сидящего на постели Серёгу. – Ты как?
- Нормально! – Серёга, глядя на Толика, улыбнулся. – А ты?
- Я тоже нормально... даже отлично! – Толик, рывком оторвавшись от
подушки, тоже сел; секунду-другую они, Серёга и Толик, весело смотрели
друг на друга, не столько понимая, сколько чувствуя, что они стали еще
ближе друг другу, и это ощущение близости наполняло их юные души
музыкой радости. – Серый... – Толик, с деланной блудливостью прищурив
один глаз, медленно провёл кончиком языка по верхней губе.

– А ты, оказывается, очень сексуальный...
- Ой! А ты как вроде нет... – Серёга, в ответ точно так же прищурив один
глаз, точно так же провёл языком по верхней губе; мальчишки, глядя друг на
друга, весело рассмеялись.
Они вышли в наполненное воробьиным щебетом утро, и Пират, услышав, как
скрипнули ступеньки крыльца, повернул на скрип голову – энергично и
радостно закрутил хвостом.
- Дедуля! Ты специально завёл свой ретро-мобиль, чтоб не дать бойскаутам
выспаться? – весело поинтересовался Серёга, подходя к Петру Степановичу.
- Умывайтесь, бойскауты! Едем на завтрак, пока сырники не остыли.
Бабушка, наверное, уже заждалась, – Пётр Степанович пошел открывать ворота.
- Ты любишь сырники? – Серёга посмотрел на Толика.
- Да. А ты? – отозвался Толик.
- Я тоже люблю! – Серёга улыбнулся.
После завтрака Пётр Степанович поехал, как он сам выразился, «пошевелить
траву», скошенную на сено, а Серёга с Толиком покормили Пирата и,
оседлав своих «мустангов», поехали искать подходящее место для купания.
Они проехали километров пять в одну сторону от пляжа, вернулись назад,
столько же проехали в сторону другую – везде вдоль берега либо росли
густые кустарники, либо росла высокая трава, никакой чистой полянки, хотя
бы отдалённо напоминавшей пляж, не было, и мальчишки вернулись назад.
За обедом они рассказали дедуле и бабуле о своих безуспешных поисках
места для купания.

- Есть одно место, но это остров... это чуть дальше того места, где мы
рыбачили... ты, Толик, был там в свои прошлые приезды? – Пётр
Степанович посмотрел на Толика.
- Нет, – Толик отрицательно покачал головой.
- Я тоже не был, – вставил своё слово Серёга.
- Ты, Серёга, там точно не был, это я знаю, – хмыкнул Пётр Степанович. – А
мы там когда-то целые дни проводили летом – и купались, и загорали, и
морские бои устраивали... – Пётр Степанович на секунду задумался, видимо,
что-то вспоминая из далёких-предалёких лет.
- Ну, ты посоветовал тоже, – с лёгким неодобрением в голосе проговорила
Зинаида Ивановна, доставая из кастрюли с борщом половину курицы.
– Такая даль... да и нет уже, может, того острова – размыло его водой...
- Ничего его не размыло, – возразил Пётр Степанович. – Я в прошлом году в
тех местах рыбачил, остров на месте. А что касается расстояния, то мы
мальчишками туда ходили пешком через день да каждый день – и купались
там, и клад искали... а у них вон велики!
- Не велики, а мустанги! – тут же поправил Серёга. – Бабуля, мне нежирный
кусочек... и шкуру я тоже не ем!
- Мне тоже, бабуля, не жирный кусочек! – проговорил Толик, отодвигая
опустошенную тарелку из-под борща. – И шкуру мне тоже не надо!
- А какой вы там клад искали? – проследив, как Зинаида Ивановна вырезала
белое мясо для него и для Толика, Серёга снова перевёл взгляд на Пётра Степановича.

- Да никакой! Глупые были – в пиратов играли, клад искали...
– Пётр Степанович рассмеялся.
- Может, вам просто не повезло? – то ли спросил, то ли высказал
предположение Серёга с невольной надеждой в голосе.
- Серёжа! Ну, какой там может быть клад? Сам подумай...
– проговорила
Зинаида Ивановна, призывая Серёгу к благоразумию. – Клады были в старые
времена, а сейчас... любой клад сейчас можно со спутника увидеть – все
клады уже давно нашли!
- Бабуля! Ну, какие спутники здесь могут летать, если здесь, у вас, нет даже
интернета? – живо возразил Серёга, не желая поддаваться благоразумию. –
Живём здесь как в старые времена, когда клады были... да, Толян? – Серёга
посмотрел на Толика, ища поддержку своему внезапно вспыхнувшему
энтузиазму.
- Ну... а кто там мог клад зарыть? – Толик вопросительно посмотрел на
Серёгу, – Здесь же пиратов не было...
- Ой, да кто угодно мог зарыть! При чём здесь пираты? – Серёга с досадой
поморщился. – Может, разбойники зарыли... дедуля, были у вас разбойники?
- На моей памяти не было, – хмыкнул Пётр Степанович, отправляя в рот
кусок курицы. – А так... может, и были когда! Разбойники были везде...
- Вот! – Серёга торжествующе посмотрел на Толика.
– Эти разбойники и могли на острове клад зарыть... всегда нужно верить в лучшее!

Короче... когда мы, дедуля, поедем на остров? – Серёга с видимым нетерпением
перевёл взгляд на Петра Степановича.
- Клад искать? – с лёгкой иронией в голосе уточнил Пётр Степанович.
- Вообще посмотреть, что это за остров, – Серёга, поняв, что с поиском клада
его никто не поддерживает, даже Толян не на его стороне, решил тему клада
на время отложить. – Ты, дедуля, сказал, что вы там купались... может, и мы
с Толяном там тоже будем купаться и загорать. Да, Толян? – Серёга
посмотрел на Толика.
- Ну, посмотреть надо! – поддержал Серёгу Толик.
- Когда, дедуля, поедем? – деловито поинтересовался Серёга, вопросительно
глядя на Петра Степановича.
- Да хоть сегодня! – отозвался Пётр Степанович. – К вечеру можно будет и
съездить. Но при одном условии...
– Пётр Степанович хитро прищурился,
поочерёдно глядя то на Серёгу, то на Толика. – Я поеду на «Москвиче», а вы
следом за мной поедете на великах. Согласны?
- Не на великах, а на «мустангах», – не замедлил поправить Петра
Степановича Серёга.
– Толян, ты согласен? – Серёга вопросительно
посмотрел на Толика, одновременно с этим под столом незаметно толкая
ногой ногу Толика, чтобы Толик не вздумал, как в случае с кладом, «крутить
хвостом – вставлять палки в колёса».
- Я согласен, надо посмотреть! – отозвался Толик, в ответ толкая ногой ногу
Серёгину.
- Ну, вот что в такую даль ехать? – снова встряла в разговор Зинаида
Ивановна. – К упайтесь на нашем пляже... кто вам мешает?
- Бабуля! – Серёга с улыбкой посмотрел на Зинаиду Ивановну. – Во-первых,
на вашем пляже купаются ваши алкоголики. Это раз. Во-вторых, дедуля,
когда он искал клад, ходил купаться туда вообще пешком... и ничего! Это
два. И в-третьих... что, Толян, у нас в-третьих?

- Что у нас в-третьих? – словно эхо, отозвался-повторил Толик,
- Компот у вас в третьих, – рассмеялась Зинаида Ивановна.
- Да пусть прокатятся – пусть проветрятся! – благодушно посмотрел на
Зинаиду Ивановну Пётр Степанович.
– Не так уж это и далеко, если
разобраться... здоровые лбы! Пусть катаются – аппетит нагуливают!
- Ну, на отсутствие аппетита, слава богу, никто не жалуется, – лицо Зинаиды
Ивановны озарилось улыбкой.
- Значит, крепче спать будут, – хмыкнул Пётр Степанович, разливая по
кружкам из стеклянного графина холодный взвар.
- Кстати, бабуля... – Серёга подвинул к себе кружку с холодным компотом. –
Нам в нашу спальню нужно бра!
- Какую бра? – Зинаида Ивановна, отхлебнув взвар, с недоумением
посмотрела на Серёгу.
- Ну, это такой светильник настенный, не очень яркий, но чтобы он ночью
всё время горел, – объяснил Серёга Зинаиде Ивановне значение слова «бра»
и тут же словоохотливо пояснил, зачем им нужен в спальне светильник: –
Толян боится спать в темноте, а признаться в этом стесняется... ну, и сказал
мне, чтобы я про светильник спросил. Сам не спит по ночам, и мне не даёт –
всё время меня зовёт, чтоб я отзывался, чтоб он знал, что я рядом... я,
бабуля, не боюсь спать в темноте, а Толян боится. Нужен светильник!
Толик, глядя на Серёгу округлившимися глазами, поперхнулся компотом.
- Толя! Чего ты боишься? – Зинаида Ивановна посмотрела на внука
обеспокоенным взглядом.

- Бабуля! Кому ты веришь?! Он же всё врёт! – Толик, уже успевший
привыкнуть к тому, что Серёга всё время что-то сочиняет и про него, и
вообще, рассмеялся.
– Он сам... он сам боится без света спать, а на меня
переводит стрелки!
- Ну, не будем вдаваться в подробности! – Серёга без тени улыбки на лице
выставил в сторону Толика открытую ладонь, таким образом призывая
Толика помолчать. – Но нам, бабуля, действительно нужен светильник. Окна
плотно зашторены, и когда ночь на улице, в комнате вообще ничего не
видно... Толян уже дважды ночью вставал по своим делам, ну, то есть, на
улицу нужно было выйти, и оба раза он не смог попасть в дверь, чтоб
выйти... каждый раз с разгона стукался об стенку. Толян, покажи шишку!
- Вот же врун! – Толик снова рассмеялся. –
Сейчас мы пойдём домой, и я
тебе покажу шишку... будет тебе шишка! Будет шишка у тебя!
- Бабуля, ты слышала? За мои правдивые слова в мой адрес прозвучала
угроза... – Серёга изобразил на лице смесь страха и искреннего недоумения.
- Ох, балаболы! – Зинаида Ивановна, поняв, что внуки и сами дурачатся, и её
дурачат, покачала головой.
– Найду я ночник вам... где-то был у меня – в
виде звёздочки... ох, и балаболы.
Ехать на остров решили ближе к вечеру, когда спадёт жара. Пётр Степанович
после обеда пошел вздремнуть, а Толик с Серёгой, прихватив обед для
ждущего их Пирата, пошагали к «месту постоянной дислокации», чтобы, как
выразился Серёга, тоже «откинуть копыта – отдохнуть перед поездкой».
- Толян, ты почему не веришь, что на острове может быть клад? – Серёгу
захватила идея найти клад, воображение его разыгралось, и он не мог понять,
почему Толик не разделяет его энтузиазм.

- Потому что ты дурак! Дедуля сказал тебе, что всё это глупость, – отозвался
Толик, который, в свою очередь, не мог понять, как можно верить в какие-то
клады.
- Блин, много дедуля понимает! – фыркнул Серёга. – А за «дурака» ты мне
ответишь...
– с этими словами Серёга обхватил рукой Толика за шею и,
наклоняя его туловище вниз, наклоняясь сам, прижался своей щекой к щеке
Толика.
– Кто дурак? А? Говори! Я или ты? – стоя сбоку от Толика,
прижимаясь к Толику, Серёга раз и другой, поднимая ногу, стукнул коленкой
Толика по заднице. – Говори, кто дурак...
- Блин, ты суп для Пирата расплескаешь, – Толик со смехом закрутил
головой, пытаясь вывернуться из-под Серёгиной руки. – Пусти! Серый...
- Кто дурак? Я или ты? – Серёга, обнимая Толика за шею, прижимаясь щекой
к щеке, почувствовал характерную приятность внизу живота... приятность
эта была едва ощутимой, со стороны незаметной, невидимой, внешне никак
не проявляющейся, так что если бы кто-то увидел двух мальчишек,
согнувшихся в своей мальчишеской возне-борьбе посередине улицы, точнее,
посередине неширокого переулка затеявших шутливое выяснение, кто из них
дурак,тоэтотгипотетическийкто-то,неимея специфического
зрения, вряд ли смог бы подумать или заподозрить, что и Серёге, и Толику их
шутливая возня более чем приятна, что эта мальчишеская возня наполнена
для них, для Серёги и Толика, скрытым смыслом – неповторимой музыкой,
зовущей в райские кущи...
А между тем... шутливое выяснение, кто из них умный, а кто дурак,
мальчишки затеяли аккурат напротив дома бабки Ниловны, во дворе у
которой в это время был один из тех двух парней, что были на пляже и о
которых за ужином говорили Зинаида Ивановна и Пётр Степанович;
впрочем, говорили они по большей части о Кольке, которого Зинаида

Ивановна знала сызмальства, но теперь во дворе у Ниловны был не Колька, а
был его друг-квартирант – то ли сослуживец, как сказал Пётр Степанович, то
ли просто репьём прилипший к Кольке собутыльник, который, как полагала
Зинаида Ивановна, оказывал на Кольку дурное влияние, – друга этого звали
Владиком; стоя во дворе у Ниловны, Владик внешне безучастно наблюдал за
шутливой возней двух вполне симпатичных подростков, затеявших свою
борьбу буквально перед его глазами – аккурат напротив дома Ниловны.
Ниловне было восемьдесят лет, но она ещё сажала огород и держала
хозяйство, состоявшее из кур, двух петухов и трёх постоянно жующих коз, –
раз в две недели из райцентра приезжал к Ниловне зять и отвозил её в
райцентр, где на рынке она продавала куриные яйца и сделанные из козьего
молока сливки и сметану; ещё Ниловна на рынке в райцентре продавала
огурчики со своих грядок, продавала помидоры и разную зелень, – несмотря
на возраст, была Ниловна бабкой деятельной и политически подкованной: по
вечерам, управившись с хозяйством, она смотрела телевизор и была в курсе
всех международных событий, знала поимённо всех врагов, о которых
любила поговорить со своим зятем, пока они ехали в райцентр и потом
возвращались обратно. А в самой Сосновке яйца у Ниловны регулярно
покупали Колька и Владик, когда приезжали с вахты, – приезжали они с
деньгами, никогда не жадничали, покупали – по собственной инициативе –
чуть дороже, чем продавала Ниловна на рынке в райцентре, и Ниловна
Кольку и Владика за их щедрость привечала, про пьянки им глаза не колола –
никогда ничего не говорила; ещё – за отдельную плату – Ниловна варила
Кольке и Владику борщ в большой девятилитровой кастрюле, которого
Кольке с Владиком хватало на две недели, и ещё они покупали у Ниловны
помидоры-огурчики, – иногда Колька приходил «за провиантом» один,
иногда они, Колька и Владик, приходили вместе, а иногда приходил один

Владик, – Ниловне было без разницы, с кого брать деньги. Вот и в этот раз,
когда Толик с Серёгой затеяли возню напротив дома Ниловны, Владик,
пришедший за борщом, был у Ниловны один, без Кольки, – от Владика несло
перегаром и на лице его явно читалось страдание – накануне они, Владик и
Колька, полночи пили водку в кафе в райцентре, там, в этом кафе, по
настоянию Кольки они зацепили знакомую малолетку по имени Люба, тоже
пьяную, бесшабашную и весёлую, втроём на такси приехали в Сосновку,
предварительно купив в райцентре два литра самогона, и почти до утра в
старом Колькином доме был Содом и Гоморра: Колька и Владик то
одновременно – в два ствола, сзади и спереди – трахали безотказную
нимфоманку Любу, то, оставляя Любу в покое, переключались друг на друга,
то Колька, пристраиваясь к Любе, трахал Любу, а Владик в это время,
пристраиваясь сзади к Кольке, трахал Кольку, то, наоборот, Владик заживал
Любе, а Колька, сзади пристроившись к Владику, засаживал Владику...
конечно, можно было бы обойтись и без Любы, но Колька с Владиком время
от времени разнообразили свою сексуальную жизнь, или, как говорил
Колька, «меняли блюда в меню», так что Люба гостила у Кольки и Владика
уже не в первый раз... теперь Колька и Люба спали, а Владик, проснувшись и
вспомнив, что Колька просил Ниловну сварить им борщ, поплёлся к Ниловне
за борщом, – страдая от похмелья, ожидая, когда Ниловна вынесет из погреба
кастрюлю с борщом, Владик стоял во дворе, прячась от солнца в тени старой
яблони, когда проходившие мимо Серёга и Толик затеяли прямо на дороге
свою шутливую возню; мальчишки не видели Владика, они не смотрели по
сторонам, они были увлечены друг другом, а Владик их видел отлично: стоя
в тени под раскидистой яблоней, Владик внешне безучастно и вместе с тем
заинтересованно смотрел, как Серёга, обхватив Толика за шею, нагнул,
наклонил Толика вперёд, прижимаясь к Толику сбоку, вжимаясь щекой в
щеку...
-Серый, пусти... я всё... всё расскажу Пирату! – пытаясь вырваться, Толик со
смехом крутил головой – тёрся щекой о щеку Серёги.

- Скажи, кто дурак! – требовал Серёга, не отпуская Толика – чувствуя
зарождающуюся приятность между ног; они, согнувшиеся, слившиеся в
невольном объятии, с сопением топтались на месте, совершенно не думая о
том, что на их оттопыренные, обтянутые шортами попы в это время кто-то
смотрит неравнодушнымвзглядом.
- Я... я дурак! Пусти... – наконец сдался Толик, чувствуя, как у него между
ног от этой возни зарождается сладкий щекотливый зуд – предвестник
возбуждения.
- Вот так-то! – удовлетворённо проговорил Серёга, разжимая руку в локте –
отпуская Толика; впрочем, иного выхода у Серёги всё равно не было – член
Серёгин стал стремительно подниматься, и пританцовывать посреди улицы с
выпирающим стояком вряд ли было разумно.
– Идём быстрее! – Серёга
сунул руку в карман шорт, чтоб прижать налившийся твёрдостью стояк к
ноге и, таким образом, скрыть возбуждение. – Пират ждёт обед, а ты здесь
разборки устроил... какой ты, Толян, безответственный!
- Сейчас мы покормим Пирата, и ты узнаешь, какой я безответственный, –
многообещающе проговорил Толик; он точно так же, как Серёга, сунув руку
в карман шорт своих.
- Тебе, может, взвара холодного принести? – участливо проговорила
Ниловна, подходя к Владику с большим пакетом, в котором была
девятилитровая кастрюля с борщом.
- Принесите, если есть, – негромко отозвался Владик.
– Аэточтотамза
пацаны с баллончиком? – кивком головы Владик показал Ниловне на Серёгу
и Толика.
- Где? – Ниловна, прищурившись, посмотрела на улицу.

– А, эти! Это к
Петьке с Зинкой внуки приехали. Ходят кормят Петькиного кобеля. Сам
Петька к Зинке жить перешел, а кобеля дома оставил... то всё время он сам
ходил кобеля кормить, а теперь, видать, внуков подрядил – они кобеля
кормят, – словоохотливо пояснила Ниловна, словно неместный Владик
должен был знать, кто такие Петька и Зинка.
- А откуда они приехали? – проговорил Владик без всякого видимого
интереса, то есть спросил об этом с такой интонацией, с какой спрашивают
лишь для того, чтоб поддержать разговор.
- Да откуда ж я знаю, – отозвалась Ниловна. – Ходят и ходят – мне до них
дела нет. Парни вроде не хулиганистые, спокойные... стой здесь – я тебе
взвар сейчас принесу...
- Стою, – покорно проговорил Владик, глядя из-под ветвей раскидистой
яблони на Серёгу и Толика.
Мальчишки, что-то говоря друг другу, зашагали дальше, и Владик – в
ожидании Ниловны наблюдавший за их возней – проводил из взглядом, – от
взгляда Владика не ускользнуло, как, выпрямившись, один пацан тут же
сунул руку себе в шорты, явно поправляя вставший член, как вслед за ним то
же самое сделал другой пацан, при этом шорты у них у обоих, когда они
разогнулись, были спереди характерно приподняты, чуть оттопырены... дома
у Кольки после весело проведённой ночи спали Колька и Люба, малолетняя
стахановка, которая классно сосала и безотказно давала спереди и сзади,
совершенно не удивляясь, что парни с неё то и дело переключались друг на
друга, – Любе был семнадцать с половиной лет, и по закону она была
малолетней невинной девочкой, а Колька с Владиком, соответственно, по
закону были мерзкими педофилами, которые девочку Любу, малолетнюю и
невинную, растлевали и насиловали... именно так по закону, строго
регулирующему половую жизнь вообще и защищающему малолетних от
любого секса в частности, выглядела минувшая ночь в одном из домов на

окраине Сосновки... впрочем, так это выглядело исключительно по закону,
потому что по факту «невинная девочка Люба» раздвигать ноги начала с
двенадцати лет, причем делать это в двенадцать лет она стала без какого-
либо принуждения и насилия, а исключительно по собственному желанию –
по причине раннего повзросления: первый раз Люба попробовала,
гостеприимно раздвинув ноги под двоюродным братом Васькой, который
был на три года старше, и потом, как принято говорить в таких случаях, ноги
Любины больше надолго не сдвигались – после Васьки были его
одноклассники, потом были парни постарше, потом были «папики»...
впрочем, ни Владик, ни Колька таких подробностей не знали и знать не
стремились – они, возвращаясь в Сосновку из райцентра, уже не впервой
прихватили с собой пьяную Любу совсем не для того, чтобы изображать из
себя отдел кадров режимного учреждения, – шагая с кастрюлей борща по
залитой солнцем пустынной улице, Владик, слегка возбуждённый возней
пацанов на дороге, думал о том, как сейчас он придёт домой, поставит борщ
в холодильник, выпьет пива и трахнет Кольку – засадит Кольке в тугую
дырочку зада... ещё он думал, как Колька, проснувшись, поступит с Любой –
попросит соседа дядю Сашу отвезти её домой, в райцентр, или оставит ещё
на ночь, чтобы ещё потрахаться-покувыркаться втроём... и ещё, шагая по
пыльной пустынной улице, Владик думал о двух пацанах, что дурачились на
дороге перед домом Ниловны: он вспомнил, что уже видел этих пацанов на
здешнем пляже, и теперь, шагая с борщом, Владик гадал-размышлял,
трахают эти пацаны друг друга или нет, – ему, Владику, хотелось думать, что
пацаны эти долбятся, натягивают один одного и в рот, и в зад... а почему,
блин, нет? Со стороны совершенно нормальные пацанчики... симпатичные...
и возраст у них такой, переходный, располагающий к разным забавам...
почему они не могут трахаться? Очень даже могут... не такая уж это и
редкость!

Понятно, что ни Толик, ни Серёга ни сном ни духом не ведали, что за их
шутливойвознёй,затеяннойиминадороге,наблюдал специфическим
взглядом один из тех пьяных парней, которые были на пляже, – они, Серёга и
Толик, покормили Пирата, Серёга налил Пирату холодной воды вместо
взвара и, таким образом управившись по хозяйству, вопросительно
посмотрел на Толика:
- Пойдём? – Серёга произнёс только это слово, не уточняя, куда и зачем им
надо идти, но по взгляду его, устремлённому на сидящего Толика, по той
интонации, с какой он сказал «пойдём», было и так понятно, куда и зачем
Серёга звал Толика.
- А если дедуля придёт? – вопросительно посмотрел на Серёгу Толик.
- Дедуля после обеда спит всегда... не придёт он! Пойдём... мы по-
быстрому! – с лёгким напором в голосе проговорил Серёга, и Толик не стал
возражать; да и чего бы он стал возражать, если он сам хотел не меньше, чем
Серёга?
На улице было пекло, а в комнате было прохладно, был полумрак; Серёга с
Толиком, стоя посередине комнаты, какое-то время жадно сосали друг друга
в губы, запустив руки в трусы друг другу – тиская горячие возбуждённые
члены, затем молча сдёрнули с себя футболки, сняли шорты и трусы.
- Ложись! – Толик подтолкнул Серёгу к своей постели, и Серёга послушно
повалился на спину, увлекая Толика за собой.
На этот раз всё действительно получилось по-быстрому: сначала Серёга
лежал на спине, раздвинув ноги, и Толик, уткнув лицо в подушку, жарко
сопя, скользя липко залупающимся членом по Серёгиному паху и животу,
сладострастно раскачивался на Серёге взад-вперед, содрогаясь от
наслаждения... затем, как только Толик кончил, они поменялись местами, и
точно так же Толика, раздвинувшего ноги, мял-ебал Серёга – двигался на

Толике всем телом взад-вперёд, жарко сопя Толику в ухо, судорожно
сжимая, стискивая матово-белые незагорелые ягодицы,... снова их сперма
перемешалась, – они вытерли полотенцами мокрые липкие животы, надели
трусы... всё действительно получилось по-быстрому, даже как-то по-
деловому. Но ни эта быстрота процесса, ни деловитость, ни концентрация
всех усилий на скорейшем достижении оргазмов ничуть не умалили
совершенно естественное наслаждение от обоюдного секса.
-Толян... вот скажи мне: почему ты мне нравишься? – полушутливо
проговорил Серёга, поправляя в трусах умиротворённый член.
- Потому что я классный пацан, – не задумываясь, отозвался Толик, точно так
же в трусах своих набок укладывая свой утративший твёрдость и потому
послушно-податливый член.
– А почему, Серый, мне нравишься ты? Вот
скажи мне...
- Потому что я тоже классный пацан, – Серёга, глядя на Толика, рассмеялся.
- Хоть один раз не соврал, – хмыкнул Толик, с улыбкой глядя на Серёгу; они
стояли друг против друга, стройные, довольные друг другом и собой, и во
взглядах их, устремлённых друг на друга, чётко прослеживалась взаимная
симпатия, обоюдная приязнь.
- Я никогда не вру! – уверенно отозвался Серёга. – А вот ты постоянно что-то
выдумываешь...
- Кто выдумывает? – Толик, неожиданно сделав выпад рукой – обхватив
Серёгу полусогнутой в локте рукой за шею, притянул лицо Серёгино к лицу
своему. – Говори, кто выдумывает! Я или ты? – точно так же, как это делал
Серёга на улице, Толик нагнул, наклонил Серёгу вперёд.

– Кто из нас
постоянно выдумывает? Я или ты? – Толик, вжимаясь щекой в щеку Серёги,
раз и другой хлопнул Серёгу коленкой по ягодицам. – Говори!
- Ой, Толян, больно! Отпусти... – заверещал Серёга, пытаясь вывернуться из-
под руки Толика. – Отпусти... отпусти меня! Пират, помоги...
- Кто постоянно выдумывает? Я или ты? – Толик сильнее вдавился щекой в
щеку Серёги.
- Я! Я постоянно выдумываю! – сдался Серёга. – Отпусти!
- Вот так-то! – Толик разжал руку; они выпрямились.
- Офигеть! – с деланным возмущением проговорил Серёга как бы себе под
нос. – Другие старшие братья младших братьев любят, всегда защищают, а
здесь беспредел какой-то... вместо защиты одни нападения! Просто буллинг
какой-то... – Серёга рывком дёрнулся в сторону Толика, чтоб точно так же
зажать Толика – чтобы потребовать от Толика каких-либо «признаний» в
ответ, но Толик со смехом отпрыгнул в сторону, весело глядя на Серёгу.
- Офигеть! Другие младшие братья любят старших братьев, во всём их
слушаются, а здесь беспредел какой-то – вместо любви и уважения одни
нападения... как, блин, жить дальше? – Толик дурашливо покачал головой,
- Дальше я нам предлагаю поспать. Кто «за»? – Серёга поднял вверх руку.
- Я тоже «за»! – вслед за Серёгой поднял вверх руку Толик.
Но едва только Толик лёг, едва он вытянулся на своей постели в полный
рост, как Серёга, рывком соскочив с постели своей, в два прыжка подскочил
к постели Толика, лёг-упал на постель рядом с Толиком и; прижавшись к
Толику сбоку, рукой обхватил его, лежащего на спине, поперёк груди.

- Блицкриг завершился успешно! – прокомментировал Серёга, довольный
своей сноровкой. – Толян... я предлагаю нам спать вместе.
- Блин, ты офигел? – Толик перевернулся набок – лицом к Серёге.
–Мы, блин, уснём, а дедуля придёт, увидит нас на одной кровати... и что он
подумает?
- Он расскажет бабуле о том, что он увидел, когда пришел, и они вместе
порадуются за нас – они подумают, какие дружные у них внуки, что даже во
сне они вместе, даже во сне друг с другом они не расстаются...
– Серёга
проговорил это серьёзно, без тени улыбки на лице, и только глаза его весело
искрились от смеха; глаза искрились от смеха, оттого, что рядом был Толик,
что он, Серёга, только что классно кончил, что было лето, беззаботное и
счастливое, что дедуля с бабулей его любили, что всё... всё-всё было
прекрасно! Глаза Сереги искрились от ощущения полноты его юной,
наполненной счастьем жизни.
– Короче, Толян! Я хочу спать с тобой, –
тоном, не допускающим возражений, проговорил Серёга и, закрыв глаза,
демонстративно захрапел, изображая уснувшего.
Конечно, Серёга прекрасно понимал, что Толик прав – что спать вместе они
не могут, точнее, могут, но при условии, что их стопроцентно никто-никто не
увидит, и что дедуля, если увидит их спящими вместе, скорее всего не
умилится их дружбе, а начнёт говорить им всякие нехорошие слова, и что
дружбу – т а к у ю дружбу, как у них – нужно держать в секрете, не
выставлять напоказ... всё это Серёга знал и понимал, но ему хотелось
подурковать, поиграть-подурачиться, и он, не прекращая храпеть, вплотную
прижался к Толику, положив ладонь свою Толику на ягодицы – на сочно-
упругие булочки, плотно обтянутые плавками-трусами.

- Серый, блин! Вали на свою кровать – давай реально поспим! – с лёгким
напором проговорил Толик, пытаясь столкнуть Серёгу с кровати.
- Спи! Я что – тебе разве мешаю? – Серёга, прервав храп, открыл глаза –
посмотрел на Толика со смесью как бы удивления и как бы искреннего
непонимания.
- Ты мне ничуть не мешаешь, а даже... даже наоборот! Но ты, блин, сейчас
уснёшь реально, и я реально усну... и что это будет? Ну, ты сам... сам
подумай! – Толик взывал к Серёгиному благоразумию.
- Ничего не будет! Картина маслом: «Крепкий сон двух невинных
бойскаутов», – рассмеялся Серёга.
– А ты б что подумал, увидев, как два
молодых прекрасных бойскаута спят вместе?
- Я бы подумал, что два молодых прекрасных бойскаута...
- То есть, мы с тобой, – уточнил Серёга.
– Два молодых прекрасных бойскаута – это ты и я.
- Ну, естественно! – Толик, глядя на Серёгу, улыбнулся. – Так вот... я думаю,
что два молодых прекрасных бойскаута трахнули друг друга, нормально
перепихнулись...
- По-бойскаутски перепихнулись, – уточнил Серёга.
- Да, по-бойскаутски нормально перепихнулись и теперь одному молодому
прекрасному бойскауту нужно валить на свою кровать, чтоб не палиться...
вот что я думаю!
- Какой ты, Толян, негостеприимный! – Серёга, изобразив на лице
разочарование, тяжело вздохнул. – Я к тебе, можно сказать, в гости пришел, а ты...

- Я предусмотрительный, – отозвался Толик.
- А я какой? – Серёга спросил это вроде как в шутку, и вместе с тем в его
голосе невольно прозвучало искреннее, неподдельное любопытство.
- Ты безответственный – секунду подумав, отозвался Толик.
- Это тебе так кажется, – тут же парировал Серёга. – Ты, Толян, в людях не
разбираешься, и потому тебе кажется, что я безответственный... а если
подумать? Если, Толян, хорошенько подумать...
- Ну, если подумать ... –
медленно протянул Толик, сделав вид, что он
усиленно, напряженно думает.
- Да, хорошенько подумай... какой я?
- Ты классный! – улыбнувшись, ответил Толик.
– Но, блин... ты свалишь
сейчас или нет?
Лицо Серёгино расплылось в ответной улыбке.
- Толян! Вот за эти, за твои правдивые слова обо мне я сделаю для тебя всё-
всё, что ты хочешь! – Серёга, оторвав ладонь от попы Толика, перекатившись
на другой бок, встал с постели. – Так бы сразу и сказал, что мы можем уснуть
и спалиться... я бы сразу ушел на свою кровать, и мы б давно уже спали!
Они действительно уснули быстро, едва перестали разговаривать,
– пришедший через три часа Пётр Степанович нисколько не удивился, что
внуки спят; ну, а что ещё можно было делать в такую жару, когда на дворе
было настоящее пекло, а в доме было прохладно и был полумрак,
располагающий к отдыху?
Пётр Степанович, напористым голосом проговорив «рота, подъём!» – в один
миг разбудив Серёгу и Толика, велел им выходить на улицу.

- Ты, дедуля, так кричишь, как будто мы глухие, – с неудовольствием
проговорил Серёга, сладко потягиваясь в постели.
–Мы, может, ещё не выспались...
- Так вам надо дорогу к острову показать? Или, может, уже передумали туда
ехать? – хмыкнул Пётр Степанович. – Если передумали, то спите дальше – я
пойду своими делами заниматься.
- Ничего мы не передумали! – тут же отозвался Серёга; продолжая лежать, он
посмотрел на уже севшего на постели Толика. – Толян, вставай!
- Толик уже встал, между прочим, – весело проговорил Пётр Степанович. – А
ты до сих пор лежишь...
- Я, дедуля, всё время первый встаю! – не замедлил с ответом Серёга.
– Встаю и бужу Толяна. Ты просто не знаешь, кто из нас первым всегда встаёт?
- Ну, я вижу, как ты первый встаёшь, – хмыкнул Пётр Степанович. – Короче,
выходите! Ночью будете спать, – Пётр Степанович пошел на выход.
- Ни днём, ни ночью нет покоя! – пробурчал Серёга, одновременно с этим
бурчанием весело подмигивая Толику.
Договорились так: Пётр Степанович поедет на «Москвиче» – будет
показывать дорогу, а мальчишки за ним поедут на велосипедах; «На
мустангах»,
– тут же поправил Петра Степановича Серёга; «Да, на
мустангах», – согласился Пётр Степанович; он объяснил, что если идти вдоль
берега, то путь до острова намного короче, но вдоль берега на «мустангах»
проехать не получится, там сплошные заросли, и потому они сделают
небольшой крюк по грунтовке; когда Пётр Степанович стал накачивать
резиновую лодку, Серёга тут же предположил, что на «остров сокровищ» они
все поплывут на лодке как на пиратском корабле, но Пётр Степанович
охладил Серёгу, сказав, что на лодке поплывёт он один, чтоб посмотреть, как
остров выглядит сейчас, а бойскауты поплывут до острова своим ходом,
расстояние там небольшое, но всё равно он, то есть Пётр Степанович,
посмотрит, хорошо ли бойскауты плавают; «Я отлично плаваю! – успокоил
Петра Степановича Серёга.

– Толян тоже плавает отлично! Да?» – Серёга
посмотрел на Толика, и Толик подтвердил, что он тоже плавает хорошо;
умный Пират, наблюдая за сборами, изо всех сил крутил хвостом, намекая,
чтоб не забыли про него, и Серёга сказал, что с собой нужно взять Пирата,
потому что он тоже хочет попасть на остров; «Возьмём, – согласился Пётр
Степанович. – Пусть промнётся – аппетит нагуляет»; словом, сборы прошли
в небольшой суете и волнении, причём суетился и волновался один Серёга,
да ещё волновался Пират, – Толик накачивал лодку, и ему суетиться было
некогда.
До острова оказалось не так далеко, как говорила Зинаида Ивановна; во
всяком случае, и Серёга, и Толик думали, что будет значительно дальше, –
они по когда-то накатанной, а теперь еле заметной грунтовке следом за
ретромобилем дедули на своих «мустангах» свернули с грунтовки в еле
заметную просеку и, словно по коридору-туннелю проехав метров сто,
оказались на берегу реки; Пират, который всю дорогу бежал, вывалив язык,
тут же стал пробовать воду на вкус.
Река здесь была значительно шире, чем там, где был пляж и где они
рыбачили, и аккурат посередине русла был остров, до которого было метров
двадцать; со стороны остров казался живописным, но неприступным – у
самой воды остров был обрамлён густыми кустами, которые так плотно
переплелись между собой, что продраться через них, казалось, не было
никакой возможности.

- Как же мы, дедуля, туда попадём? – растерянно проговорил Серёга, и в его
голосе прозвучало лёгкое разочарование.
- Попадали на остров всегда с другой стороны – там почему-то кусты
никогда не росли... там был и спуск хороший в воду, и пляж небольшой...
посмотрим сейчас! Остров обходим слева, против течения, то есть заходим к
острову с другой стороны. Задача ясна? – Пётр Степанович поочерёдно
посмотрел на Серёгу и на Толика.
Мальчишки сняли с багажника лодку – спустили её на воду, затем сдёрнули с
себя шорты и, оставшись в плавках, первыми зашли в воду.
- Дедуля, а здесь глубоко? – Серёга оглянулся; Пётр Степанович, сняв
рубашку и брюки, стоял в обычных трусах, называемых «семейными», и
Серёга не смог удержаться от комментария: – Ой, дедуля! Ну, у тебя и
плавки! Если ты встанешь в лодке в полный рост, то твои плавки будут
вместо паруса... полетишь по реке со скоростью ветра.
- Нормальные плавки! – хмыкнул Пётр Степанович, садясь в лодку.
– Глубина здесь метров пять... когда-то мы мерили. Течение есть, но оно
почти незаметное... плывите – я за вами.
Мальчишки, бросившись в воду, энергично, уверенно задвигали руками;
Пётр Степанович, выждав немного, чтоб посмотреть, как плывут внуки, тоже
оттолкнулся от берега – неспешно погрёб одним веслом следом; Пират, видя
такое дело, тоже бросился в воду – бесстрашно поплыл следом за лодкой.
С другой стороны острова кустов действительно не было, точнее, кусты
были, но не сплошной непроходимой стеной – там была небольшая
прогалина, так что можно было свободно выходить на берег или входить в
воду; сам остров был небольшой, вытянувшийся вдоль русла реки – метров
тридцать или чуть больше в длину и метров двадцать в ширину... совсем
небольшой был остров, окаймленный густыми зарослями кустарника, – на
самом острове никаких кустов не было, зеленела сочная трава, росли полевые
цветы; мальчишки вылезли из воды, вслед за ними вылез из подплывшей
лодки Пётр Степанович; последним оказался на острове Пират – и тут же
энергично затрясся, стряхивая с себя воду.

- Так вот ты какой, наш Остров сокровищ! – проговорил Серёга, медленно
обводя взглядом поляну и обрамляющую её кусты.
– Похоже на форт...
дедуля, нам этот остров нравится! Да, Толян? – Серёга вопросительно
посмотрел на Толика. – Тебе нравится?
- Похоже на укреплённую крепость, – Толик кивнул головой. – А там что? –
Толик показал в сторону, противоположную той, откуда они приплыли.
- Там, на той стороне, железная дорога проходит, и за ней Макеевка –
райцентр другого района. Но до них километров двадцать, – ответил Толику
Пётр Степанович. – Река километров через пять резко поворачивает влево и
уходит в сторону Макеевки – там через реку мост железнодорожный,
автомобильный мост там... это мы здесь живём в глуши.
- Мне нравится жить в глуши, – проговорил Серёга, мимолётно посмотрев на
Толика.
- Ты же вроде как расстроен был, когда приехал сюда, – хмыкнул Пётр
Степанович, с лёгкой иронией посмотрев на внука.
- Ой, дедуля! – отмахнулся Серёга от слов Петра Степановича. – Это было
когда? Когда я только приехал сюда и ещё не знал, что здесь есть свои
плюсы... а теперь жить в Сосновке мне очень даже нравится! И Толяну
нравится тоже... да, Толян? – Серёга посмотрел на Толика.

- Да, – не задумываясь, подтвердил Толик. – Здесь классно!
- Вот, дедуля! Толян подтверждает мои слова... нам обоим здесь нравится! –
весело проговорил Серёга.
– Конечно, здесь нет интернета, нет молодёжи,
чтоб потусить, и это минус. Но есть и плюсы...
- С минусами понятно, – улыбнулся Пётр Степанович. – Ну, плюсы какие?
- Ну... ты, дедуля, не утомляешь глупыми запретами, бабуля вкусно
готовит... и ещё всякие плюсы, полезные для здоровья! Солнце, воздух... –
Серёга знал присказку дальше: «Солнце, воздух, онанизм укрепляют
организм!», но говорить эту присказку до конца, понятное дело, не стал,
ограничившись лишь первыми двумя критериями здоровой жизни – солнцем
и воздухом.
- Понятно. Везде, ребята, есть и свои плюсы, и свои минусы... не бывает
такого, чтобы всё было или только хорошо, или только плохо, – философски
заметил Пётр Степанович. – Главное, чтобы плюс был в самом человеке...
чтобы в вас был плюс. Тогда вы будете видеть плюсы и вокруг себя, а это в
жизни самое главное...
- Мы с Толяном на позитиве! – тут же внёс ясность Серёга, успокаивая Петра
Степановича. – Нам жить в древности очень даже нравится! Да, Толян?
- Да, – Толик кивнул головой.
- Ну, я рад, если так... если в древности жить вам нравится, – рассмеялся
Пётр Степанович. – Вы купаться будете?
- Будем! – воскликнули Серёга и Толик; они воскликнули это одновременно
и, посмотрев друг на друга, звонко рассмеялись – рассмеялись с той юной
беззаботностью, какая бывает лишь в пору беспечного, безоглядно
счастливого детства-отрочества, когда вокруг полыхает жаркое лето, над
головой бездонной голубизной щедро распахнуто необъятное небо, а в душе
ощущение полной гармонии с окружающим миром... «будем!» – звонко
крикнули мальчишки и, поднимая фонтаны сверкающих брызг, с разбегу
друг за другом бросились в воду.

Мальчишки ныряли, плавали наперегонки, звонко смеялись... всё было так
же, как полвека назад, – Пётр Степанович, опираясь на локоть, полулежал на
мягкой сочной траве, нисколько не огрубевшей от лучей каждый день
палящего солнца, с неспешным наслаждением курил, смотрел на внуков...
вот точно так же когда-то купались они – приходили ватагой к этому
острову, раздевались на берегу, никаких плавок тогда ни у кого не было, все
были в обычных трусах, называемых почему-то «семейными»... точно так
же, с разбегу бросаясь в воду, они переплывали на остров, делая это
наперегонки, и потом целый день здесь стоял весёлый шум и гвалт: до
черноты загорелые, они купались, устраивали «морские сражения», пекли в
костре принесённую с собой картошку, без оглядок курили, часто о чем-то
спорили, ссорились, мирились, снова купались и загорали... это был их
остров – их мальчишеская территория, – Пётр Степанович смотрел на Серёгу
и Толика, на поднимаемы ими брызги воды, а перед мысленным его взором
мелькали картинки его собственного детства... потом сюда, на этот манящий
мальчишек остров, уже со своими друзьями точно так же приходил купаться
Витька, сын Петра Степановича, – совхоз в Витькином детстве ещё был цел,
ещё кипела в совхозе жизнь, и ребятни в Сосновке было много... теперь вот
плещется, плавает-ныряет Серёга – его, Петра Степановича, внук... жизнь
прошла, пролетела-промелькнула как один миг,
– Пётр Степанович,
полулёжа на траве, смотрел, как весело резвятся в воде Серёга и Толик, и
мысленно видел, вспоминал себя... конечно, жизнь не стоит не месте – всё в
жизни течёт, всё меняется, и сегодняшние Серёга и Толик уже были не
такими, каким в их возрасте со своими друзьями-сверстниками был он, Пётр

Степанович, и вместе с тем... вместе с тем не менялось, прежним оставалось
то главное, что было неподвластно бегу времени: жаром полыхающее лето,
медленно плывущие по небу облака, фонтаны брызг, радужно искрящихся на
солнце, молодые счастливые голоса, звонко раздающиеся над рекой... это и
ещё что-то незыблемое, такое же простое и понятное, как восходы и закаты,
как роса на утренней траве, как щебетание птиц в листве деревьев, было, по
мнению Петра Степановича, настоящим стержнем подлинной жизни...
Домой возвращались в обратном порядке: впереди, нажимая на педали,
мчались на своих «мустангах» Толик и Серёга, за ними мчался своим ходом
Пират, за Пиратом на «Москвиче» ехал Пётр Степанович; Пират время от
времени оглядывался, чтоб убедиться, что Пётр Степанович никуда не
свернул – что он, Пётр Степанович, не заблудился...
- Бабуля! – едва появившись во дворе Зинаиды Ивановны, громко и весело
прокричал Серёга. – Бойскауты есть хотят! Я ещё держусь на ногах, а Толян
уже два раза падал от голода в обморок – терял сознание... скоро мы будем
ужинать?
- Мои ж вы хорошие! – расплылась в счастливой улыбке Зинаида Ивановна. –
Проголодались... сейчас, сейчас будем ужинать! Мойте руки – садитесь за стол...
За ужином Серёга с Толиком, перебивая друг друга, рассказали Зинаиде
Ивановне, что остров находится недалеко и домчаться до него на
«мустангах» можно в два счёта, что сам остров замечательный, что дедуля,
возможно, плавать не умеет и потому он не купался, а Пират плавает отлично
и Пирату сегодня нужна на ужин двойная порция, – Пётр Степанович,
услышав Серёгино предположение, о том, что «дедуля, возможно, плавать не
умеет», рассмеялся, а Зинаида Ивановна, с умилением глядя на внуков, то и
дело напоминала им, чтоб они накладывали себе добавку, потому что, как
сказал Серёга, садясь за стол, аппетит у них, у него и у Толяна, «просто
зверский»; впрочем, в отсутствии аппетита внуки вообще ещё ни разу не
были замечены, и это Зинаиде Ивановне, всю жизнь проработавшей поваром,
нравилось больше всего.

- Ох, бабуля! Что б мы делали без тебя? У меня сейчас живот лопнет...
– Серёга, откинувшись на спинку стула, провёл ладонью по животу.
– Ты наелся, Толян? – Серёга посмотрел на Толика.
- Наелся, – Толик так же, как Серёга, откинулся на спинку стала. – Бабуля, у
тебя был термос большой в прошлом году... помнишь?
- Ну, он и сейчас есть – в шкафу стоит, – отозвалась Зинаида Ивановна. –
Зачем он тебе?
- Завтра мы с Серым на остров поедем – нужно будет взять с собой что-
нибудь пить, – пояснил Толик. – Еще покрывало какое-нибудь старое, чтоб
на нём загорать можно было... найдётся?
- Найду покрывало, – Зинаида Ивановна кивнула.
– А в термос налью вам
холодного взвара. Может, вам пирожков испечь – с собой возьмёте, там
перекусите? – Зинаида Ивановна перевела вопросительный взгляд с Толика
на Серёгу.
- Ага, и кастрюлю борща в придачу, если вдруг сильно проголодаются, –
иронически хмыкнул Пётр Степанович.
- Дедуля, мы серьёзные вопросы решаем, – с лёгкой укоризной в голосе
проговорил Серёга. – Пирожки, бабуля, испеки с печёнкой и картошкой... я
люблю с печёнкой и картошкой!
- Да, я тоже люблю с печёнкой и картошкой, И ещё с повидлом, – уточнил-
добавил Толик.

- Да, и с повидлом тоже, – согласился с Толиком Серёга. – Ещё, дедуля, нам
нужна будет небольшая лопатка... ну, типа как сапёрная. Найдётся у тебя
такая лопатка?
- Ну, с пирожками понятно... а лопатка вам зачем? – Пётр Степанович сделал
вид, что он не понимает, зачем Серёге нужна лопатка.
- Ну, мало ли...
– неопределённо проговорил Серёга, не вдаваясь в
подробности. – Вдруг пригодится...
- И ещё топорик нужен, – посмотрел на Пётра Степановича Толик.
– Небольшой топорик...
- А топорик зачем? – отозвался Пётр Степанович, разливая по чашкам чай, и,
едва спросив, он в то же мгновение подумал, что знает, зачем нужен топорик.
- Ну... мы, может, шалаш там сделаем, и нам потребуются ветки для этого...
да, Серый? – Толик посмотрел на Серёгу.
- Да! Топорик, дедуля, нам тоже нужен! – с энтузиастом поддержал Толика
Серёга, и Пётр Степанович, переводя взгляд с Толика на Серёгу, подумал,
что ничего... ничего не меняется в мире: что было, то и будет, и что
делалось, то и будет делаться, и как и он, Пётр Степанович, полвека назад со
своими друзьями искал на острове клад и увлеченно рыл там вместе с
другими блиндаж, так и теперь э т и мальчишки совсем из другого времени
точно так же хотят найти с в о й клад, хотят построить с в о й шалаш... эта
неистребимая тяга к с в о и м приключениям на с в о е й территории была
неподвластна времени, и никакими словами им, мальчишкам, сейчас не
объяснить, что никакого клада там нет, а шалаш там никому не нужен...
точнее, проговорить-сказать всё это, конечно же, можно, но надо ли это
делать? Вырастут, повзрослеют – и жизнь сама всё расставит по своим
местам...

- Будет вам и лопатка, и топорик – в придачу к пирожкам, – Пётр
Степанович, глядя на Зинаиду Ивановну, рассмеялся.
- Вот, дедуля! Теперь у тебя конструктивный подход! – одобрительно
проговорил Серёга.
- Да шалаш-то вам зачем? – на лице Зинаиды Ивановны обозначилось
неподдельное непонимание.
– Вы там что – жить собираетесь? Пётр
Степанович! Ты-то чего им потакаешь?
- Ну, шалаш – это не блиндаж, – хмыкнул Пётр Степанович – Пусть
занимаются! Крепче спать будут...
- Кстати, бабуля! – Толик посмотрел на Серёгу. – Ты нам светильник нашла?
А то я с Серым не высыпаюсь: он монстров боится, сам не спит и мне не
даёт... всю ночь только и слышу: «Толян, не спи – мне страшно в темноте»...
- Офигеть! – Серёга, никак не ожидавший от серьёзного, не склонного к
разным каверзам Толика такого выпада в свой адрес, изумлённо округлил
глаза. – Толян... тебя кто научил так врать?
- Ничего я не вру! – невозмутимо отозвался Толик, с трудом сдерживая смех.
- Бабуля! Не верь ему! – запальчиво проговорил Серёга. – Он сам боится, а на
меня стрелки переводит... сам всю ночь не даёт мне спать – только я
засыпать начну, а он, как маленький, тут же будит меня: «Серый, Серый, не
спи – мне страшно...»
- Ох, фантазёры! – засмеялась Зинаида Ивановна, вставая из-за стола.
– Сейчас ночник принесу – дедушка вам установит его, и будете спать
спокойно... никаких монстров не будет!
Зинаида Ивановна ушла в дом за ночником, а Серёга, показав кулак Толику,
посмотрел на Пётра Степановича:

- Дедуля, вот скажи мне... ты можешь ночью найти на небе Полярную
звезду?
- Конечно, могу! – отозвался Пётр Степанович.
- Можешь? – произнёс Серёга с такой интонацией, словно он не поверил
Петру Степановичу.
– Тогда, дедуля, скажи: а как ты находишь Полярную
звезду?
- По Большой Медведице, – с лёгким недоумением в голосе ответил Пётр
Степанович, не понимая, куда Серёга клонит – к чему он всё это спрашивает.
- Правильно! Тогда еще один вопрос, контрольный: на что похожа Большая
Медведица?
- Ну, на ковш похожа, – ответил Пётр Степанович.
– А ты зачем всё это спрашиваешь?
- Просто, дедуля, если б ты не знал, как находить Полярную звезду, я б тебе
показал... я вчера Толяну показывал! Толян ни фига не знал, как найти
Большую Медведицу, как найти Полярную звезду... я ему всё показал! Еще
хотел показать одно созвездие, но небо было в облаках – плохо было видно...
какое созвездие ты хотел увидеть? – Серёга деловито посмотрел на Толика.
- Кассиопею, – проговорил Толик, глядя на Серёгу с невольным изумлением.
- Да, правильно, Кассиопею, – Серёга деловито кивнул. –
Покажу сегодня, если небо будет звёздное...
- И как выглядит созвездие Кассиопеи? – Толик, глядя на Серёгу,
насмешливо прищурился.

- Как выглядит... вот покажу сегодня, и ты узнаешь, как выглядит, – не
растерялся с ответом Серёга.
– Как я сейчас тебе покажу, когда звёзд ещё нет?
- Ну, тогда хотя бы скажи, на какую букву похоже созвездие Кассиопеи, –
Толик, всё так же не сводя с Серёги насмешливого взгляда, ехидно
улыбнулся.
- Зачем мне заранее говорить? – Серёга сделал удивлённое лицо.
– Вот
покажу тебе вечером, как стемнеет, и ты сразу увидишь сам, на какую букву
похоже это созвездие...
- Ох, что-то мне, Серёга, сдаётся, что это Толик тебе показывал и Большую
Медведицу, и Полярную звезду... так, Толик, было дело? – Пётр Степанович
посмотрел на Толика.
- Конечно, я ему показывал! – фыркнул Толик. – Он вообще ничего не знал
ни про Большую Медведицу, ни про Полярную звезду!
- Дедуля! Ты кому больше веришь – мне или Толяну? – с лёгким азартом в
голосе произнёс-спросил Серёга.
- Вообще-то, Серёга, Толику я больше верю, – с улыбкой проговорил Пётр
Степанович,
- Ой, дедуля... какой ты доверчивый! Он сочиняет, а ты ему веришь...
– Серёга и лицом, и голосом изобразил разочарование.
- Вот вам светильник, – к столу подошла Зинаида Ивановна, держа в руках
ночной светильник в виде небольшого цветка, распустившего стеклянные
лепестки. – Света от него почти нет, но если повесить над дверью и нужно
будет ночью выйти, то света для этого вполне хватит, с дверью не
разминётесь.

- Отличный светильник! – оценил Серёга. – Нам как раз такой и нужен! А
скажи, бабуля... ты знаешь, что солнце на самом деле, быть может, уже
погасло, а нам еще двести лет будет казаться, что оно светит?
- Ну, на наш век хватит, – легкомысленно ответила Зинаида Ивановна. – И на
наш век хватит, и на ваш... я вам пирожки ещё с капустой испеку – на
природе аппетит всегда хороший!
- Серый! Чего ты всякую чушь говоришь? – на этот раз Толик возмутился
совершенно искренне, без какого-либо дурачества, и Серёга мгновенно
уловил это – посмотрел на Толика вопросительно:
- А что не так? Ты же сам мне вчера говорил...
- Что я тебе говорил? – ещё больше возмутился Толик. – Я говорил тебе, что
от Полярной звезды свет идёт до нас четыреста лет. А если Солнце погаснет,
то мы об этом узнаем через восемь минут – свет от солнца до нас идёт всего
восемь минут!
- Блин, ну попутал немного, – Серёга на миг смутился, но тут же, преодолев
смущение, нашел себе оправдание: – Ты сам, Толян, меня с толку сбиваешь:
то говоришь, что четыреста лет, то теперь говоришь, что восемь минут... тебя
ни фига не поймёшь!
- Чего ты не понимаешь? – изумился Толик. – Не понимаешь, где Солнце, а
где Полярная звезда?
Пётр Степанович, глядя на внуков, расхохотался.
- Да, Серёга, астроном из тебя никудышный!
- Ой, какие все умные здесь собрались, как я погляжу! Одни астрономы! –
фыркнул Серёга. – А Пират, между прочим, ещё не ужинал – мы поели, а он
голодный... вставай, Толян! Где, бабуля, ужин Пирата? Сидит там
голодный...

- Вот это ты правильно говоришь! – одобрительно проговорил Пётр
Степанович, поднимаясь вслед за Серёгой.
– Звёзды звёздами, а ужин по
расписанию... идёмте, бойскауты, я свет вам сделаю!
Пока Пётр Степанович возился с ночником, Серёга с Толиком покормили
Пирата, по очереди сходили в душ, налили в бак воды на завтра; «мустанги»
были под замком, и, таким образом, все дела были переделаны – оставалось
лишь дождаться, когда уйдёт Пётр Степанович.
- Принимайте работу! – весело проговорил Пётр Степанович, складывая
инструмент. – Света почти нет, так что будете ночник оставлять включенным
на ночь – мешать он не будет. Зато если кто-то ночью проснётся, то сразу
видно, где выход... так вы хотели?
- Сейчас, дедуля, проверим! Допустим, что я Толян, и вот... – Серёга упал на
кровать Толика, – вот Толян спит... – Серёга, закрыв глаза, захрапел, – и надо
Толяну встать... и чтоб не тревожить Серого – чтобы Серого не будить,
Толян видит горящую на стене звезду, смело встаёт самостоятельно...
– Серёга, говоря это, встал с кровати Толика, – и идёт прямо на выход – не
бьётся об стенку лбом, а без промаха попадает прямо в дверной проём... где
его поджидают монстры... а -а -а! – Серёга засмеялся.
– Монстры хватают
Толяна, но тут просыпается Серый... ну, то есть, я просыпаюсь... – пояснил
Серёга Петру Степановичу, – Серый, вскочив со своей кровати, ни секунды
не раздумывая, стремительно бросается на помощь Толяну, бесстрашно
бьётся с монстрами, спасает Толяна, и... отличный светильник, дедуля!

- Офигеть, какой ты сказочник! – Толик рассмеялся. – Это сейчас ты такой
бесстрашный, пока дедуля здесь, а как только дедуля уйдёт, так сразу
начнётся другое кино...
- Какое другое кино? – тут же проговорил Серёга, с весёлым прищуром глядя
на Толика.
– Ты на что, Толян, намекаешь – про какое другое кино
говоришь? – И, видя, что Толик растерялся, тут же подсказал Толику вариант
ответа: – Намекаешь, что это ты меня спасёшь от монстров, а не я тебя?
- Вот именно! – отозвался Толик. – Именно так и будет!
- Артисты! – рассмеялся Пётр Степанович.
– Раньше домовым друг друга
пугали, а теперь попридумали всяких монстров... – Пётр Степанович достал
из кармана пачку с сигаретами, и они вышли на улицу.
– Вы завтра когда
планируете ехать на остров? – поинтересовался Пётр Степанович, закуривая.
- Ну, я не знаю... – пожав плечами, Серёга посмотрел на Толика. – Когда мы,
Толян, поедем?
- Я думаю, после завтрака... часиков в десять,
– отозвался Толик,
вопросительно глядя на Петра Степановича.
- Да, правильно. Я тоже так думаю, – подтвердил Серёга. – Часиков в десять.
- Тогда завтра утром я вам сделаю плот, чтобы вы...
- Вау! – не дослушав Петра Степановича, воскликнул Серёга.
– Мы поплывём на остров на плоту! Толян, я буду капитаном!
- Маленький плот, – уточнил Пётр Степанович, глядя с улыбкой на Серёгу. –
Чтоб вы могли на нём переправлять туда пирожки... а оттуда будете вывозить
клад... нужен вам такой плот?

- Да, еще термос будет, ещё покрывало...
– Толик одобрительно кивнул
головой. – Небольшой такой плот, метр на метр. А сверху можно прикрепить
какую-нибудь чашку большую или тазик, куда всё можно будет складывать,
чтоб не замочить.
- Соображаешь! – Пётр Степанович одобрительно улыбнулся.
– Так и сделаем.
- Дедуля, мы Пирата с собой возьмём! Можно? – Серёга вопросительно
посмотрел на Пётра Степановича.
- Берите, – согласился Пётр Степанович; Пират, стоявший рядом – молча
принимавший участие в разговоре, услышав своё имя, закрутил хвостом. –
Будешь купаться? – Пётр Степанович ласково потрепал Пирата за шею, и
Пират быстрее закрутил, завертел хвостом, таким вполне наглядным образом
утвердительно отвечая на вопрос Пётра Степановича.
- Тогда ты скажи бабуле, что нас будет не двое, а трое! Ну, чтоб бабуля на
Пирата тоже испекла пирожков...
– проговорил Серёга.
– Он ведь тоже
проголодается!
- Ох, Пират, разбалуют тебя эти бойскауты... то бутерброды с колбасой, то
пирожки, – засмеялся Пётр Степанович. – Начнёшь нос от каши воротить...
Пётр Степанович рассказал внукам, почему к Пирату нельзя лезть, когда он
ест, почему Пират никогда не будет есть то, что ему даст какой-нибудь
незнакомец, что однажды Пират, когда он был совсем ещё молодым и
глупым, чуть не сошел с ума, играя с ёжиком... между тем, летние сумерки
незаметно перешли в ночь, и на небе зажглись яркие звёзды...
- Значит, план на завтра у вас есть, – проговорил Пётр Степанович, подводя
итог прошедшему дню. – Ночник я вам сделал... что-то ещё нужно?

- Нет! – в один голос отозвались-ответили Серёга и Толик и, посмотрев друг
на друга, рассмеялись.
- Ну, и отлично! Тогда я пойду, отдыхайте, – Пётр Степанович направился к
калитке, но, не дойдя до калитки, неожиданно остановился – посмотрел на
звёздное небо. – А ну-ка, Серёга... – Пётр Степанович оглянулся. – Идите-ка
сюда! – позвал он внуков, и, когда Серёга с Толиком подошли, снова
посмотрел на небо. – Покажи мне, Серёга, где там Большая Медведица!
- Ты же, дедуля, сказал за ужином, что ты сам можешь найти Большую
Медведицу, – Серёга хитро прищурился. – Или ты просто так сказал – чуть-
чуть обманул нас?
- Ну, находил когда-то...–
хмыкнул Пётр Степанович, глядя на небо.
– Может, я уже забыл... столько звёзд на небе! Можно и потеряться – забыть,
что где. Покажи мне сейчас – напомни...
- Легко! – отозвался Серёга, и они, Серёга и Толик, задрали головы вверх. –
Смотри, дедуля, куда я показываю... – Серёга поднял вверх руку и, показывая
пальцем в небо, бойко повторил всё то, что ему вчера говорил про Большую
Медведицу Толик. – Вспомнил? – Серёга посмотрел на Петра Степановича.
- Вспомнил, – отозвался Пётр Степанович, пряча улыбку. – Ну, а как теперь
найти Полярную звезду? От чего проводить прямую линию?
- Ой, дедуля, ну ты совсем ничего не помнишь... смотри! Берём внешнюю
сторону ковша, противоположную изогнутой ручке...
– Серёга, объяснив
Петру Степановичу, как найти Полярную звезду, посмотрел на Толика: –
Правильно?
- Правильно, – кивнул Толик.

- Вот, дедуля! Вчера я Толяну всё точно так же рассказал и показал, и теперь
Толян тоже знает, как среди множества звёзд находить и Большую
Медведицу, и Полярную звезду. Так, Толян? – Серёга посмотрел на Толика.
- А какое созвездие ты, Серый, хотел мне вчера показать, но не смог, потому
что небо было не очень ясное? – с нескрываемым ехидством в голосе
проговорил Толик, посмотрев на Серёгу.
- Какое созвездие? – Серёга сделал вид, что не понимает, о чём его
спрашивает Толик.
- Да, какое созвездие ты мне хотел ещё показать? Как оно называется? – всё с
тем же ехидством в голосе уточнил Толик.
- Какой ты, Толян, нетерпеливый! Вот покажу тебе это созвездие, и ты всё
узнаешь: и как оно называется, и как его можно найти, – не растерялся с
ответом Серёга.
– Дедуля вспомнить сейчас хотел лишь про Большую
Медведицу и про Полярную звезду, а не про все созвездия, что на небе. Я
дедуле вспомнить помог – всё показал. И вообще... не будем дедулю
задерживать! Дедуля уже уходить собрался, а ты, Толян, со своими
созвездиями мозги нам паришь... правильно, дедуля, я говорю?
- Ох, болтуны! – рассмеялся Пётр Степанович. – Всё, закрывайте калитку, я
пошел...
Пётр Степанович растворился в темноте, и Серёга и Толик, оставшись одни,
вопросительно посмотрели друг на друга.
- Идём спать? – проговорил Серёга чуть изменившимся голосом.
- Идём, – словно эхо, отозвался Толик, и его голос тоже едва уловимо
изменился – голос Толика был не таким, каким он разговаривал с Серёгой в
присутствии Пётра Степановича.

В комнате горел ночник; света от него действительно было не много – ровно
столько, чтоб различать силуэты предметов, и потому свет ночника никак не
мог мешать ни засыпанию, ни сну... вот только спать ни Серёга, ни Толик не
собирались, и дело было вовсе не в том, что свет ночника создавал
атмосферу, располагавшую к разным приятным шалостям, а дело было в
музыке – в том юном неистребимом желании, которое то приглушалось,
теряя остроту, или даже вроде как испарялось, пропадало совсем, уступая
место другим, более насущным мыслям-занятиям, то вновь возвращалось,
накатывало, вспыхивало с новой неодолимой силой, и тогда музыка снова
звала, снова томила сладостным предвкушением.
- Толян... – приглушенно проговорил Серёга, едва они оказались в комнате;
тех нескольких секунд, что они шли от калитки до комнаты, оказалось
вполне достаточно, чтоб у Серёги встал, твёрдой горячей сладостью налился
член; Толик, вошедший в комнату первым, был в полушаге перед Серёгой, и
Серёга, выдохнув имя Толика, непроизвольно сжал, стиснул пальцами через
шорты свой напряженный член.
- Что? – так же приглушенно отозвался Толик; он хотел повернуться к
Серёге, но не успел – Серёга прижался к нему сзади, с силой вдавился пахом
в податливо-сочную попу, и Толик почувствовал через шорты и трусы
напряженно твёрдый Серёгин член.
Одной рукой обняв, обхватив Толика поперёк груди – прижав Толика к себе,
Серёга другой рукой уверенно, по-хозяйски скользнул Толику в трусы; член
у Толика тоже стоял, и Серёга, обхватив ладонью твердый горячий ствол – с
силой вжимаясь пахом в упругие булочки Толика, через шорты и трусы
ощущая членом сочно-мягкие круглые ягодицы, приоткрывшимися губами
скользнул по шее Толика, предвкушая грядущий кайф...

- Блин, Серый... давай разденемся! – тихо выдохнул Толик, через шорты и
трусы ощущая, как Серёга вдавился в его булочки напряженно твёрдым
членом; Толик непроизвольно – совершенно непреднамеренно – подался
задом назад, со своей стороны без какого-либо намёка ещё сильнее вжался,
вдавился попой в Серёгин стояк, и...
Конечно, при тех отношениях, какие сложились между мальчишками в пору
их взросления, с учётом совместного их проживания, располагавшего к
самым разным сексуальным шалостям и подростковым экспериментам, рано
или поздно э т о должно было произойти... просто идут к этому главному
аккорду древней музыки все по-разному: у кого-то э т о происходит сразу,
без всякой раскачки и рефлексии, а для кого-то нужно время, чтобы созреть,
чтоб осознать и почувствовать желание именно э т о г о, – Толик и Серёга,
сладостно кайфуя на своей волне, ещё ни разу не подумали о том, чтобы
взять друг у драга в рот или вставить друг другу в зад, и вовсе не потому они
об этом не думали, что было у них на это какое-то внутреннее табу, а просто
они, лаская друг друга, поочерёдно раскачиваясь друг на друге и таким
образом имитируя половые акты, вполне удовлетворялись такой формой
секса – они кайфовали и кончали... но ведь это – до поры до времени, или,
как говорил один древний мудрец, всему своё время, – Серёга, прижавшись
возбуждённым членом к попе Толика, совсем не думал о том, чтобы Толику в
попу вставить, и Толик, непроизвольно двинув попой назад, точно так же не
думал о том, чтоб Серёге в попу дать... они оба об этом – о продвижении
дальше, о расширении своего сексуального опыта – ещё не думали, ещё
осознанно не помышляли, и потому не подумали теперь, совершая эти
телодвижения, но ведь рано или поздно э т о у мальчишек, у Серёги и
Толика, всё равно бы случилось, как случается это у большинства
подростков, в пору взросления экспериментирующих друг с другом на пути
познания сексуальных возможностей, сексуальных открытий и сексуального
разнообразия, – Толик двинул попой назад, напирая сочными булочками на
возбуждённый Серёгин член, и Серёга – неожиданно для себя – на это
движение Толика проговорил, отозвался-отреагировал:

- Толян... давай, я в жопу тебе вставлю – в жопу... в попу тебя выебу...
хочешь? – Серёга произнёс это прежде, чем он об э т о м подумал, и в тот
момент, когда он говорил это, вжимаясь членом в булочки Толика, он совсем
не чувствовал, что он действительно хочет этого... его предложение
двинуться дальше в поиске новых, еще не изведанных ощущений, было
спонтанным, у Серёги, сказавшего так, не было четко осознаваемой цели
перейти от сладостного, вполне удовлетворяющего фроттажа к настоящему
анальному сексу, но... слова, произносимые вслух даже без всякого явного
намерения, порой способны материализоваться, и Серёга, едва сказав-
проговорив «давай, я в жопу тебе вставлю – в жопу... в попу тебя выебу», тут
же почувствовал, что он действительно хочет... он хочет это сделать – хочет
реально п о п р о б о в а т ь то, о чём спонтанно сказал-проговорил –
произнёс вслух...
- Давай, я тебе вставлю... хочешь? – тут же отозвался Толик, делая Серёге
своё – встречное – предложение; он, Толик, не удивился и не дёрнулся, не
возмутился, не попытался отстраниться от Серёги, прижимавшегося своим
стояком к его голой попе... он, Толик, ответил на Серёгино предложение так,
словно он ждал этих слов, ждал от Серёги такого предложения, и хотя он,
Толик, об анальном сексе применительно к себе и к Серёге тоже ещё не
думал, ещё не испытывал такого явно осознаваемого желания, но та музыка,
что вела их, само развитие их сладостных отношений, их юное упоение
сексом друг с другом, где каждый сам для себя был неофитом,
первопроходцем, открывающим новый прекрасный мир ранее неведомого
наслаждения, их постоянно возникающее желание, обусловленное
естественной подростковой геперсексуальностью – всё это укладывалось в
логику дальнейшего продвижения вперёд, и потому слова Серёги,
произнесённые им как бы в шутку, тут же обрели для Толика, как и для
Серёги, практический смысл... да-да, вставить в жопу – выебать друг друга...
трахнуть друг друга в попу... а почему бы нет? Никаких препятствий для
того, чтоб сделать это, чтоб шагнуть дальше, чтобы сделать шаг к новому,
еще не испытанному наслаждению, не было... никаких препятствий не было!

- Толян, я серьёзно тебе говорю... давай! – в голосе Серёги его юное
возбуждение переплелось с таким же юным нетерпением, и оттого его
«давай!» прозвучало напористо и уверенно; Серёга, уже предвкушая ещё ни
разу им не испытанное, совершенно новое, неведомое ему, но уже ощутимо
желаемое им д е й с т в о, с силой вдавился членом в булочки Толика, и это
желание-предвкушение тут же отозвалось новой волной щекотливо-сладкого
зуда и в самом члене, напряжённо твердом, как кол, и в звеняще набухшей
промежности, и в сжатых, туго стиснутых мышцах девственного ануса...
собственно, в попе всегда сладко свербело: и когда Серёга дрочил, и когда он
елозил по Толику, двигая ягодицами – сжимая анус... мышцы сфинктера
всегда сладко-сладко зудели, словно их покалывало миллионом невидимых
микроскопических иголок, так что Серёга при дроче, сунув руку себе между
ног, нередко трогал себя т а м указательным пальцем, касался подушечкой
пальца стиснутой дырочки, отчего наслаждение каждый раз становилось еще
более сильным, более сладостным; но теперь... в свете новой
открывшейся возможности мышцы сфинктера, казалось, не просто полыхали
от сладостного зуда, а как будто вибрировали, предвкушающе дёргались, то
сжимаясь, то разжимаясь... так сильно Серёге хотелось новизны!

- Я тоже серьёзно... тоже не шучу! – возбуждённо отозвался Толик, чьё туго
стиснутое, девственное сжатое очко, точно так же налитое сладостным
зудом, невидимо полыхало от желания-предвкушения. – Чувствуешь, какой
он горячий? – чуть слышно прошептал Толик, имея в виду свой несгибаемо
напряженный член, который Серёга ласкал, тискал-сжимал в своём кулаке.

– Хочешь его почувствовать в попе?
-Хочу... я всё хочу! – уверенно, нетерпеливо выдохнул Серёга, обдавая шею
Толика горячим дыханием. – Раздевайся, Толян, я тебе вставлю! Потом ты
мне вставишь – меня трахнешь... раздевайся! – Серёга, выпустив Толика из
своего объятия, рывком дёрнул с себя шорты вместе с трусами вниз, и член
его, полузалупившийся, разогретый трением о Толиковы булочки, тут же
упруго подпрыгнул вверх, словно ракета, устремлённая к звёздам; Толик,
развернувшись – повернувшись к Серёге лицом, точно так же рывком дёрнул
вниз вместе с трусами шорты с себя, и член его, полностью залупившийся,
разогретый кулаком Серёги, точно так же подпрыгнул, подскочил вверх.
– Толян... – Серёга, качнувшись вперёд, прижался к Толику – с силой прижал
Толика к себе, член Серёгин вдавился Толику в живот, член Толика
параллельно с членом Серёги вдавился в живот Серёгин, и руки их
одновременно опустились вниз – ладони Серегины, скользнув по сочно-
упругим булочкам Толика, вжались в голую попу Толика, а Толик вдавил
ладони свои в такую же голую попу Серёги. – Толян... – еще раз выдохнул,
прошептал Серёга, и губы их сами собой слились в сладостном поцелуе...
Музыка... вечная музыка властно вела мальчишек в новые райские кущи,
ещё не открытые ими, ещё не познанные, но уже о щ у т и м о возникшие на
горизонте не обманчивым миражом, а вполне возможной реальность, и они,
обычные мальчишки, на пороге своего стремительного взросления не
растлённые ложью «духовных скреп», не извращенные лицемерием
«нравственных ценностей»,
не отравленные тлетворным воздухом
насаждаемой кукловодами ненависти ко всему, что не вписывается в
прокрустово ложе унылой обыденности, слышали только эту древнюю, эту
сладко чарующую, эту упоительную музыку – музыку своей юности, –
обнаженные, они стояли посередине слабо освещенной ночником комнаты, с
жадной неутолимостью поочерёдно сосали друг друга в губы, тёрлись друг о
друга сладко напряженными членами, тискали, мяли-ласкали ладонями
скульптурно округлые, по-мальчишески небольшие и вместе с тем сочно-
упругие, на ощупь мясистые булочки, и это... это был кайф!

- Серый, давай... – Толик, оторвавшись от губ Серёгиных, потянул Серёгу к
своей постели. – Становись... – нетерпеливо прошептал-скомандовал Толик,
едва они оказались у постели.
- Почему я? – с лёгким недоумением в голосе отозвался Серёга.
– Я тебе первый предложил...
- И что? Кто из нас старший брат? Ты или я? – напористо прошептал Толик,
поворачивая Серёгу к себе задом. – Давай, Серый... наклоняйся! Потом ты
меня тоже... ты мне вставишь потом тоже – в жопу выебешь меня... давай!
- При чём здесь это – кто старший, а кто младший? – всё с тем же
недоумением в голосе парировал Серёга. – Какое это сейчас имеет значение?
Старший или младший... это сейчас не считается!
- Боишься? – тихо засмеялся Толик, пытаясь удержать Серёгу задом к себе.
- Ничего я не боюсь! – Серёга, крутанувшись в руках Толика, повернулся к
Толику лицом.
– А только я это предложил... первый я предложил – и я
первым тебе вставлю... если ты хочешь, чтобы мы трахнулись по-
настоящему...
- Ты, блин, как маленький! – тихо фыркнул Толик. – Какая, блин, разница –
кто первый, а кто второй...
- Вот именно! – живо подхватил Серёга. – Нет никакой разницы, а потому,
Толян, я тебя первым выебу... ты или согласен со мной, или...

- Или что? – перебил Серёгу Толик, щупая напряженно твёрдый Серёгин
член.
- Или то! В жопу не будем ебаться... – проговорил Серёга, но та интонация, с
какой он это сказал-проговорил, никак не свидетельствовала о том, что он
сам верит в то, что произнёс.
- Серый... ты такой придурок! – тихо засмеялся Толик, во взгляде которого
плавилось-искрилось весёлое вожделение; они опять стояли лицом друг к
другу, и Толик, не выпуская из ладони напряженный Серёгин член, чуть
качнулся в сторону Серёги, одновременно с этим свободной рукой обняв,
обхватив Серёгу за шею; губы их снова слились в жарком поцелуе взасос...
конечно, Серёга сморозил глупость, сказав «не будем», эта его «угроза» была
полной фигнёй – и потому, что при тех доверительных отношениях, какие у
них сложились, не было никакой разницы, кто кого будет трахать первым, и
потому,чтотрахвпопупростобылуже неизбежен притех
отношениях, что между ними сложились под древнюю музыку неистребимой
страсти... оторвавшись от губ Серёги, Толик, прекращая глупый ненужный
спор, со словами:
- Блин... что ни сделаешь для младшего брата! – решительно повернулся к
Серёге задом. – Вставляй, извращенец... всовывай первым!
- Вот! Так бы сразу и делал, – лицо Серёгино расплылось в улыбке; он
прижал ладони к ягодицам Толика, и ладони его наполнились сочно-упругой
мякотью.
– Какая классная попочка... хочется даже щекой прижаться! –
возбуждённо прошептал Серёга.
- Так прижмись... – т ихо засмеялся Толик.
- Может, и прижмусь... – не замедлил с ответом Серёга; он ладонями развёл,
раздвинул ягодицы Толика в стороны и, чуть присев, не придерживая член,
не направляя его рукой, дёрнул вперёд бёдрами, полагая, что мимо цели он
не промажет.

- Куда ты ширяешь? – тут же отреагировал Толик. – Попасть не можешь?
- Блин, темно... ничего не видно! Толян... давай свет включим? –
полувопросительно проговорил Серёга. – Включить свет?
- Ну... я не знаю, – отозвался Толик; в принципе, они уже трахались при
свете, но тогда, когда они трахались, они просто лежали в постели –
обнимались, тёрлись друг о друга, сосали друг друга в губы, а теперь...
теперь нужно было показывать, выставлять на обозрение своё самое
интимное место, и...
– Ты, когда в душ ходил, очко подмывал? – спросил
Толик и отчего-то тут же смутился, словно задал вопрос о чем-то очень
личном – о чём-то таком, о чём спрашивать, проговаривать вслух не принято.
- Да, – Серёга кивнул головой. – Я, когда в душе моюсь, всегда жопу мою...
ну, то есть, всегда подмываюсь. А ты разве нет? – в голосе Серёги
послышалось лёгкое удивление.
- Я тоже мою – тоже всегда, – отозвался Толик.
– Я просто спросил...
включай свет! Если ты, блин, ничего не видишь – если не можешь попасть
куда надо... включай!
- Сейчас ты узнаешь, как я не могу... – предвкушающе рассмеялся Серёга и,
торопливо прошлёпав голыми ступнями к двери, щелкнул выключателем;
комната озарилась ярким светом; шорты-трусы мальчишек лежали на полу –
там, где они их сняли, голый Толик с торчащим членом стоял у края своей
постели в полной готовности... улыбаясь Толику, Серёга с торчащим членом
так же быстро вернулся назад – к стоящему в пол-оборота Толику.
– Всё, Толян... давай! – в голосе Серёги было вожделеющее нетерпение.

– Наклоняйся...
Толик, повернувшись к Серёге задом, послушно наклонился – опёрся руками
о край постели, и его белые булочки чуть раздвинулись, разошлись в стороны.
- Вот... теперь совсем другое дело! – одобрительно проговорил Серёга, с
юным нетерпением глядя на попу Толика.
– Теперь я не промажу...
– обхватив тугие булочки ладонями, Серёга сильнее развёл, растянул их в
стороны, и глазам его открылся туго сжатый вход, похожий на точку в
центре небольшого бледно-коричневого кружка.
– Толян... у тебя волосы
растут вокруг очка... не густые, но длинные... черные... – прокомментировал
Серёга, рассматривая Толиков вход.
- У всех растут, – отозвался Толик, ожидая, когда Серёга ему вставит. – Ты,
блин, трахать меня будешь или жопу мою будешь рассматривать? – с лёгкой
досадой в голосе уточнил Толик.
- Ну... одно другому не помеха! – отозвался Серёга; он на мгновение замер,
что-то соображая, и, уже в следующее мгновение сообразив, выпустив из
ладоней булочки Толика, отступил в сторону – повернулся к Толику задом.
- Ты чего? – Толик, повернув назад голову, с недоумение посмотрел на
Серёгу.
- Толян, посмотри...
– Серёга, решительно наклонившись, ладонями
раздвинул, растянул в стороны ягодицы свои. – У меня растут?
Толик увидел то же самое, что минуту назад увидел Серёга: маленькая точка
сомкнутого входа, обрамлённая небольшим бледно-коричневым кружком,
чуть заметно вздрагивала, шевелилась – словно подмигивала-манила; вокруг
пигментированного кружка росли негустые, не очень длинные волосы,
хаотично сложенные черными завитками,

– глядя на Серёгино очко,
выставленное Серёгой для обозрения, Толик невольно почувствовал новый
прилив щекотливой сладости в своей промежности.
- Отличное влагалище! – произнёс Толик, чувствуя неодолимое желание
вогнать, вставить в Серёгу свой напряженный, ало залупившийся стояк.
– Серый, давай я тебя... я тебя выебу сначала – трахну первым тебя по-
быстрому, а потом меня ты натянешь... давай! – опираясь о край постели
одной рукой, пальцами второй руки наклонившийся Толик сладострастно
стиснул свой член в районе уздечки.
- Волосы есть? – уточнил Серёга, пропуская мимо ушей совершенно
ненужное, неуместное предложение Толика изменить очерёдность потери
девственности.
- Есть, – коротко выдохнул Толик, глядя на крепко стиснутый Серёгин вход.
- Вот! У меня как у тебя – тоже растут там волосы! У нас всё с тобой, Толян,
одинаково! – с непонятной Толику радостью проговорил Серёга, снова
поворачиваясь к Толику напряженно задравшимся, сочно залупившимся
членом; он, Серёга, сам не знал, почему это важно – быть похожими друг на
друга... и даже не в смысле наличия волос вокруг очка, а важно было быть
похожими друг на друга вообще, то есть во всём, словно такая похожесть
ещё больше, еще сильнее сближала их, сливала их воедино, в одно целое –
словно похожесть такая была залогом, была надёжной гарантией
нерасторжимости их дружбы. – Ноги, Толян... ноги шире разведи – расставь
в стороны! – уверенно проговорил Серёга, снова становясь позади
наклонившегося, дугой изогнувшегося Толика.
Ничего не говоря в ответ, Толик послушно раздвинул ноги и, обхватив
руками свои ягодицы, растянул их в стороны, отчего очко его, девственно
сжатое, туго стиснутое, оказалось перед Сёрёгой как на ладони.

- Засовывай! – коротко проговорил Толик; не предложил, а скорее приказал –
ожидание новых, ещё неведомых, ещё непознанных ощущений подталкивало
Толика идти вперёд.
За стенами домика была уже ночь – тёплая летняя ночь пеленала землю, и
миллиарды звёзд безмолвно мерцали в глубине бесконечного космоса... а в
ярко освещённой комнате два самых обычных мальчишки, как миллионы
других таких же мальчишек в разных странах на разных континентах, были
готовы сделать новый шаг на пути постижения себя и секса, – держа двумя
пальцами свой напряженный, несгибаемо твёрдый член у основания, Серёга
приставил обнаженную, сочно залупившуюся головку к бледно-коричневому
кружку, расположенному аккурат по центру в небольшом углублении между
растянутыми булочками, и... понятно, что не все поголовно, но миллионы
мальчишек по всему миру – младше Серёги и Толика или старше их, в лесу
на траве или дома в постели, зимой или летом, днём или ночью, в больших
городахиливмалыхселениях–делаютэтокогда-либо в первыйраз, и
у кого-то всё получается сразу, с первого раза, а у кого-то... в комнате горел
свет, четырнадцатилетний Толик, низко наклонившись, стоял у своей
постели, ладонями заведённых назад рук растянув ягодицы в стороны, и
четырнадцатилетний Серёга, затаив дыхание, думая, что вставить член в
попу Толика не составит никакого труда, с силой надавил пламенеющей
головкой на бледно-коричневый кружок, в центре которого был туго сжатый
вожделенный вход, – Толик, почувствовав тупую боль, невольно дёрнулся,
стремительно подался всем телом вперёд, торопливо отстраняясь от Серёги –
уворачиваясь от боли...

- Ты чего? – возбуждённо прошептал Серёга, никак не ожидавший такой реакции.
- Больно! – коротко ответил, выдохнул Толик, и Серёга увидел, как мышцы
сфинктера у Толика сокращаются, словно таким образом, двигая, сжимая
мышцы сфинктера, Толик гасит, выдавливает, нивелирует последствия
неудавшегося проникновения.
- Блин... чего тебе больно? – с лёгким недоумением в голосе отозвался Серёга.
– Я даже не всунул – полшишки не вставил... давай ещё раз! –
Серёга, обхватив ладонями бёдра Толика, потянул зад Толика на себя.
- Серый... ты не спеши – постепенно, медленно всовывай... не ширяй со всей
дури! – вновь принимая исходное положение – снова растянув ладонями в
стороны ягодицы, проинструктировал Серёгу «опытный» Толик.
- Я не спешу, – отозвался Серёга, направляя член.
Но и вторая попытка, и третья успехами не увенчались – едва Серёга
предпринимал попытку войти в Толика, как Толик тут же стремительно
уклонялся от напора Серёгиного члена, резко дёргался, отводя свой зад в
сторону или стремительно выгибаясь вперёд... ни фига у Серёги не
получалось вставить член в попу Толику; конечно, упорство Серёгино было
достойно уважения, но... всё было напрасно – всё было безрезультатно!
- Ты, блин, какой-то нежный – потерпеть не можешь... чего ты дёргаешься,
как девочка? – с лёгкой досадой в голосе проговорил Серёга, не зная, что
надо ещё предпринять, чтобы добиться желаемого.
- Сейчас я посмотрю, как ты дёргаться не будешь, – отозвался Толик,
выпрямляясь. – Давай, я тебя... я тебе вставлю! – Толик сладострастно сжал,
стиснув в кулаке свой член.

- Давай! – не стал возражать Серёга. – Отходи...
Серёга хотел поменяться с Толиком местами, но Толик неожиданно
проговорил:
- Ложись на кровать! Давай по-другому попробуем...
- На живот ложиться? – уточнил Серёга; собственно, Серёга даже не спросил
это, а просто проговорил вслух, потому как ему, Серёге, и без вопроса было
понятно, что Толик должен быть сзади, а значит ему, Серёге, лечь надо на
живот; не дожидаясь ответа от Толика, Серёга вытянулся на постели Толика
попой вверх; упираясь щекой в подушку, он вывернул назад руки, чтоб
ладонями развести, раздвинуть в стороны ягодицы.
- На спину ложись! – скомандовал Толик, уже представляя, как именно надо
попробовать.
- На спину? – в голосе Серёги прозвучало удивление; подчиняясь команде
Толика, Серёга перевернулся на спину, и его член, по-прежнему
напряженный, ало залупившийся, под углом замер над плоским Серёгиным
животом; не очень крупные яйца у основания члена были рельефно обтянуты
кожей мошонки, уздечка на члене, разделяя алую головку на две половинки,
была натянута; Серёга, пальцами правой руки взяв свой стояк у самого
основания, оттянул его от живота – направил вертикально вверх. – Толян...
сядь не него! Ну, то есть, ты сам... сам сядь, как тебе удобнее, я буду просто
лежать! – мысль о возможности т а к о й конфигурации для достижения
цели возникла в Серёгиной голове внезапно, и Серёга тут же этой мыслью
поделился с Толиком. – Давай... давай так попробуем!
- То есть... сесть на стояк самому? – Толик, легонько сжав твёрдый Серёгин
член в кулаке, проговорил это так, словно он, Толик, вдруг оказался перед
выбором: делать так или не делать. – Ты хочешь попробовать так?

- Да! – ни секунды не раздумывая, горячо выдохнул Серёга. – Давай, Толян...
так у нам точно всё получится! Вот увидишь!
- Ну... можно будет попробовать и так, как ты говоришь, это тоже идея

–сесть на стояк сверху... но не сейчас! Сейчас мы попробуем по-другому...

–Толик, выпустив из кулака член Серёгин, тем же самым кулаком сжал,
сладостно стиснул член свой, такой же горячий и твердый, пламенеющий
сочно обнаженной головкой. – Поднимай ноги!
Подчиняясь Толику, Серёга послушно вскинул ноги вверх, и они тут же сами
собой сложились в коленях, – Серёга, понявший, как именно хочет Толик,
руками прижал колени к плечам, отчего ягодицы его раздвинулись, широко
распахнулись в стороны, и в х о д Серёгин, туго стиснутый, девственный,
ещё никогда и никем не протыкаемый, оказался перед Толиком как на
ладони; редкие длинные волосы окаймляли небольшой бледно-коричневый
кружок, в центре которого конвульсивно вздрагивали стянутые в точку
мышцы сфинктера, – Толик, до того стоявший рядом с кроватью, быстро стал
на колени позади лежащего на спине Серёги – аккурат перед его
распахнутыми ягодицами...
- Офигеть, в какой ты классной позе... – возбуждённо прошептал Толик, он
придвинулся к Серёге ближе и, одной рукой опёршись о постель –
наклонившись, нависнув над Серёгой, другой рукой приставил головку члена
к Серёгиному очку. – Чувствуешь? – прошептал Толик, глядя Серёге в глаза.
- Да, – отозвался Серёга; он опустил ноги на плечи Толика и, обхватив
ладонями свои ягодицы, еще сильнее растянул их в стороны, полагая, что
таким образом член войдёт ему в попу наверняка.

– Давай, Толян... всовывай! Постепенно всовывай, не торопись...
Толик, затаив дыхание, медленно нажал, надавил головкой члена на туго
стиснутый Серёгин вход, и... в то же мгновение, едва Толик с усилием
надавил на очко, пытаясь войти в Серёгу, Серёга, коротко ойкнув,
стремительно дернулся, колыхнул задом в сторону, ускользая от твёрдого,
как кол, члена Толика – уворачиваясь от неожиданно сильной, тупо
полыхнувшей между ног боли.
- Толян, блин! Больно! – выдохнул Серёга, и лицо его исказилось невольной
гримасой.
- Ну... давай еще раз попробуем! – Толик, говоря это, снова приставил
головку члена к бледно-коричневому кружку Серёгиного очка.
- Ты, блин, совсем тупой? Или как? – Серёга, тут же оттолкнув ребром
ладони член Толика в сторону, прикрыл ладонью своё очко. – Я говорю тебе,
что больно...
- Какой ты, блин, нежный... потерпеть не можешь? – Толик, глядя на Серёгу,
тихо засмеялся.
– Дёргаешься, как девочка... давай еще раз попробуем! Я
только одну попытку сделал... так, блин, нечестно!
- Толян, я не могу...
– отозвался Серёга, но в его голосе не прозвучало
должной уверенности в том, что он реально не может, и Толик, тут же
воспользовавшись Серёгиным колебанием – отведя ладонь Серёги в сторону,
снова приставил головку члена к очку.
- Серый... ещё один раз... ещё раз попробуем...потерпи! – прошептал Толик,
не теряя надежду добиться желаемого; он медленно, осторожно надавил
головкой члена на Серёгино очко, и... снова у них – у Толика и Серёги –
ничего не получилось: «ещё раз» опять не увенчался успехом, очко Серёги,
как до этого очко Толика, устояло под напором вторжения...
Толик, оттолкнувшись от Серёги, откинулся в сторону – лёг на спину рядом с
Серёгой, вытянувшись во весь рост; Серёга, опустив ноги – повернув к
Толику голову, разочарованно проговорил:

- Видишь... ни фига не получилось – ни у тебя, ни у меня... может, мы что-то
делаем не так?
- Я знаю, почему не получилось, – отозвался Толик, машинально тиская
пальцами свой напряженный, не получивший умиротворения член.
- Почему? – Серёга, живо повернувшись к Толику – привалившись к Толику,
лежащему на спине, сбоку, вдавился напряденным горячим членом Толику в
бедро; рука Серёгина скользнула вниз – Толик убрал пальцы со своего члена,
и Серёга легонько сжал Толиков член пальцами своими. – Потому что они
большие? Ну, то есть... для жопы члены наши в диаметре слишком толстые?
- Ни фига! – тихо рассмеялся Толик; чувствуя бедром твёрдый горячий член
Серёги. – Потому что, Серый, мы дураки...
- Почему дураки? – в Серёгином взгляде, устремлённом на Толика,
отразилось недоумение, смешанное с неподдельным любопытством.
Они лежали на постели, оба голые, оба возбуждённые: Толик лежал на спине,
Серёга, прижимаясь к Толику, лежал сбоку, вставив ногу свою между ногами
Толика... в комнате горел свет, – ничего ещё не было закончено, и эта их
неактивность была лишь маленькой передышкой, чтобы подумать, почему у
них ничего не получилось – почему они не смогли, не сумели сделать то, что
сделать оба хотели.
- А ты сам подумай! – Толик, повернувшись набок, лицом к Серёге;
интригующе улыбнулся.

– Ты же, блин, такой умный... всё всегда знаешь,
всё умеешь... подумай сам! – Рука Толика скользнула вниз, и Серёга
почувствовал, как Толик легонько сжал в кулаке его член.
- Блин, какой ты, Толян... язвительный, – проговорил Серёга, но в интонации
его голоса не было ни укора, ни досады, ни хотя бы намёка на какое-либо
недовольство. – Я сказал тебе свою версию... я сказал, что дело в размерах!
- А я ответил тебе: ни фига, размеры здесь ни при чём! – тут же парировал
Толик, весело глядя Серёге в глаза.
– Ты знаешь, что у тебя под левой
бровью, ближе к переносице, маленькая родинка? Совсем маленькая, еле
видная...
- Знаю, – ответил Серёга; они лежали лицом друг к другу, соприкасаясь
коленями, руки их стискивали, сжимали члены друг друга, и сладостный зуд
возбуждения щекотливо покалывал, свербел у обоих мальчишек между ног...
и между ног, и особенно там, где были маленькие, крепко стиснутые, ещё не
проткнутые – по-прежнему девственные – пацанячие дырочки. – Ну, Толян...
теперь ты скажи свою версию: почему не смогли мы вставить друг другу?
- Ну, смотри! Только потом не говори, что ты это всё знал сам, – подколол
Толик Серёгу.
- Я вообще никогда так не говорю, – лицо Серёги в ответ на подкол Толика
вмиг приняло по-детски невинное, простодушное выражение, и они, глядя
друг другу в глаза – отлично друг друга поняв – разом рассмеялись.
- Так вот, Серый... дело не в размерах, а дело в том, что мы это сделать
хотели на сухую, а для такого секса необходима смазка... вот потому-то у нас
ничего и не получилось, – Толик проговорил это так, как будто он только что
сделал величайшее открытие и этим открытием решил щедро поделиться с
Серёгой.

– На сухую, я думаю, даже палец не всунешь, хотя он раз в пять
тоньше члена... никогда не пробовал палец всовывать?
- Нет, никогда, – отозвался Серёга. – Я дома, когда дрочу, пальцем просто
касаюсь очка, чтобы было приятнее... ну, то есть, пальцем очко ласкаю. Ты
так делаешь, когда дрочишь?
- Нет, никогда я так не делал – не ласкал я очко во время дроча... пальцем я
иногда там прикасаюсь, трогаю, но для большего кайфа я под яйцами
массирую, когда дома дрочу, – поделился Толик своей техникой дрочки.
– Так вот... чтобы в жопу вставлять, нужна смазка! Элементарно, Ватсон!
Нужно, чтобы стояк скользил – чтобы он вскальзывал в очко, разжимая
дырку, а не тупо упирался, как у нас... вот о чём мы не подумали! Смазка
нужна! Вазелин или крем какой-нибудь...
- Блин! Я ещё подумал про вазелин... подумал про то, что нужно чем-то
смазать, что на сухую фиг получится...
- Серый, блин! – прервал Толик Серёгу и, выпустив член Серёгин из ладони,
несильно хлопнул ладонью Серёгу по ягодице, как хлопают взрослые
маленьких детей по попе в знак наказания за что-либо.
- Ты чего? – удивился Серёга, и по лицу его было непонятно, удивился он
искренне, не понимая, в чём дело, или удивление на лице изобразил.
- Ничего! Ты подумал про размеры, а не про смазку...
– отозвался Толик, поясняя свой шлепок.

- Блин, откуда ты знаешь, о чём я думаю! – Серёга, выпустив из ладони член
Толика, точно так же ладонью звонко хлопнул по ягодице «старшего брата»,
и они, лёжа друг против друга, со смехом завозились в постели: каждый
пытался шлёпнуть по сочным, упруго-мягким булочкам другого,
одновременно с этим отражая встречное нападение... в какой-то момент
Серёга, проявляя сноровку, опрокинул Толика на спину, навалился на
Толика, подмял его под себя и, оказавшись сверху, с наслаждением вдавился
твёрдым возбужденным членом Толику в пах, чувствуя, как твёрдый горячий
член Толика вдавился в пах ему. – Толян... – прошептал Серёга, чувствуя,
как где-то внутри, в глубине души, у него возникает, зарождается
непонятное, но сладкое чувство нежности к Толику... да, они стали
друзьями, им было весело вместе, было легко общаться, они стали братьями,
причём, Серёга нисколько не возражал быть братом младшим, хотя младше
Толика он был всего на несколько месяцев и при желании мог бы легко
усомниться в праве Толика быть братом старшим, у них друг от друга не
было никаких секретов, трахаться с Толиком было в кайф, и вообще всё, всё-
всё было в кайф, так что желать чего-то лучшего было бы просто глупо, но
сейчас, лёжа на Толике, Серёга почувствовал, как в нём рождается что-то
новое по отношению к Толику, что-то такое, чего не было раньше, и это
новое, ещё смутное, ещё до конца непонятное, наполняло не только тело, а
наполняло сердце новой сладостью; с телом всё было понятно: сладость,
наполнявшая тело, была совершенно естественной и объяснимой... а с
сердцем что было нужно делать? – Откуда ты знаешь, о чём я думаю? –
повторил Серёга, вопрошающе глядя Толику в глаза, и теперь эти же самые
его слова прозвучали с какой-то другой, слегка изменившейся интонацией.
Толик почувствовал, как что-то неуловимо изменилось в Серёге... всё было
вроде то же самое: возбуждённый голый Серёга лежал на нём, на голом
возбуждённом Толике, их напряженные, сладко зудящие члены были зажаты
горячими животами, в попе у Толика сладко покалывало от предвкушения...
всё было так, как уже было, и в то же время во взгляде Серёги было что-то
новое – вопрошающе тёплое, едва уловимое, – Толик, раздвинув под Серёгой
ноги, вопросительно глядя Серёге в глаза, скользнул ладонями по Серёгиной
спине, по пояснице, и ладони его округлённо наполнились... булочки были
сочные, мягкие, но в мягкости этой, скульптурно округлённой, была
приятная на ощупь упругость, – Толик легонько вдавил пальцы в сочно-
упругую мякоть Серёгиной попы и, вопрошающе глядя Сереге в глаза,
прошептал:

- Серый... как ты хочешь? Как мы уже делали?
- В жопу хочу, – отозвался Серёга, не считая нужным скрывать от Толика
своё желание; да и какой смысл был что-то скрывать при тех отношениях,
какие у них сложились.
– В жопу хочу тебе вставить... и ты чтобы тоже...
чтоб тоже мне вставил – вот чего я хочу! – уточнил Серёга; ещё час назад он
ни о чём таком не думал, будучи в полном удовлетворении от того, что у них,
у него и у Толика, уже было, и вот теперь новый открывшийся горизонт
властно манил, звал, обещая новые, еще неизведанные, но уже страстно
желаемые ощущения.
- Смазка нужна... без смазки мы уже пробовали, – проговорил Толик, лаская
ладонями круглые Серёгины булочки.
- Да, смазка...
– согласился с Толиком Серёга.
– Без смазки ни фига не
получается. А может... может, у дедули есть какой-нибудь крем? –
предположил Серёга, вопросительно глядя на Толика.
- Зачем дедуле крем? Крем какой-нибудь если есть, то у бабули... для лица
там или для рук. А у дедули в гараже есть только солидол, – тихо засмеялся
Толик.
- Ну, всё равно надо посмотреть... надо поискать! – решительно проговорил
Серёга, делая попытку встать с Толика.
- Где ты будешь искать? – отозвался Толик, удерживая Серёгу за попу.

- Ну, я не знаю... там на кухне какой-то шкафчик висит типа аптечки...
может, там есть? – с надеждой в голосе проговорил Серёга, вопросительно
глядя на Толика, словно от Толика зависело, есть ли в шкафчике пригодный
для траха крем или крема там нет.
- Серый, не нужно рыться в дедулиных вещах! Завтра что-нибудь
придумаем... у бабули крем какой-нибудь наверняка есть! – попытался
урезонить Серёгу Толик.
- Мы не будем рыться – мы только посмотрим... идём! – решительно
проговорил Серёга, отрываясь от Толика – рывком поднимаясь с постели;
член у Серёги был напряжен, и у Толика член напряжен был тоже –
оставалось найти какой-нибудь крем. –
Вставай, Толян! Сейчас, блин, что-
нибудь найдём... – Серёга потянул Толика за руку.
Они прошли на кухню – в небольшую комнату, где был стол, накрытый
цветастой клеёнкой, раковина, газовая плита; на стене в углу висел
небольшой шкафчик, рядом с которым к стене был приклёён большой
плакат-календарь за прошлый год, в другом углу стоял неработающий
холодильник с приоткрытыми дверцами, и еще один стол, точнее, стол-тумба
с выдвижными ящиками стоял у стены напротив окна.
Они быстро, открывая-закрывая ящики, просмотрели их содержимое – ящики
были либо пустые, либо в них был какой-то хлам; нигде никакого крема не
было. В том шкафчике, что висел на стене, были тарелки, ложки-вилки, что-
то ещё из посуды – крема там не было тоже.
- Серый, я же сказал тебе, что ничего не будет... ну, ты сам подумай: зачем
дедуле крем? – с лёгкой досадой в голосе прошептал Толик, которому совсем
не нравилась сама идея поиска, больше похожего на обыск.

- В ванной комнате еще посмотрим... там точно должен быть какой-нибудь
крем! – отозвался Серёга, не теряя надежду.
Они, выключив свет на кухне, прошли в ванную комнату. Там тоже висел на
стене небольшой шкафчик, но и в том шкафчике ничего такого, что могло бы
обеспечить нужное скольжение при анальном сексе, тоже не было – ни крема
для бритья, ни крема после бритья... нигде никакого крема не было!
- Вот же блин! Полный облом...
– не скрывая своего разочарования, с
досадой проговорил Серёга. – Как так можно? Вообще нигде ничего нет...
Сжимая в кулаке напряженный член, Серёга стоял перед открытым
шкафчиком, словно не веря, что так может быть, – Толик, стоявший позади
Серёги, всем телом прижался к Серёге сзади, одной рукой обхватил Серёгу
поперёк груди, рукой другой направив свой напряженный стояк между
Серёгиными ногами.
- Сдвинь ноги... сожми! – прошептал Толик, с силой вжимаясь пахом в
Серёгины ягодицы; Серёга, ощущая между ногами твёрдый горячий член
Толика, стиснул его ногами, и Толик, прижимая Серёгу к себе, волнообразно
задвигал поясницей, сладострастно сжимая свои круглые, сочно-упругие
булочки...
- Толян, давай я тебя так... между ног тебя тоже...
– прошептал Серёга.
– Пойдём на постель... я хочу тебя тоже так!

- Пойдём, – отозвался Толик, отстраняясь от Серёги – извлекая твёрдый
горячий член, сжимаемый Серёгиными ногами, из-под Серёгиной
промежности. – Выключай здесь свет...
День закончился так же, как и день предыдущий, сладостными оргазмами...
или сладостными оргазмами, наоборот, новый день начался? Это был
«философский вопрос» – что есть «вчера», «сегодня» и «завтра»,
«философский» вопрос в том смысле, что у Толика и Серёги были разные
представления, когда кончается день прошедший и начинается день новый,
но для сладостно-упоительной музыки, что уводила их в райские кущи, вся
эта «философия» не имела никакого значения, – была просто ночь, обычная
летняя ночь вне «вчера» и «сегодня», когда всё было кончено и мальчишки,
приятно опустошенные и удовлетворённые, снова надели трусы. Они в этот
раз не сделали шаг вперёд на пути своего познания разных возможностей
своей дружбы, хотя оба хотели, оба пытались шаг этот сделать – они оба
хотели познать, хотели попробовать-испытать анальный секс, но желание это
возникло спонтанно, возникло впервые в их жизни, без предварительных
мыслей об этом, без каких-либо знаний о т а к о м сексе, без минимально
необходимой, самой элементарной подготовки к такому сексу в виде
банальной смазки, и потому у них ничего не получилось – первый блин, как
говорят в таких случаях, оказался комом, но это была чисто техническая
осечка, и не более того, – такие осечки-неудачи только подстёгивают тех, кто
идёт вперёд... уснули они практически сразу же: Серёга, выключив свет и
включив ночник, хотел что-то спросить у Толика, но Толик уже сопел,
провалившись в сон, и Серёга спрашивать Толика ни о чём не стал – он сам
провалился в сон тут же, едва голова его коснулась подушки...
Утром Серёга проснулся первым – со двора доносился стук молотка, и
Серёга, разбуженный этим стуком, открыл глаза; какое-то время Серёга
лежал, не зная, вставать ему или нет, – он повернул на подушке голову, чтоб
посмотреть, проснулся ли Толик; Толик спал, лёжа на животе, обхватив
подушку руками, повернув голову к стенке, – Серёга скользнул взглядом по
небольшой, скульптурно округлой попе Толика, которая так приятна была на
ощупь, вспомнил, как он вчера... ну, не сегодня же! понятное дело, что
вчера... как вчера Толик точно так же лежал на животе, и он, Серёга, сладко
тёрся о сочную, упруго-мягкую попу Толика членом, скользил членом по
ложбинке между булочками, содрогаясь от кайфа, как дрочил член между
сдвинутыми, крепко стиснутыми ногами Толика... эта картинка вспыхнула-
возникла перед мысленным взором Серёги мгновенно, и Серёга
почувствовал, как его член стал наполняться сладкой твёрдостью.

- Толян! – окликнул Толика Серёга; Толик не отозвался – Толик, посапывая,
сладко спал, и сон его был так глубок и крепок, что он не слышал ни
доносившиеся с улицы удары молотка, но голос Серёги.
– Блин, оглох! –
осуждающе пробурчал Серёга и, рывком поднявшись с постели, энергично
подошел к постели Толика.
– Толян! Ты живой или мёртвый? – Серёга
ладонью двинул из стороны в сторону круглые Толиковы ягодицы, плотно
обтянутые белыми трусами-плавками, и ягодицы под Серёгиной ладонью
колыхнулись, как круто сваренный студень. – Толян!
- Ты чего? – Толик, повернув на подушке голову, уставился на Серёгу
сонным непонимающим взглядом.
-Ничего! Я проснулся уже, а ты спишь... вставай! – Серёга легонько
хл опнул ладонью Толика по ягодицам. – Поднимайся! Нечего валяться...
- Блин, ты офигел? – Толик, по-прежнему лежа на животе, дёрнул вверх
попой, реагируя на шлепок Серёги. – Сколько времени?
- Откуда я знаю, сколько времени? Вставай! – отозвался Серёга.
– Уже дедуля пришел – что-то делает во дворе... слышишь? – одной рукой держа
Толика за плечо, другой рукой удерживая его за попу, Серёга стал энергично
раскачивать «старшего брата» в постели. – Поднимайся!
- Серый, блин! Я встану сейчас – убью тебя! – пообещал Толик, весело глядя
на Серёгу.

- Кто кого здесь обещает убить? – в дверном проёме неожиданно возник Пётр
Степанович; мальчишки совсем упустили из виду, что перестал стучать
молоток, и хорошо, что в тот момент, когда Пётр Степанович появился,
Серёга просто дурачился – энергично «будил» Толика, а не делал с Толиком
что-то другое.
- Да вот, дедуля...
– Серёга, лишь на секунду растерявшись от
неожиданности, уже в следующую секунду, изобразив на лице возмущение,
оглянулся – посмотрел на Петра Степановича.
– Я его уже полчаса бужу,
даже больше... сорок минут пытаюсь его поднять, говорю ему: «вставай,
Толян, пойдём помогать дедуле», а он вцепился в постель – не хочет
вставать... разве так можно? Хоть ты, дедуля, ему скажи, какой он
бессовестный...
- Что ты врешь! – возмутился Толик, пытаясь сбросить руку Серёги со своего
плеча; вторую руку – с попы Толика – Серёга быстро убрал сам в тот момент,
когда поворачивался к Пётру Степановичу,
- Странно...
– хмыкнул Пётр Степанович.
– Я минут двадцать назад
заглядывал к вам – хотел вас уже будить, чтоб вы готовились к завтраку, но
ты, Серёга, так сладко храпел, что я подумал...
- Дедуля! Ты всё перепутал! – перебивая Петра Степановича, с напором
воскликнул Серёга.

– Это Толян храпел, когда ты заходил! А я не храплю
вообще – я сплю бесшумно... скажи, Толян! Честно признайся, что это не я, а
ты храпел, когда заходил дедуля...
- Так это не ты храпел двадцать минут назад, когда я к вам заглядывал? –
глядя на внука смеющимися глазами, спросил-уточнил Пётр Степанович.
- Конечно, не я! – без тени сомнения проговорил Серёга. – Это Толян храпел,
а я просто спал... ну, может, сопел чуть слышно, но не храпел. Ты всё,
дедуля, всё перепутал!
- Серый, какой ты дурак! – Толик, садясь на постели, затрясся от смеха.
- Почему я дурак? – Серёга, не понимая, живо перевёл взгляд с Петра
Степановича на Толика. – Сам храпел, а я дурак...
- Феноменальный дурак! – подтвердил Толик, весело глядя на Серёгу.
– Дедуля заглядывал в комнату двадцать минут назад – ты, значит, сопел чуть
слышно... и при этом ты меня уже сорок минут будишь... где, Серый, логика?
- Блин, при чем здесь логика? – Серёга, поняв, что он зарапортовался,
изобразил на лице полное непонимание того, о чём сказал Толик. – Я будил
тебя...
- Ага, сорок минут будил, – уточнил Толик, всё так же весело глядя на
Серёгу.
- Короче, с тобой невозможно разговаривать! Ты меня постоянно
перебиваешь, не даёшь мне даже слово сказать... – с возмущением в голосе
вынес Серёга вердикт, подводя свой итог разговору. – Вставай! Надо дедуле
помочь...
- Да, Серёга...
– хмыкнул Пётр Степанович, – со временем ты слегка
промахнулся... – Пётр Степанович с улыбкой покачал головой и уже другим
тоном, деловым, проговорил: – Всё, хватит дурачиться... время уже
завтракать, а вы еще нос на улицу не показывали... выходите! Увидите,
какой корабль я вам сделал...
Пётр Степанович пошел на выход, и Серёга, оставшись с Толиком наедине,
весело подмигнул Толику:

- Хорошо, что я не растерялся... да, Толян? – и тут же, не делая паузу – не
давая возможность Толику что-либо возразить или хотя бы просто ответить,
быстрым шепотом деловито проговорил, надевая шорты: – На сегодня твоя
задача – раздобыть у бабули крем.
- Почему это моя задача? – шепотом отозвался Толик, тоже надевая шорты.
- Потому что к бабуле ты приехал, а не я! Что здесь непонятного? – с
напором прошептал Серёга. – Я даже в доме у бабули ни разу не был, а ты
знаешь там расположение комнат – ты сможешь быстро сориентироваться,
где может крем лежать... понял?
- Как я в дом бабулин пойду? Ну, то есть, зачем я туда пойду? Все мои вещи
здесь... мне там нечего делать! – прошептал Толик, вопросительно глядя на
Серёгу.
- Ну, скажет бабуля, что ей надо что-то из холодильника принести или,
наоборот, что-то отнести в холодильник, и ты этим моментом
воспользуешься – тут же скажешь, что хочешь помочь, что это сделаешь
ты... понял? – с напором прошептал Серёга, объясняя Толику, как он сможет
позаимствовать у бабули крем.
- Ну, не знаю... – неуверенно отозвался Толик. – Но если я крем раздобуду, я
тебе первый вставлю!
- Не вопрос! – отозвался Серёга, и они, глядя друг другу в глаза,
одновременно друг другу подмигнули... начинался новый день, и жизнь...
жизнь была прекрасна и удивительно!
Кораблём оказался маленький квадратный плот с прикрученной к середине
большой пластмассовой чашкой, которая долгие годы служила Пётру
Степановичу для замачивания белья перед стиркой, – видя недоумённый
взгляд Серёги, Пётр Степанович объяснил, что чашка нужна для
транспортировки на остров питания и разных других необходимых грузов,
чтобы их не залило водой; выглядело всё это смешно и нелепо, но польза
практическая в таком сооружении была несомненная.

- Это, кстати, идея Толика – сделать плот с чашкой... так ты, Толик, хотел? –
Пётр Степанович посмотрел на Толика.
- Так, – кивнул Толик головой. – То, что нужно!
- У тебя, дедуля, не пассажирский фрегат получился, а сухогруз,
– резюмировал Серёга.
- Пассажиры будут плавать своим ходом, – глядя на Серёгу, весело
проговорил Пётр Степанович.
– Правильно, Толик, я говорю? – Пётр
Степанович посмотрел на Толика.
- Да, – Толик кивнул головой; он хотел что-то добавить, что-то сказать еще,
но его перебил Серёга:
- Толян у сухогруза будет мотором – будет двигать его вперёд! А я буду
капитаном – буду плыть впереди и показывать дорогу... да, Толян?
- Да, ты будешь показывать дорогу, – отозвался Толик с лёгкой иронией в
голосе, выделив голосом слово «дорогу».
За завтраком, демонстрируя заботу о бабуле, Серёга несколько раз предлагал
Зинаиде Ивановне помощь – предлагал, чтобы Толик нужное что-то принёс
из холодильника, стоявшего в доме, или, наоборот, чтобы что-то ненужное в
холодильник отнёс, положил или поставил.
- Ноги, бабуля, не железные, а ты ходишь весь день туда-сюда – и еду
готовишь, и вообще... ты говори, если надо тебе помочь! – убеждал Серёга
Зинаиду Ивановну и, тут же конкретизируя возможную помощь, уточнял: –
Допустим, надо тебе, бабуля, что-то принести из холодильника... зачем тебе
самой идти, если Толян это сделает на раз-два? Или что-то отнести в
холодильник... мы всегда готовы помочь! – убеждал Серёга Зинаиду
Ивановну, но помощь пока не требовалась, Зинаида Ивановна в ответ
говорила Серёге «мои ж вы золотые», и Серёга с трудом скрывал своё
разочарование.

После завтрака Зинаида Ивановна поставила на стол три больших бумажных
кулька с пирожками: пирожки с повидлом и с капустой и с печенкой были в
двух разных кульках и предназначались для внуков, в третьем кульке были
тоже пирожки, но там были пирожки с выжирками, как пояснила Зинаида
Ивановна, и это были пирожки для Пирата; затем Зинаида Ивановна
принесла из дома большой двухлитровый термос с холодным взваром и
старое большое покрывало, – Серёга, видя, как Зинаида Ивановна выходит из
дома с термосом и покрывалом, не смог скрыть досаду:
- Бабуля! Ну, что ты всё время ходишь сама! Сказала б Толяну – он бы
принёс... ничуть ты себя не жалеешь!
- Да, бабуля, я бы мог принести, – подтвердил Толик.
– Серёга правильно говорит: ничуть ты себя не жалеешь...
- Толя! Ну, откуда ты знаешь, где у меня лежало покрывало? Я его лет пять
уже не доставала, сама утром еле вспомнила, где оно лежит... да и нетрудно
мне сходить в дом, – ответила Зинаида Ивановна, чувствуя, как от заботы
внуков у неё по сердцу словно разливается живительный бальзам.
Пока Пётр Степанович выгонял из гаража свой ретромобиль и грузил в
багажник сухогруз, а Пират торопливо ел кашу, то и дело поглядывая на
Петра Степановича, Толик с Серёгой в комнате решали, что им нужно взять с
собой; взяли банные полотенца...
- Серый, плавки возьмём? – Толик, сидя на постели перед своей распахнутой
сумкой, с которой он приехал, вопросительно посмотрел на Серёгу.

- На фиг они нужны, – отозвался Серёга. – Мы же там будем одни... может,
мы вообще там будем как нудисты... если, конечно, ты будешь не против –
если не станешь меня стесняться, – Серёга, глядя на Толика, тихо засмеялся.
- Главное, чтобы ты не стеснялся, – засмеялся Толик в ответ. – А ты был на
нудистском пляже?
- Нет, ни разу, – Серёга отрицательно качнул головой. – А ты был?
- Я не был, но видел, – отозвался Толик. – У нас есть пляж городской, а если
пройти немного по берегу в сторону, то там есть пляж для нудистов, и мы в
прошлом году с пацанами ходили туда посмотреть... пляж совсем маленький,
просто кусок песчаного берега, и всё...
- И что? Там все голыми загорают? – проявил интерес Серёга.
- Да, все голые, – подтвердил Толик. – Мы когда из кустов наблюдали, там
человек десять было: кто-то купался, кто-то лежал загорал, и парень с
девчонкой стояли чуть в стороне, загорали стоя и были как на ладони... у
пацанов... и у меня тоже – у нас всех плавки вмиг колом натянулись! – Толик
тихо засмеялся. – Всё было видно отлично!
- А у парня этого стояка не было? – уточнил Серёга.
- Не было. У него висел, как обычно... не было возбуждения, – отозвался
Толик.
- Не понимаю, почему на нудистских пляжах парни не возбуждаются...
– проговорил Серёга с интонацией лёгкого недоумения в голосе,
вопросительно глядя на Толика.
– У меня бы вмиг подскочил, если б я
оказался на таком пляже – если б я там разделся догола... может, они там все
импотенты?
- Намекаешь, что на нудистских пляжах тусят только курящие? – с легким
ехидством в голосе отозвался Толик.
- Блин, я серьёзно спрашиваю! Почему там парни не возбуждаются, если
рядом с ними голые девчонки?
- Фиг его знает, – Толик пожал плечами. – Может, наоборот, они всю ночь
трахаются до полного отупения, чтоб потом на пляже быть равнодушными к
девчонкам... я не знаю. А ты б возбудился, если б попал на такой пляж, где
одни парни голые – без девчонок?

- Вряд ли, – усомнился Серёга. – А чего возбуждаться, если все одинаковые?
Я же не возбуждаюсь, когда сам на себя смотрю в зеркало в ванной...
возбуждаюсь я только, когда хочу подрочить, но это же с наготой никак не
связано. А ты б возбудился?
- Думаю, что нет. Хотя... – Толик на секунду запнулся, – если бы парни что-
нибудь делали друг с другом – если б они там трахались, я бы, наверное,
возбудился...
- Ну, это совсем другое! – тут же ответил, живо отозвался Серёга.
– Я возбудиться могу, если увижу, как петух трахает курицу... кстати, Толян! –
оборвал сам себя Серёга; он хотел напомнить Толику, что они так и не
понаблюдали за сексом кур в бабулином зоопарке, но в это время с улицы
донёсся зычный голос Пётра Степановича:
- Ну, вы чего там, пионеры, застряли? Уснули?
- Идём! – так же зычно отозвался Серёга в ответ.
– Толян, телефоны возьмём? Вдруг там интернет есть!

- Вряд ли, – усомнился Толик. – Ну, давай возьмём, если хочешь. Проверим...
- Ладно, пока не будем брать, – решил Серёга; Толик бросил в пакет пачку
сигарет и зажигалку, и они с пакетом, в котором были одни полотенца,
вышли на улицу, выключив в комнате свет.
- Мы дедуля, не пионеры, а бойскауты! – тут же счел нужным поправить
Петра Степановича Серёга; Пират, который уже позавтракал, при появлении
Серёги и Толика усиленно закрутил хвостом, предвкушая своё участие в
предстоящем путешествии. – Дедуля, а про лопату и топорик ты не забыл –
взял? – Серёга вопросительно посмотрел на Пётра Степановича.
- Взял, в багажнике лежат, – кивнул Пётр Степанович.
- Отлично! – похвалил Петра Степановича Серёга.
– Ещё нам нужно...
– Серёга на секунду задумался, – мы с Толяном сейчас посовещались и
решили, что нам еще нужно...
- Стоп! – остановил Серёгу Пётр Степанович, хитро прищурив глаза – весело
глядя то на Серёгу, то на Толика. – Значит, вы посовещались...
- Да! – не моргнув глазом, подтвердил Серёга. – Мы постоянно совещаемся
по всем важным вопросам...
- Отлично! – перебил Серёгу Пётр Степанович. – И что, Толик, вы решили? –
Пётр Степанович вопросительно посмотрел на Толика.
- Я понятия не имею, о чём мы совещались, и потому я не знаю, что мы
решили, – Толик, с улыбкой глядя на Петра Степановича, пожал плечами. –
Может, ты, Серый, с Пиратом совещался? – Толик, всё так же улыбаясь,
перевёл взгляд на Серёгу.
- Какой ты, Толян... совсем памяти нет! – не растерялся Серёга. – И ты тоже,
дедуля... зачем у Толяна спрашивать, если он тут же всё забывает?
Спрашивай, дедуля, всегда у меня!

- Да уж! – Пётр Степанович рассмеялся. – С тобой, Серёга, не пропадёшь!
Ну, так что вы решили?
- Нам, дедуля, нужен кусок цепки и замок, чтобы мустангов наших к дереву
привязывать – чтобы их никто не угнал, – Серёга посмотрел на Толика.
– Правильно, Толян, я говорю?
- А кто должен ваших мустангов угнать? – с лёгким недоумением в голосе
спросил-произнёс Пётр Степанович.
- Ну, мало ли кто, – хмыкнул Серёга. – Вот мы уплывём на остров, а кто-то
будет бродить по берегу, увидит наших мустангов, и... может такое быть?
- Ну... в принципе, всё может быть, – согласился Пётр Степанович.
- Вот! А если мы наших мустангов цепью к дереву привяжем и на цепь замок
повесим, то уже всё – никто наших мустангов не угонит... да, Толян?
- Ну... в принципе да, – согласился с Серёгой Толик.
- Не знаю, кто там может ходить... рыба там не ловится – рыбаков там не
бывает... лоботрясов вроде вас, чтоб болтались по берегу в поисках клада, в
Сосновке нет... дорога, что ведёт к острову, дальше ведёт в тупик – никуда не
ведёт... – Пётр Степанович перечислил возможные угрозы для «мустангов». –
Не знаю, кто может угнать ваших мустангов... разве что инопланетяне
позарятся? – Пётр Степанович, скрывая улыбку, вопросительно посмотрел на
Серёгу.
- При чём здесь инопланетяне? – с лёгким возмущением в голове отозвался
Серёга, реагируя на такое не очень уместное предположение Петра
Степановича. – Я, дедуля, всегда реально смотрю на разные вещи! Ты же сам
только что сказал, что всё может быть... угонят наших мустангов, и что мы
будем делать? Короче, дедуля... нам нужна цепь! Цепь и замок... да, Толян?

- А раньше дорога куда вела? – спросил Толик, глядя на Пётра Степановича.
- Раньше? – переспросил Пётр Степанович. – Раньше когда-то чуть дальше
была МТФ, но её давно уже нет, и по дороге этой давно никто не ездит...
- А что такое МТФ? – снова спросил Толик.
- Молочно-товарная ферма, – охотно пояснил Пётр Степанович.
– Коровы
там были... и молоко давали, и на мясо коров сдавали... богатый был совхоз!
Потом всё растащили – от коровников даже фундаментов не осталось...
– Пётр Степанович хотел сказать что-то ещё, но его бесцеремонно перебил
Серёга:
- Цепка, дедуля, нужна не очень длинная, где-то примерно с метр. И замок...
- Замок есть, – отозвался Пётр Степанович – А цепь... где-то должна быть в
гараже – была когда-то... поискать пойти? – Пётр Степанович вопросительно
посмотрел почему-то не на Серёгу, а на Толика; Толик в ответ кивнул
головой.
Пётр Степанович ушел в гараж – искать цепь, и Серёга тут же с претензиями
накинулся на Толика:
- Толян, блин! Ты можешь чётко выражать свою жизненную позицию,
поддерживая меня, а не кивать головой? Почему один я постоянно волнуюсь
за наши общие интересы?
- Потому что, Серый, я тебе полностью доверяю... – отозвался Толик, глядя
на Серёгу смеющимися глазами. – Доверяю тебе волноваться за наши общие
интересы... я за тобой как за каменной стеной!

- Ну, это понятно! – не стал возражать Серёга. – Я вообще не представляю,
что бы ты делал без меня...
- А ты что бы делал без меня? – парировал Толик.
- Я же сказал тебе, что я не представляю... или ты глухой? – тут же отозвался
Серёга, и они, не сговариваясь – глядя друг на друга – без всякой видимой
причины рассмеялись.
Цепь в гараже Пётр Степанович нашел, и она вместе с замком оказалась в
багажнике рядом с лопатой и топориком.
- Ну, теперь всё? Ничего больше не надо? – Пётр Степанович посмотрел на
Серёгу. – Или ещё вам что-то нужно?
- Всё, дедуля! Сейчас пакеты наши положим в твой ретромобиль и можно
ехать... да, Пират? – Серёга погладил Пирата по лобастой голове, и Пират,
соглашаясь с Серёгой, энергично завертел, закрутил хвостом.
- Пакеты свои повезёте сами, – неожиданно проговорил Пётр Степанович,
закрывая багажник.
- Почему, дедуля, сами? – с удивлением посмотрел Серёга на Пётра
Степановича. – У тебя в машине еще места о-го-го!
- Я же не буду всё время с вами ездить – охотно пояснил Пётр Степанович. –
Вчера показал вам дорогу на остров, сегодня вот плот отвезу, а дальше, если
вам там понравится, вы будете туда сами ездить. Соответственно, будете
сами возить пирожки, покрывало, термос и что там будет у вас ещё. Вот и
думайте, как вы сейчас повезёте своё хозяйство! – Пётр Степанович весело
посмотрел сначала на Толика, потом на Серёгу.
- Какой ты, дедуля... коварный! – проговорил Серёга в ответ на весёлый
взгляд Пётра Степановича.

- Нужно два ящика небольших... два картонных коробка, чтоб прикрепить их
к нашим багажникам, – произнёс Толик. – И туда положить наши пакеты...
да? – Толик посмотрел на Серёгу.
- Да, я тоже об этом подумал – ты, Толян, прочитал мои мысли! – Серёга
кивнул головой.
– Есть, дедуля, у тебя ящики? Примерно такие...

– Серёга показал руками, какие ящики нужны.
- Найду! – отозвался Пётр Степанович; он ушел в дом и буквально через
минуту вышел оттуда, держа в руках два небольших картонных ящика;
Серёга с Толиком, пока Пётр Степанович ходил за ящиками, вывели из сарая
своих «мустангов»; ящики были не одинаковые, один был чуть больше, и
Серёга протянул руку за тем ящиком, который был меньше:
- Мне, дедуля, этот ящик давай, который меньше!
- Почему тебе этот, который меньше? – пряча улыбку, с удивлением в голосе
проговорил Пётр Степанович. – Может, его Толик хочет?
- Во-первых, Толян старше меня, и потому ему положен тот ящик, который
больше, – тут же пояснил-ответил Серёга. – Во-вторых, я по глазам Толяна
вижу, что он хочет ящик, который больше... да, Толян? – Серёга
вопросительно посмотрел на Толика и, не ожидая, что скажет Толик в ответ,
взял у Петра Степановича ящик поменьше. – Давайте делать... как, дедуля, их
прикреплять? Нужна проволока или верёвка...
Пётр Степанович принёс веревку, и Серёга с Толиком, повозившись немного,
привязали ящики к багажникам своих велосипедов.
- У меня крепко держится! – отрапортовал Серёга.
– Ты, Толян, хорошо
прикрепил? – Серёга подёргал за ящик на «мустанге» Толика.

– Тоже
крепко... ты, Толян, повезёшь пирожки и термос, а я повезу наш пакет с
полотенцами и бабулино покрывало. Согласен?
- Мне без разницы, – улыбнулся Толик.
- Всё, дедуля, можно ехать! – подвёл итог Серёга. – Отпускать Пирата?
- Воду в душ вы налили? – спросил Пётр Степанович.
- Есть, Толян, в душе вода? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика.
- А ты вчера её наливал? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу.
- У нас за воду в душе Толян отвечает, – глядя на Петра Степановича,
деловито пояснил Серёга. – Я вчера, дедуля, как ты ушел... ну, когда ты ушел
после того, как я напомнил тебе, где Полярная звезда, я сразу спать пошел –
Толяна не проконтролировал, чтоб он воду в бак наполнил, и Толян,
пользуясь этим, воду в бак не налил – тоже спать завалился, – проговорив всё
это с самым серьёзным видом, не делая паузу – не давая возможность Толику
что-либо сказать в ответ, Серёга деловито закончил: – Хорошо, дедуля, что
ты напомнил... пойдём, Толян, воду нальём!
Мальчишки, толкая друг друга, смеясь и дурачась, пошли наполнять водой
бак, стоящий на крыше кабинки летнего душа, и Пётр Степанович,
закуривая, подумал о том, как эти два, казалось бы, совершенно разных по
характеру подростка, легкомысленный Серёга и серьёзный Толик, не просто
сдружились, а удивительным образом дополнили друг друга, так что теперь
уже было трудно представить одного без другого, – «такие разные, и вот
поди ж ты... водой не разольёшь!»,

– с одобрением подумал Пётр
Степанович, глядя на внуков, ожидающих, когда бак наполнится водой.
- Ну, вроде всё! Езжайте вперёд, а я сейчас здесь всё закрою, и мы с Пиратом
догоним вас! – проговорил Пётр Степанович, отстёгивая цепь от ошейника
Пирата. – Дорогу помните?
- Дедуля! Ты за кого нас считаешь? – весело отозвался Серёга. – Бойскауты
даже если заблудятся, то всегда найдут верный путь по звёздам! Правильно,
Толян, я говорю?
- Ну, тоже правильно! – рассмеявшись, вместо Толика ответил Серёге Пётр
Степанович.
– Дело за малым: дождаться ночи, а перед этим весь день
молиться, чтобы ночь была звёздная...
- Ой, дедуля! Ты не можешь без подколов! – отмахнулся Серёга от слов
Петра Степановича. – Пират, ты с нами?
Пират, словно понимая, о чём Серёга его спросил, вопросительно посмотрел
на Пётра Степановича.
- Вперёд, Пират, вперёд! – скомандовал Пётр Степанович, рукой показав на
ворота, затем показал на внуков, уже оседлавших своих «мустангов», и,
снова показывая на ворота, повторил еще раз: – Пират, вперёд! – Пират,
понимающе закрутив хвостом, перевёл взгляд на Серёгу и Толика, и
мальчишки, нажав на педали, вместе с Пиратом рванули за ворота – весело
помчались по пустынной улице, залитой щедрым солнечным светом.
Нагнал Пётр Степанович двух крутящих педали велосипедистов с
мчавшимся рядом с ними псом уже на полпути к острову – и, сбавив
скорость, не напирая на внуков сзади, покатил по когда-то накатанной, а
теперь еле заметной дороге, невольно вспомнив, как по этой самой дороге он,
молодой парень, пришедший из армии и устроившийся работать в совхозе на
молоковозе, два года возил молоко с МТФ в райцентр, на маслозавод, – было
точно такое же лето, точно так же всё полыхало зноем, он беззаботно крутил
баранку, и вся жизнь тогда для него, только-только пришедшего из армии,
была впереди... а теперь по этой дороге мчался его внук-подросток, точнее,
мчались внуки, и... у него, у Пётра Степановича, было то же самое
ощущение, что вся жизнь ещё впереди – всё в его жизни только начинается...
На берегу Толик с Серёгой первым делом обезопасили от возможного угона
своих «мустангов» – прислонили их с разных сторон к дереву и, окольцевав
цепью, повесили замок.

- Ключ, Толян, у кого будет – у тебя или у меня? – деловито поинтересовался
Серёга. – Я могу ключ потерять – пусть он будет у тебя. Согласен?
- Ключ положи в траву... вон, под соседним деревом рядом, чтоб его не было
видно, – деловито ответил Толик, и Пётр Степанович мысленно похвалил
Толика за разумное решение вопроса.
Затем Серёга с Толиком спустили плот на воду, перенесли в чашку всё, с
собой привезённое: пакеты с едой, пакет с полотенцами и покрывалом,
термос, лопату, топорик; сдёрнули шорты с себя – положили их тоже в
чашку, – Пётр Степанович, наблюдая за внуками, с едва заметной иронией в
голосе прокомментировал:
- Как в кругосветное путешествие отправляетесь... ты сигареты, Толик, не
забыл?
- Не забыл, – Толик, на миг смутившись, улыбнулся.
- Что не забыл, хорошо, – хмыкнул Пётр Степанович. – Плохо, что куришь –
что не бросаешь это дело.

- Я, дедуля, над этим вопрос работаю – каждый день убеждаю Толяна, чтоб
он бросил курить! Провожу с ним беседы, убеждаю личным примером,

– Серёга всё это проговорил так убедительно и бойко, что в пору было
поверить.
- Ну, и как результат? – улыбнулся Пётр Степанович.
- Пока результата конечного нет, но под моим воздействием Толян стал
курить значительно меньше... ещё немного, и он перестанет курить совсем.
Подтверди, Толян! – Серёга без тени улыбки на лице перевёл взгляд на
Толика.
- Болтун! – засмеялся Толик.
- Ой, Толян! Тебе лишь бы сказать что-то против меня... никогда меня не
поддержишь! – Серёга, без малейшей заминки отфутболив слово «болтун»,
посмотрел на Пётра Степановича:
- Всё, дедуля! Мы поплыли. Скажи Пирату, чтобы он плыл с нами.
- Позовите его! – подсказал Пётр Степанович; мальчишки в два голоса
позвали Пирата, и Пират, радостно виляя хвостом, стал рядом с ними у самой
кромки воды. – Плывите! – скомандовал Пётр Степанович; Толик с Серёгой,
оттолкнув от берега плот, вошли в воду, Пират бросился в воду следом за
ними, но тут же развернулся в воде – посмотрел на Пётра Степановича.
– Вперёд, Пират, вперёд! – Пётр Степанович, вытянув руку, вновь показал
Пирату на остров. – Пират, вперёд!
Когда мальчишки вместе с Пиратом скрылись из виду – обогнули остров,
чтобы причалить с другой стороны, там, где берег не был заросшим кустами,
Пётр Степанович, выждав несколько минут, зычно прокричал:

- Пришвартовались?
- Да, дедуля! – раздался с острова голос Серёги. – Всё нормально! Пират с
нами!
- Вы к обеду вернётесь? Ждать вас? – снова прокричал Пётр Степанович,
глядя на густые кусты, за которыми не было видно ни внуков, ни Пирата.
- Мы не знаем, дедуля! – донёсся в ответ Серёгин голос. – К
ужину точно вернёмся! Езжай!
- Вот чертенята! – невольно улыбнувшись, пробормотал Пётр Степанович,
садясь в свой ретромобиль. По приезду домой, отвечая на расспросы
Зинаиды Ивановны, Пётр Степанович подробно проинформировал Зинаиду
Ивановну, как собирались ехать на остров, как ехали и приехали, как
обезопасили велосипеды от возможного похищения инопланетянами и что
вернуться внуки обещали к ужину – ждать их к обеду вряд ли стоит.
- Да как же они без обеда будут? – всплеснула руками Зинаида Ивановна.
- Ты им полсотни пирожков нажарила, – хмыкнул Пётр Степанович, – не
умрут от голода. А проголодаются – приедут. Не маленькие уже...
– успокоил Пётр Степанович Зинаиду Ивановну.
– Мы, помню, возьмём с
собой по несколько картошин, чтоб в костре испечь, соль да хлеб возьмём – и
на весь день на остров. Пешком туда, пешком оттуда – целый день там
плаваем, загораем. А здесь и пирожки, и термос с взваром... красота, а не
жизнь!
- Так дети ж ещё, – улыбнувшись, оправдала свою неустанную заботу о
внуках Зинаида Ивановна.

- Дети, – согласился с Зинаидой Ивановной Пётр Степанович. – Но дети уже
не маленькие, вполне взрослые...
Пётр Степанович и Зинаида Ивановна ещё немного поговорили о внуках,
сойдясь во мнении, что внуки у них замечательные, – другие в их возрасте
уже и пьют, и курят, и наркоманят, и хулиганят по-всякому... здесь Зинаида
Ивановна вспомнила, что у одной её знакомой, живущей в райцентре,
тринадцатилетний внук угнал из дома машину новую, поехал кататься с
друзьями, машину разбил... у другой знакомой, тоже живущей в райцентре,
внук в четырнадцать лет ограбил ларёк, был под следствием... ужас, что в
мире делается! То убили, то избили... дети жестокие стали, а «Толя с
Серёжей – просто ангелы! Не пьют, не курят... золото, а не дети!» – подвела
итог разговору о внуках Зинаида Ивановна, и Пётр Степанович с едва
уловимой иронией в голосе с Зинаидой Ивановной согласился, подумав про
«некурящего» Толика: «Это точно!»
А на острове, между тем, уже кипела жизнь, – вытащив плот на берег, Толик
с Серёгой перво-наперво выгрузили багаж; Пират, отряхнувшись от воды,
тоже занялся делом – побежал исследовать и обнюхивать окрестности, время
от времени поднимая ногу, чтоб таким образом узаконить бесхозную
территорию.
- Серый, пакет с пирожками повесь на дерево... повыше повесь! –
скомандовал Толик. – А то, пока мы купаться будем, Пират пообедает и за
себя, и за нас... повесь, чтобы он не достал!
Пират, услышав, что говорят про него, прервал своё занятие – подбежал к
Серёге и Толику, вопросительно глядя то на Серёгу, то на Толика.
- Толян, дать ему пирожок? – спросил Серёга, гладя Пирата по лобастой
голове.

- Не надо, – секунду подумав, отозвался Толик. – Мы же дома ему ничего не
даём в промежутках между завтраком и обедом, и дедуля ему ничего не
даёт... пусть обеда ждёт.
- Логично, – согласился Серёга; он потрепал Пирата за шею. – Иди, Пират,
гуляй. Я бы дал тебе сейчас пирожок, но Толян запрещает... гуляй, Пират,
пока голодный!
- Ничего он не голодный! – возразил Толик. – Позавтракал, как положено...
ты, Пират, его не слушай – Серый у нас фантазер ещё тот! Где расстелить
покрывало – на солнце или в тени? – Толик, держа в руках покрывало,
вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Конечно, на солнце! Мы же будем загорать, – отозвался Серёга.
– Ты на пляже не обгораешь – кожа не слазит?
- Нет, никогда я не обгорал, – Толик отрицательно покачал головой. – А ты?
- Я тоже не обгораю! – Серёга сказал это так, как будто такая схожесть
между ним и Толиком в очередной раз свидетельствовала об их несомненной
похожести друг на друга, об их близости.
– Я термос, Толян, в холодок поставлю, под дерево.
- Соображаешь, – улыбнулся Толик, и в улыбке этой, в самой интонации, с
какой Толик сказал, то ли действительно был едва уловимый скрытый намёк
на что-то такое, что не имело к термосу никакого отношения, то ли Серёге
такой намёк-призыв почудился... у голодной куме одно на уме.
- Я всегда соображаю, причем лучше тебя, – отозвался Серёга; он поставил
под куст термос с взваром и, набросав на него дополнительно прохладную
траву, оглянулся на Толика.

Толик стоял к Серёге задом, – наклонившись, Толик расправлял края
покрывала, расстеленного на траве; уже подсыхающие на солнце плавки-
трусы обтянули булочки Толика, чётко обозначив между ними чуть
углубляющуюся ложбинку, разделившую попу Толика на две аппетитно
выпуклые половинки,
– Серёга, не раздумывая, бесшумно ступая по
шелковистой траве, преодолел несколько метров, их разделяющих, и,
оказавшись позади Толика, своими трусами-плавками, уже начавшими
бугриться, сладострастно прижался к плавкам-трусам Толика, – обхватив
Толика руками, Серёга с силой вдавился пахом в попу Толика, точнее,
вдавился быстро твердеющим членом в ложбинку между упругими
половинками.
- Толян, у меня на тебя встаёт... – с ообщил – прошептал – Серёга, как будто
Толик попой своей мог это не чувствовать; ладонями обхватив бедра Толика,
вдавливая в попу Толика рвущийся из плавок член, Серёга одновременно с
этим потянул Толика на себя, вдавливая попу Толика в свой пах; Толик,
стоявший, по сути, раком, раз-другой сжал-разжал булочки – пошевелил
ягодицами, и Серёга, одной рукой продолжая держать Толика за бедро,
другой рукой скользнул к паху Толика – сжал, сладострастно стиснул через
плавки-трусы напряженный Толиков член.
– У тебя, Толян, тоже стоит... –
удовлетворенно прошептал – сообщил – Серёга, как будто Толик об этом мог
не знать... как будто могло быть как-то иначе!
Подбежавший Пират остановился в метре от мальчишек, с интересом глядя
на никогда не виданную им конфигурацию; впрочем, хвост у Пирата
одобрительно колыхался из стороны в сторону, из чего можно было сделать
вывод, что Пират ничего не имеет против такой конфигурации.

- Отойди, Пират, не смотри...
– возбужденно прошептал Серёга,
сладострастными толчками двигая задом. – Я сейчас буду Толяна в жопу...
буду в жопу ебать... тебе это знать не надо!
- В жопу, Пират, у Серого не получится... у него ещё писюн не вырос, чтобы
старшего брата в жопу ебать, – повернув голову – глядя на Пирата, тихо
рассмеялся Толик.
– Но ты, Пират, всё равно отойди – не смотри, что я с
Серым сейчас буду сделать... как я буду его, малолетнего, насиловать...
Пират – то ли поняв, что ему говорят, то ли не видя для себя ничего
интересного – крутанув хвостом, весело помчался дальше исследовать
территорию острова. А Толик, с силой дёрнувшись вперёд, повалился на
покрывало, увлекая за собой Серёгу, – вывернувшись из Серёгиных ладоней,
Толик опрокинул Серёгу на спину, навалился всем телом на Серёгу сверху.
- В жопу не получится – смазки нет...
– с жаром выдохнул, прошептал
Толик, коленями раздвигая, разводя Серёгины ноги в стороны. – А вот так
получится... – приблизив своё лицо к лицу Серёги, Толик страстно, горячо
засосал Серёгу в губы.
Против «так» Серёга тоже не возражал, – руки его, скользнув по спине
Толика, оказались на Толиковой попе, но ощущать попу через ткань трусов
было не в кайф, и ладони Серёги, вернувшись к пояснице, тут же скользнули
под резинку трусов, повторяя скульптурную округлость сочно-упругих
ягодиц, – не отрываясь о губ Серёги, Толик съехал, скатился с Серёги набок
и, обхватив Серёгину ногу ногами своими – вдавившись членом в бедро
Серёги, ладонью скользнул Серёге в трусы, – сжав в кулаке напряженный
Серёгин член, Толик ритмично задвигал в трусах кулаком...

- Толян... – г лядя на Толика чуть осоловевшими от кайфа глазами, выдохнул
Серёга, едва Толик оторвался от его губ, чтоб передохнуть.

– Давай трусы снимем...
- Давай... – эхом отозвался Толик; оторвавшись от Серёги – вытащив руку из
Серёгиных трусов, Толик рывком встал на колени, с видимым удовольствием
стянул трусы с Серёги, затем так же быстро стянул трусы свои, и, снова
ложась на покрывало – откидываясь на спину, молча потянул Серёгу на себя,
раздвигая под Серёгой ноги... руки Толика скользнули к голой Серёгиной
попе, и ладони его округлённо наполнились...
Собственно, ничего нового для них обоих в их обоюдной наготе уже не было:
они, голые, кайфовали в душе, они голыми кайфовали в постели в комнате,
но и душ, и комната были пространствами замкнутыми, а теперь они были
голыми под бездонным голубым небом в безграничном океане прогретого
летнем солнцем воздуха, и это было совсем другое ощущение наготы, чем в
душе и в комнате, – было такое ощущение, будто они, Серёга и Толик,
органично слились с окружающим их миром, слились с небом и с солнцем, с
сочно зеленеющей травой, с птичьей трескотней в кустах... словно каким-то
фантастическим, непостижимым образом они стали неотъемлемой частью
всего этого, и это было совершенно новое ощущение – ощущение своей
наготы как абсолютно естественной формы пребывания в мире знойного
лета, неба и солнца, воды и травы... лёгкие дуновения жаром пышущего
ветерка ласкали их юные обнаженные тела, обращённые к небу и солнцу,
ещё больше усиливая ощущение неотделимости от того мира, что был
вокруг,чтоокружалихздесь исейчас...
В промежности всё полыхало сладким зудом, – Серёга, оказавшись сверху, с
силой, с наслаждением вдавил твёрдый горячий член в пах Толика,
одновременно чувствуя, ощущая пахом своим напряженно-горячий стояк
Толяна... есть категория так называемых риторических вопросов, ответ на
которые не нужен, потому что ответ известен, и при этом есть ситуации,
когда, даже зная ответ, всё равно хочется спросить, чтоб ответ услышать –
чтобответ прозвучал.

- Тебе приятно? – прошептал Серёга, вопрошающе глядя в глаза лежащему
под ним Толику; это был риторический ответ – можно было б об этом не
спрашивать, и всё равно... всё равно Серёга спросил, ощутив невольную
потребность ответ Толика на свой риторический вопрос у с л ы ш а т ь.
- Да, – односложно ответил, отозвался Толик, лаская ладонями голые
Серёгины булочки... ну, а что ещё нужно было говорить, если всё было
понятно и так.
- Мне тоже, – улыбнулся Серёга и, ни о чём больше не спрашивая – ничего не
говоря, жадно, жарко засосал Толика в губы... оба они – и Серёга, и Толик –
ещё не умели и г р а т ь губами, не знали, как получать наслаждение от
простого касания губ губами, а потому это делали сладко, но грубо, даже
неистово, вкладывая в такое сосание всю свою юную страсть.
Потом, лёжа на Серёге, так же жарко и жадно в губы Серёгу сосал Толик, а
Серёга, лежа под Толиком с разведёнными в стороны ногами, ласкал, тискал,
мял-сжимал ладонями сочно-упругие Толиковы булочки... потом снова
сверху оказался Серёга,
– возбуждение уже было такой силы, что
требовалась разрядка, и Серёга, опустив голову рядом с головой Толика –
уткнувшись лбом в покрывало, ритмично задвигался, заёрзал на Толике
вверх-вниз, сладострастно сжимая, разжимая и снова сживая, стискивая свои
голые булочки – с силой, с наслаждением вдавливаясь в пах Толика скользко
залупающимся членном...

- Ты будешь кончать? – прошептал Толик, по характерным, уже знакомым
движениям Серёги догадавшись, что началась заключительная фаза их
первого «траха» здесь, на острове.
- Да, – коротко выдохнул Серёга, не прекращая сладостного движения.
– Потом ты меня...
Этого – «потом ты меня» – можно было не говорить, это было очевидно, но
Серёга зачем-то сказал... Толик, чтоб не мешать Серёге, чтобы дать Серёге
максимальную свободу, убрал ладони с его ягодиц – широко раскинул руки в
стороны, повернув ладони к солнцу, – лёжа под жарко сопящим, сладко
содрогающимся Серёгой, ожидая, когда Серёга кончит, Толик устремил свой
взгляд вверх, в голубое небо... на небе не было ни облачка, глазу не за что
было зацепиться, и оттого разлитая вверху голубизна казалась бездонной, –
глядя на голубое небо, податливо содрогаясь под Серёгой от сладострастных,
жаром пышущих Серёгиных толчков, Толик невольно подумал, как всё
непредсказуемо в этом мире... еще две недели назад он даже представить не
мог, что он, совершенно голый, возбуждённый, будет лежать под пацаном,
раздвинув ноги, и пацан этот, тоже голый, тоже возбуждённый, будет,
энергично раскачиваясь, сладко содрогаясь, горячо дыша в шею, его, Толика,
е б а т ь – будет мять его юное тело телом своим, таким же юным, и это...
всё это будет в кайф! И в душе, и в комнате, и теперь здесь, на острове... не
то что представить, а даже просто подумать о чём-то т а к о м еще две
недели назад он, Толик, просто не мог! Вообще не мог! Всего две недели
назад он даже понятия не имел о существовании Серёги, а теперь.... теперь
он здесь, в Сосновке, не представлял себя без Серёги!
Серёга, раскачиваясь на Толике, не только тёрся членом о Толика, приближая
свой оргазм, но от этих скольжений возбуждённый член Толика тоже
сладостно залупался, уздечка тёрлась о Серёгин живот, так что лежать

безучастно в ожидании, когда Серёга кончит, Толику было уже невмоготу: и
сам член, несгибаемо-твёрдый, распираемый сладостью, и промежность, и
зажатая, стиснутая ягодицами девственная дырочка, не поддавшаяся без
смазки Серёгиному напору накануне, и низ живота – все, буквально всё было
наполнено сладчайшим зудом вожделения, – Толик, для собственного
удобства согнув в коленях раздвинутые, расставленные в стороны ноги,
вновь обхватил ладонями потные Серёгины булочки и, вдавливая ладони в
сочно-упругую мякоть – сильнее, плотнее прижимая Серёгу к себе, стал
поддавать снизу... какое-то время, жарко сопя, содрогаясь от сладости, они
молча, сосредоточенно е б а л и друг друга, но опыта делать именно так –
синхронно, взаимно-одновременно – ни у Толика, ни у Серёги ещё не было,
синхронизировать встречные толчки не получалось, и Толик, лежащий под
Серёгой, прошептал:
- Серый, давай набок ляжем... боком попробуем...
Серёга, не отзываясь, откинулся в сторону – лёг на бок; Толик, рывком
оттолкнувшись от покрывала, тоже лёг набок – лицом к Серёге, и едва он
оказался лежащим на боку, Серёга тут же обхватил ладонью, несильно сжал,
стиснул в кулаке его колом торчащий член.
- Толян, подрочи мне...

– прошептал Серёга; глядя Толику в глаза, Серёга
задвигал на члене Толика кулаком, словно показывая Толику, как надо
делать.
Толик, не отзываясь, точно так же обжал пальцами напряженный член
Серёги, чуть сдавил член в районе уздечки, круговым движением пальца
провёл по головке, отчего Серёга конвульсивно дёрнулся, и, сместив пальцы
ближе к основанию, тоже задвигал кулаком, – какое-то время они, лёжа друг
против друга, молча глядя друг другу в глаза, ритмично двигали кулаками:
сопя от взаимного наслаждения, Толик с Серёгой одновременно дрочили
друг другу твёрдые, горячие, багрово залупающиеся члены... наслаждение
нарастало – стремительно, неотвратимо, – Толик, выпустив член Серёгин из
кулака, всем телом подался к Серёге, вжался членом в Серёгин пах,
одновременно с этим освободившейся рукой прижимая Серёгу к себе, и
Серёга в ответ, точно так же в одно мгновение соскользнув кулаком с члена
Толика, освободившейся рукой со своей стороны прижал Толика к себе –
членом своим вдавился в пах Толика; ладонь Серёгина скользнула по попе
Толика, – действуя не столько осознанно, сколько интуитивно, Серёга
указательным пальцем углубился между сочными булочками Толика, и
подушечка его пальца коснулась туго стиснутой дырочки – Серёга не нажал,
не надавил пальцем на очко Толика, а просто приставил палец к очку, но
этого лёгкого, как дуновение ветра, прикосновения, лёгкого шевеления
пальцем оказалось вполне достаточно, чтоб у Толика в попе, в стиснутых
мышцах сфинктера полыхнул огонь, – непроизвольно дернувшись всем
телом, судорожно стиснув, сжав вытянутые ноги, с силой сдавив, стиснув
вмиг окаменевшими ягодицами указательный Серёгин палец, содрогнувшись
от н е б ы в а л о г о наслаждение, Толик выпустил из члена струю горячей,
как лава, спермы, и тут же, практически сразу, за Толиком вслед, Серёга,
который сам был уже на пределе, разрядился тоже – очко Серёгино
полыхнуло огнём, полыхнуло огнём в промежности, на какой-то миг стало
больно от сладости, опалившей промежность, и Серёга, ещё сильней
прижимаясь к Толику, прижимая Толика к себе, с силой вдавился горячим,
клейко скользящим членом Толику в живот...
Какое-то время они так и лежали, прижимаясь друг к другу, оба потные, оба
кончившие, оба чувствующие, как липко склеились перемешанной спермой
их по-мальчишески плоские животы... сладость из тел медленно уходила,
исчезала, уступая место лёгкой, приятной опустошенности и чувству полной
удовлетворённости, – Серёга выдернул палец из попы Толика, точнее, из
ягодиц, и они, не сговариваясь – разомкнув объятия, откинулись на спины,
вытянувшись рядом под палящим солнцем на покрывале.

- Толян... тебе понравилось? – Серёга, повернув к Толику голову –
вопросительно глядя на Толика, приподнял вверх руку, показывая Толику
свой указательный палец.
- Да, – отозвался Толик, глядя на Серёгин палец; он повернул голову к
Серёге, и лицо его расплылось в улыбке. – Ты, когда дрочишь дома, именно
так себе делаешь – ты говорил про это?
- Да, – подтвердил Серёга.
– Только давить на очко не нужно – просто
касаешься пальцем, как бы поглаживая, и всё... получается просто улёт при
дроче!
- Да,– согласился Толик, – просто улёт! Я теперь тоже так буду делать, когда
дома буду дрочить...
- Вот! Всему тебя надо учить, – весело глядя на Толика, с деланным вздохом
проговорил Серёга.
- Ой, блин! Учитель нашелся... профессионал! – парировал Толик, так же
весело глядя на Серёгу. – Ты пить хочешь?
- Хочу, – отозвался Серёга.
- И я хочу, – произнёс Толик. – Неси сюда термос – мы напьёмся.
- Почему за термосом должен идти я? – с лёгким возмущением в голосе
проговорил Серёга.

- Потому что я у нас старший брат, и я решаю, кто нам должен принести
термос, чтоб мы напились... чего здесь непонятного? – Толик, говоря это
назидательным тоном, всё так же весело, даже нагло смотрел на Серёгу, явно
ожидая Серёгину реакцию на свои слова; по идеи, Серёга должен был
возмутиться в ответ на такую несправедливость со стороны старшего брата, и
Серёга не замедлил это сделать:
- Толян, блин! Даже если ты у нас старший брат, это вовсе не значит, что ты
можешь мной помыкать, как тебе вздумается. Всё, всё наоборот: проявляя
обо мне заботу, это ты должен сейчас принести сюда термос, чтобы брат твой
младший утолил свою жажду... чего здесь непонятного? Или ты такой
бестолковый, что тебе нужно постоянно напоминать о том, что значит быть
старшим братом?
- Офигеть, как ты выкрутился – как ты ловко всё, что я сказал, перевернул с
ног на голову, – Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся; у лежащего рядом
Серёги была еле заметная, микроскопическая родинка на лице, были
длинные ресницы, чистые, матово розовеющие щёки, и над верхней губой,
точнее, над уголками губ пробивался первый юношеский пушок... члены у
обоих, потеряв несгибаемую твёрдость, какая бывает при возбуждении,
толстыми мясистыми сардельками лежали на боку, яйца в расслабленных
мошонках выпукло, скульптурно висели между ног, не доставая до
покрывала, пот под палящими лучами солнца высох, и сперма на животах
тоже подсыхала, превращаясь в белесовато-матовые бляшки; они лежали оба
на спине, повернув друг к другу головы – весело глядя друг другу в глаза. –
Хорошо, – проговорил Толик. – Если ты не идёшь за термосом, и я не иду, то
какой есть ещё вариант?
- Пусть Пират принесет? – то ли спросил, то ли предложил Серёга. – Кстати,
где он?
Мальчишки, разом приподнявшись, посмотрели направо-налево. Пират,
откинув в сторону хвост, лежал в холодке аккурат под тем деревом, на
котором висел пакет с пирожками, и то ли он спал реально, то ли спящим
прикидывался, было совершенно непонятно, – Серёга и Толик, посмотрев
друг на друга, бесшумно прыснули со смеха, подумав об одном и том же.

- Прикинь, Толян! Он пирожки наши охраняет, – прошептал Серёга,
показывая глазами на лежащего Пирата.
- И не только наши, – шепотом отозвался Толик.
– Дедуля наверняка ему
сказал, что там его пирожки тоже, и он теперь ждёт обеда.
- Будем обедать? – вопросительно посмотрел на Толика Серёга.
- Ты офигел? Мы только приехали – ещё даже ни разу не искупались! –
отозвался Толик.
- И что с того, что ещё не купались? Мне кажется, что уже обед, – высказал
своё предположение Серёга. – Я думаю, что уже можно перекусить!
- Серый, мы здесь всего час, максимум полтора... какой, блин, обед? – в
голосе Толика прозвучало неподдельное недоумение.
– Вставай, блин!

– Толик, оттолкнувшись от покрывала, рывком встал на ноги – голый,
стройный... член у Толика не стоял, что было понятно и объяснимо, и вместе
с тем член не висел вертикально вниз, а был как бы чуть приподнят,
напоминая по форме сочную сосиску; головка члена была полуоткрыта.
– Вставай! – Толик протянул Серёге руку, и Серёга, ухватившись за руку
Толика, точно так же рывком поднялся на ноги; они, Серёга и Толик, мало
чем отличались друг от друга – они были одного роста, оба были стройные,
голенастые, и член у Серёги точно так же, как у Толика, не висел
вертикально вниз, а был тоже как бы приподнят, напоминая по форме
сочную сосиску.
– Пойдём взвар попьём холодненький – и айда купаться!
Мы, блин, купаться сюда приехали или что?
- И купаться, и ебаться, и загорать... всё будем делать! – рассмеялся в ответ
Серёга. – Давай подкрадёмся к Пирату, пока он спит, и напугаем его...
- Плохая идея! – отозвался Толик.
- Почему? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика.
- Потому что мы понятия не имеем, как Пират отреагирует, если его,
спящего, напугать, – пояснил Толик.
Пират, услышав своё имя, приоткрыл один глаз и, не поднимая голову,
похлопал хвостом по траве, словно тем самым наглядно показывая, что он не
спит и что напугать его не получится.
- Ах, какой ты хитрец! Прикинулся спящим, а сам не спишь – наш обед
охраняешь, – Серёга, сев на корточки перед поднявшимся Пиратом, ласково
потрепал Пирата за шею, и Пират, словно подтверждая слова Серёги,
закрутил хвостом.
– Толян тебя напугать хотел – думал, что ты, Пиратик,
спишь... а вот фиг ему, этому коварному Толяну! Обломал ты Толяна... –
Серёга, желая убедиться, что Толик всё слышит, оглянулся назад – Толик,
слушая Серёгу, пил из стаканчика-колпачка, скрученного с термоса, взвар, и
на лице Толика было выражение неподдельного блаженства.
– Офигеть! – изумился Серёга. – Ты пьешь без меня?1
- Серый, какой это кайф! – отозвался Толик, опорожнив блестящий стаканчик.
– Я что, блин... должен был тупо стоять и слушать, как ты
втираешь Пирату в уши всякую хрень? – И, словно издеваясь над Серёгой,
Толик с самым невинным видом спросил: – Так ты как... будешь пить? Или
мне закрывать термос?

- Я, блин, тебе закрою! Наливай! – Серёга, вмиг забыв про Пирата, метнулся
в сторону Толика; взвар действительно был отличный – холодный, в меру
сладкий. – Теперь перекусим? – напившись, то ли спросил, то ли предложил
Серёга, глядя на Толика.
- Теперь пойдём обмываться... покупаемся немного и потом перекусим, –
отозвался Толик, убирая термос под куст – в холодок, куда не проникали
солнечные лучи.
- Трусы надевать не будем? – спрашивая, Серёга посмотрел на член Толика,
потом посмотрел на член свой. – Мы, Толян, как древние люди...
- На фиг нам трусы! Древние люди трусы не носили, – засмеялся Толик;
сделав выпад рукой, он кончиками пальцев колыхнул упруго свисающий,
наклонённый к земле Серёгин член и, не дожидаясь Серёгиной реакции,
смеясь и не оглядываясь, маня Серёгу за собой голой попой, побежал к воде;
Серёга с Пиратом бросились следом.
Ни Толик на речке, когда ходил с пацанами купаться, ни Серёга на море,
куда он ездил с родителями, оба они ещё никогда не купались совершенно
голыми, и... это было необычное, но восхитительное ощущение абсолютной
свободы в воде, словно они, слившись с водой и в воде растворившись, стали
рыбам, резвящимися в своей стихии, – они плавали и ныряли, прыгали в воду
с перевёрнутого чашкой вниз плота, катали на плоту Пирата, поднимая
фонтаны радужных брызг, показывали друг другу всевозможные кульбиты,
спорили, у кого что лучше получается, отдыхали, держась за плот, и снова
дурачились, снова резвились: звонкий их смех над чистой речной гладью под
щедро палящим солнцем звучал как апофеоз беззаботному лету, безоглядно
счастливому ощущению своего земного бытия... часа полтора или даже
больше длилась эта весёлая вакханалия, – счастливые часов не наблюдают,
как метко подметил однажды какой-то явно неглупый человек; Пират
дважды за это время плавал на остров – и дважды возвращался к
мальчишкам, не в силах быть безучастным к их веселью; наконец, они оба
устали и, что самое главное, оба проголодались – они вытащили на берег
плот, вновь перевернув его чашкой вверх, и, не сговариваясь, направились к
тому дереву, на котором висел пакет с пирожками, – Пират, каким-то
необъяснимым образом то ли чувствуя, то ли понимая, что должно после
купания последовать, уже сидел под деревом и, с нетерпением глядя на
Толика и Серёгу, радостно стучал хвостом по траве.

- Будем есть – трусы наденем? – спросил Толик, снимая с ветки пакет.
- Зачем? – не понял Серёга, доставая из-под дерева термос с взваром. – Разве
древние люди, когда ели, трусы надевали?
- А мы древние люди? – засмеялся Толик.
- Конечно! Мы как древние... как настоящие древние: интернета нет, время
мы не знаем, остров необитаемый... налицо все признаки древности! –
засмеялся Серёга.
- Просто дома меня заставляют всегда, когда мы садимся есть, надевать
футболку или что-то ещё – мама говорит, что сидеть голым за обеденным
столом во время еды некрасиво, – пояснил Толик. – Вот я и спросил у тебя.
- Мне, кстати, тоже так говорят, когда гости приходят, – отозвался Серёга. –
Давай наденем трусы, если ты хочешь... но потом снимем опять!
- Какой ты, Серый, развратный! – засмеялся Толик.
- Ой! А с кого я беру пример? – весело фыркнул Серёга. – Беру я пример со
старшего брата... так что не надо ля-ля в мой адрес!
Члены у обоих от долгого пребывания в воде скукожились, стали совсем
короткими, маленькими – превратились в детские невинные пипетки, и
Серёга с Толиком, надевая трусы, пошутили-посмеялись над «мужской
несостоятельностью» друг друга.

Толик, в стороне от покрывала, в холодке, разорвал пакет с пирожками для
Пирата – так чтоб пирожки оказались не на земле, а на пакете, – Пират, не
изменяя своему правилу, стоял в стороне – терпеливо ждал, когда Толик,
разложив пирожки, отойдёт в сторону; не знающий Пирата человек мог бы
предположить, что Пират, стоящий в стороне, совершенно индифферентен к
предстоящему обеду, если б не яростное вращение хвоста,
свидетельствовавшее о крайней степени Пиратова нетерпения. Сами
мальчишки, по-турецки скрестив ноги, расположились друг против друга на
покрывале, два пакета с пирожками и термос поставив между собой, –
пирожки были небольшие, мягкие, золотистые, и казалось, что они буквально
таяли во рту, но пирожков было много, одни были с тушеной капустой,
другие с картошкой и печёнкой, ещё были пирожки сладкие – Зинаида
Ивановна сделала так, как внуки хотели, и мальчишки, насыщаясь, по
очереди отпивая взвар из стаканчика-колпачка, были на верху блаженства.
- Время, кстати, можно без труда узнавать по солнцу, если нет часов, –
деловито произнёс Толик, протягивая Серёге серебристый стаканчик с
взваром. – Знаешь, как?
- Нет, – Серёга, сделав глоток, отрицательно покачал головой.
–А ты знаешь?
- Знаю. Нужно начертить на ровной поверхности круг типа циферблата, и в
этом круге начертить крест – так, чтоб лучи его смотрели на север, юг,
восток и запад. В центр этого креста нужно вбить какой-нибудь колышек,
или шест, или просто небольшую ровную палку. Всё, часы готовы! Тот луч
креста, который будет указывать на север, на этом условном циферблате
будет соответствовать полудню. Соответственно, стрелка на запад – это
будет шесть утра, а стрелка на восток будет соответствовать шести часам
вечера. Это называется солнечными часами – по таким часам древние люди
узнавали время еще до нашей эры.

- Ну, и как они узнавали? – не понял Серёга, жуя пирожок.
- По тени от солнца, – пояснил Толик. – Солнце в течение дня движется с
востока на запад, и, соответственно, будет слева направо двигаться тень от
солнца вокруг вбитого в центр круга шеста – тень эта будет как стрелка на
циферблате.
Серёга, глядя на Толика, секунду-другую думал – осмысливал то, что сказал
Толик, затем, передавая Толику серебристый колпачок-стаканчик с взваром,
честно признался:
- Ни фига не понял! Ну, движется тень... а время как мы узнаем?
- Ты совсем дурак? – отозвался Толик, вопросительно глядя на Серёгу.
– Солнце в течение дня двигается по небу – с востока на запад, наивысшей
точки достигая в полдень. Вначале солнце поднимается, потом оно в зените,
то есть у нас почти над головой, и потом начинает опускаться. Так?
- Ну, так, – не стал возражать Серёга.
- Когда солнце утром только начнёт подниматься, тень от шеста куда будет
падать? – быстро, как на допросе, проговорил Толик.
- Куда? – так же быстро спросил Серёга, невольно демонстрируя Толику
свою способность говорить, не подумав.
- Серый... – простонал Толик, изобразив на лице страдание. – Ты что – совсем
дурак? Или ты троллишь меня?

- Кто тебя троллит? Ты сам меня троллишь – сам мне пудришь мозги... –
живо отозвался Серёга, что-то сообразив – оглядываясь по сторонам.
– Сейчас мы узнаем, кто из нас дурак... сейчас узнаем! – Серёга рывком
поднялся на ноги; в нескольких метрах от покрывала, на котором, сидя по-
турецки, они уплетали пирожки, лежала сухая палка – Серёга, подхватив эту
палку, без промедления вернулся назад, с торжествующим видом поставил
палку вертикально на покрывале. – Вот! Твои часы! – удерживая палку, тут
же отбросившую не очень длинную полоску тени, Серёга посмотрел на
Толика. – Скажи мне, который час!
- Ты вообще слушал, о чём я тебе говорил? – Толик, невозмутимо глядя на
Серёгу снизу вверх, улыбнулся.
– Как я могу тебе это сказать, если мы не
знаем, где север-юг, а где восток-запад? Сначала нужно определить эти
направления – нужно их обозначить, а потом уже смотреть на тень...
- Ну, так обозначь – проведи пальцем по покрывалу! – с азартом проговорил
Серёга. – Обозначь и скажи мне, сколько сейчас времени!
- Для этого нужен компас, чтоб узнать, где север – где тень показывает
полдень... у нас нет компаса!
- Ага, а у древних людей, что жили до нашей эры, компас был... всё мне,
Толян, с тобой понятно! – Серёга, торжествующе глядя на Толика, отбросил
палку в сторону. – Не удалось тебе поездить по моим ушам!
- Ежу понятно, что до нашей эры компаса не было! Но древние люди
смотрели, наблюдали, видели всякие закономерности, старались эти
закономерности объяснить... может, сто лет прошло, пока древние люди
сообразили, как можно время узнавать по солнцу! Ты, Серый, такой дурак...
я от тебя балдею! – Толик улыбнулся.

- И я от тебя балдею! Ну, ты понял... я тоже балдею – от тебя! – Серёга,
вновь садясь по-турецки напротив Толика, изобразил на лице блудливое
выражение.
- Я не в том смысле, – рассмеялся Толик.
- А в т о м смысле? Ты разве не балдеешь? – Серёга, сохраняя на своём лице
всё то же блудливое выражение, игриво подмигнул Толику.
- Серый! Я балдею от тебя во всех смыслах, – весело отозвался Толик, так же
игриво подмигивая Серёге в ответ.
- Ну, естественно! Ты же меня насилуешь постоянно, когда тебе вздумается...
вот и балдеешь от такого беспредела! – хмыкнул Серёга.
- Ага, а ты, конечно, несчастная жертва насилия... так сильно страдаешь от
насилия, что кончаешь раньше насильника, заливая насильника своей
спермой, – парировал Толик, глядя на Серёгу смеющимися глазами.
- Ты забываешь, что я младший твой брат – я малолетний, – напомнил
Серёга, которому просто хотелось с Толиком разговаривать... просто
разговаривать – хоть о чём, без разницы.
- А по виду не скажешь, что ты малолетний... – хмыкнул Толик. – И ебёшься
ты чётко, мой младший брат... мне у тебя, малолетнего, ещё есть чему
поучиться!
- Вот здесь ты прав, здесь мне, Толян, возразить тебе нечего, – отозвался
Серёга, довольный ответом Толика.
Мальчишки, глядя друг на друга, рассмеялись. Последний пирожок – с
капустой – Серёга разорвал пополам, и, передавая друг другу серебристый
колпачок-стаканчик, они запили последний пирожок холодным взваром.

- Толян, ты наелся? – спросил Серёга, закручивая на термосе колпачок; они с
аппетитом умяли целую кучу вкуснющих пирожков, так что можно было бы
не задавать этот явно риторический вопрос, это было понятно и так, но
Серёге, чувствующему сладкое притяжение к Толику даже вне их
сексуальных забав, хотелось это приятное во всех смыслах притяжение как-
то проявить, как-то реализовать, и он спросил – спросил так, как будто в
принятой ими «иерархии» не он был «младшим братом», а «младшим
братом» был Толик, о котором нужно было заботиться и волноваться.
- Наелся, – отозвался Толик. – А ты?
- Я тоже наелся, – кивнул Серёга, и они, не сговариваясь, одновременно
посмотрели в ту сторону, где обедал Пират; пока они выясняли «устройство
мирозданья», Пират с аппетитом умял все с в о и пирожки, сходил напился
и теперь, откинув в сторону хвост, на боку лежал в холодке, пребывая в
сладкой полудрёме. – Спит... – прошептал Серёга.
- У него сиеста... – отозвался Толик, и мальчишки, посмотрев друг на друга,
молча прыснули от смеха; приятная сытость располагала к лени и покою –
Толик, вопросительно глядя на Серёгу, уточнил: – Пойдём купаться? Или
тоже поваляется немного – по закону Архимеда отдохнём после обеда?
- По примеру нашего Пирата отдохнуть нам тоже, Анатолий, надо, –
проговорил Серёга и, весело глядя на Толика, продекламировал дальше: –
Пох нам древние часы – снимем мы опять трусы и немного отдохнём... а
потом опять начнём!
- Серый, блин! Ты что – стихи сочинять умеешь? – на лице Толика
отразилось изумление.

- Я стихами говорить умею! Отдохнём – и снова побалдеем! А потом поищем
клад, и поможет нам Пират! – тут же ответил – вновь продекламировал –
Серёга.
- Офигеть! – оценил Серёгины способности Толик.
– Ты реально пишешь стихи?
- Нет, – рассмеялся Серёга, довольный своей импровизацией. – Я могу только
две строчки срифмовать, а дальше, блин, ни фига не получается. Я, конечно,
не поэт – вот короткий мой ответ. Но когда в нашем классе для какого-
нибудь мероприятия нужно быстро придумать какую-нибудь речовку, то
всегда это делаю я.
- Так никто ж и не говорит, что ты Пушкин! Ты поэт местного значения, – то
ли согласился с Серёгой, то ли, наоборот, Толик возразил Серёге в ответ на
его ответ. – Давай покрывало в холодке расстелем – в холодок перейдём...
Они расстели покрывало под большим кустом – там, куда не проникали
безжалостно палящие лучи полуденного солнца, и Серёга, уже не
согласовывая этот вопрос с Толиком, на правах дикого человека тут же
сдёрнул с себя трусы – голым повалился на покрывало; Толик, глядя на
Серёгу, вслед за Серёгой спустил трусы с себя и, опустившись на покрывало,
вытянулся во весь рост рядом с Серёгой; члены у обоих, отогревшись в
трусах после долгого купания, вновь увеличились, превратившись в упруго
мягкие сосиски, – Серёга, едва Толик оказался рядом с ним на спине, тут же
повернулся набок – прижался членом к бедру Толика и, одной рукой
подперев свою голову, ладонь другой руки положил на плоский Толиков
живот.

- Толян... – негромко проговорил Серега, – может, попробуем ещё раз?
- Что попробуем? – отозвался Толик: он догадался, о чем спросил-проговорил
Серёга, и всё равно, скосив глаза вбок, посмотрел на Серёгу вопросительно.
- Ну, в жопу... может, сейчас получится? – с надеждой в голосе произнёс
Серега, почувствовал, как член его начал наполняться лёгкой сладостью
предвкушения.
- Ни фига не получится, – отозвался Толик.
– Нужно смазывать... смазка нужна!
- Да, – вздохнув, согласился с Толиком Серёга. – Ты когда ехал сюда, мог бы
взять с собой какой-нибудь крем...
- Зачем? – искренне удивился Толик. – Ну, то есть, зачем бы я, когда ехал
сюда, брал бы крем, который мне не нужен?
- Как зачем? Мы бы сейчас потрахались...
– Серёга, говоря это, скользнул
ладонью по животу Толика вниз, и под ладонью его оказался кустик густых
волос, росших у Толика на лобке. – У тебя шелковистые волосы... – Серёга
проговорил это так, как будто до этого он никак с Толиком не соприкасался и
о том, что у Толика на лобке волосы мягкие и шелковистые, только сейчас
узнал.
- А ты почему крем не взял? – Толик ехидно прищурился.
- Откуда я знал, что он нам потребуется? Я даже не знал, что ты тоже
приедешь – что приедешь ты в гости к бабуле... и вообще, когда я ехал сюда,
я про тебя ничего не знал! И вообще я не думал, что папа меня у дедули
реально оставит...

- Ага, ты ничего не знал, ничего не думал, а я типа знал – я должен был крем
привезти... офигенная логика! – Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся.
- Ну, ты же умный, – глядя на Толика, рассмеялся Серёга.
– Мог бы предчувствовать...
- Как я мог это предчувствовать, если я обо всём таком даже не думал
никогда? – искренне изумился Толик.
- Да, – согласился Серёга с Толиком. – Ещё месяц назад мы друг про друга
вообще ничего не знали, а теперь мы как братья – как настоящие братья...
блин, офигеть, как бывает в жизни! Толян...
– рука Серёгина не столько
осознанно и целенаправленно, сколько автоматически скользнула на Толиков
член – еще не твёрдый, ещё не возбуждённый, не эрегированный, но уже
ощутимо увеличенный. – Тебе нравится быть моим братом?
- Нравится, – отозвался Толик, чувствуя бедром, как член у Серёги тоже
встаёт – наливается твёрдостью.
- Мне тоже нравится, – улыбнулся довольный Серёга, тиская пальцами
твердеющий член Толика. – Тоже нравится, что ты мой брат...
Голые четырнадцатилетние мальчишки лежали на покрывале в тени
раскидистого куста, и для них, органично слившихся с окружающим их
миром, не было ни прошлого, ни будущего – было только вот это,
упоительное настоящее: жаркий летний день, сочно зеленеющая
шелковистая трава, голубое бездонное небо, щебетание птиц в листве
деревьев... Серёга играл пальцами с членом лежащего на спине Толика,
прижимаясь к Толику сбоку – членом своим вдавившись Толику в бедро, они
оба чувствовали нарастающее возбуждение – возбуждение своё и
возбуждение друг друга, но теперь это было не то горячее, стремительно
накатывающее возбуждение, безоглядно требующее немедленного действия,
а это было возбуждение постепенное, сладостно тягучее, неспешно
разливающееся по телу, – это было не столько желание незамедлительного
секса, потому что секс у них только что был, сколько было приятное
состояние предощущения секса, неторопливый подступ к сексу, разогрев, –
Серёга, ощущая пальцами, как член Толика медленно затвердевает,
приподнялся на согнутой в локте руке, чтобы лучше видеть свою и г р у с
членом названного брата.

- У тебя залупа похожа на шляпку гриба...

– проговорил Серёга, оттянув к
основанию члена крайнюю плоть – обнажив тёмно-алую головку полностью,
так что рубец крайней плоти почти сгладился. – Толян... – Серёга запнулся,
что, в общем и целом, ему было несвойственно; они уже целовались взасос,
уже друг другу дрочили, поочерёдно друг друга «трахали», уже пытались,
пробовали вставить друг другу в зад, но э т а мысль им обоим в голову ещё
не приходила... почему-то не приходила... такая простая, такая естественная
мысль! – Толян... – повторил Серёга; оторвав свой взгляд от члена Толика.
- Что? – отозвался Толик, скосив на Серёгу взгляд.
- Тебе нравится со мной ебаться?
- Ты уже спрашивал об этом, и я отвечал тебе, – Толик, глядя на Серёгу,
улыбнулся.
- Ну, и что, что я спрашивал? Я, может, забыл уже, как именно ты отвечал...
тебе трудно, что ли, повторить свой ответ? Скажи еще раз! Нравится? –
Серёга, глядя Толику в глаза, легонько стиснул, сжал член Толика в кулаке.
- Нравится, – отозвался Толик.
- Блин... что тебе нравится? – в голосе Серёгином прозвучала лёгкая
неудовлетворенность таким коротким – куцым – ответом.

– Ты можешь ответить полностью, чтобы я понял?
Толик смотрел на Серёгу, улыбаясь; член у Толика в кулаке Серёги
затвердел, и хотя никакой страсти не было, всё равно было приятно.
- Мне нравится с тобой ебаться, – проговорил Толик, с улыбкой глядя Серёге
в глаза. – Повторить ещё раз, чтоб ты запомнил?
- Не надо, у меня хорошая память, – отозвался Серёга. Прижимаясь к Толику
сбоку, нависая над Толиком, вжимая свой уже полновесно напряженный
член в Толиково бедро, ощущая в кулаке горячий твёрдый стояк «старшего
брата», Серёга вопрошающе посмотрел Толику в глаза. – Толян... – понизив
голос, словно их кто-то на этом острове мог услышать, проговорил Серёга. –
Хочешь пососать? Друг у друга пососём... хочешь? – озвучил Серёга
возникшую у него мысль, не считая правильным мысль эту, такую простую и
вместе с тем н о в у ю, совершенно новую, от Толика скрывать.
В отличие от Серёги, нередко попадавшего впросак оттого, что он
приходящими ему в голову мыслями-идеями без всякой задержки на
обдумывание предпочитал сразу делиться, Толик – по складу своего
характера – предпочитал сначала думать, а потом уже говорить, – секунду-
другую Толик смотрел, точнее, всматривался в глаза Серёги, и только потом
на вопрос Серёгин, точнее, на Серёгино предложение отозвался-ответил

– проговорил коротко и тихо:
- Хочу, – ответ Толика уложился в четыре звука, в два слога, в одно слово, и
значение этого слова было однозначно – простой и ясный ответ прозвучал
без встречных вопросов, без уточнений и прочей словесной эквилибристики.
- Толян! – с лёгким укором в голосе весело проговорил Серёга, и глаза его,
устремлённые на Толика, игриво блеснули.
– Вот же ты какой...
стеснительный! Хочешь – и молчишь... разве так можно?– лицо Серёгино
расплылось в улыбке.

- Ты же сам молчишь, – парировал Толик, словно желая тем самым
оправдаться перед Серёгой, обвинившим его в стеснительности. – Хочешь –
и молчишь...
- Я тебе только что сказал, – не замедлил внести ясность Серёга.
- А я тебе только что ответил, – рассмеялся Толик.
- С тобой, блин, не сговоришь! У тебя на всё всегда есть отмазка, – с
деланной досадой проговорил Серёга, но изображать дольше пары секунд в
свете новых открывавшихся возможностей было не с руки, и лицо Серёгино
вновь расплылось в улыбке: Серёга, выпустив из руки твёрдый
залупившийся стояк Толика, оттолкнулся от Толика, чтобы дать простор
стояку своему, тоже залупившемуся о бедро Толика.
– Кто будет первый
сосать – ты или я? – деловито проговорил Серёга, откинувшись на спину –
повернув к Толику голову.
- А есть какая-то разница? – отозвался Толик. – Давай, я возьму первым...
- Давай, ты... а потом я! Никакой разницы нет! – Серёга, предвкушая новые,
еще не ведомы ощущения, сильней залупил головку своего члена; сместив
два пальца, большой и указательный, к основанию члена, Серёга направил
пальцами свой несгибаемо твёрдый стояк вертикально вверх, тем самым
предоставляя Толику полный карт-бланш на пути к новым горизонтам.
- Ты его мыл, когда мы купались? – деловито поинтересовался Толик,
поднимаясь – садясь рядом с лежащим на спине Серёгой.
- Обижаешь! – снисходительно хмыкнул Серёга. – Конечно, мыл... я же знал,
что мы будем сосать – будем брать друг у друга в рот! И вообще... он всегда
у меня в чистоте находится! Так что не бойся – бери...

– в голосе Серёги
прозвучало лёгкое, но напористое нетерпение.
Толик, ничего не говоря в ответ – откинув руку Серёги в сторону, перехватил
своими пальцами Серёгин член у основания и, точно так же держа член
вертикально вверх, качнулся вперёд и вниз, – наклонившись над Серёгой,
Толик приблизил губы к сочно пламенеющей головке, губы Толика
приоткрылись...
- Ну! Толян... давай! – нетерпеливо прошептал Серёга; затаив дыхание, он
приподнял голову, чтоб лучше видеть, как Толик будет брать его член в
рот...какбудет сосать.
– Давай...
Толик, не слушая Серёгу, смотрел на напряженный Серёгин член, точнее,
смотрел на пламенеющую головку члена... она тоже напоминала гриб: со
стороны, обращённой к плоскому животу, края у шляпки чуть
приподнимались, словно заворачивались вверх, а с другой стороны шляпка
раздваивалась, рассекалась туго натянутой уздечкой, так что казалось, что
головка члена состоит из двух равных частей... понятно, что чего-то нового
или необычного в устройстве возбуждённого Серёгина члена не было и быть
не могло – Толик тысячу раз рассматривал член собственный, делая это и
перед дрочкой, и после дрочки, и в «состоянии нестояния», то есть в покое,
он исследовал член свой и стоя в ванной, и лёжа в постели, и сидя за
письменным столом, всё у них, у Серёги и у него, было по этой части
одинаково,нотеперьэтобылчленнеего,абылчлен другого пацана,и
этот д р у г о й член – член Серёги! – необъяснимо манил, притягивал
губы... вот ведь как в жизни бывает! Он, Толик, никогда ни о чём таком не
думал – никогда даже краем, даже обрывком мысли он не думал о т а к о й
ситуации, о ситуации сосания чужого члена, и он никогда не стал бы сосать
чей-то чужой член, но... сейчас это был не чей-то чужой член, а это был член
Серёги, и это было совсем, совсем другое... конечно, с Серёгой был секс,
классный и упоительный секс, который как-то естественно и органично стал
тайной частью их жизни в Сосновке, но было, помимо секса, что-то еще, не

менее важное и не менее значимое – была только им двоим слышимая
музыка, для которой не было внятного объяснения, но которая, из ниоткуда
возникнув, их незримо связала и с каждым днём необъяснимо связывала всё
крепче и крепче... конечно, можно было б сказать, что их, обычных
подростков, в пору их сексуального взросления связала лишь банальная
возможность взаимно удовлетворять свои сексуальные потребности, что
никакой особой музыки вэтомнет,чтовсёэтотолькоформаснятия
сексуального напряжения, но... музыка была, она звучала не в ушах, а где-то
в груди, в душе или в сердце, и, наверное, это можно было б назвать
взаимной влюблённостью, но ни Серёге, ни Толику слово это –
«влюблённость» – ни разу в голову не пришло, а если не было слова, то,
соответственно, и не было никакой влюблённости – просто им было классно,
было кайфово вместе, начиная с первого дня их знакомства, с нелепого
спора, что такое «сегодня» и когда наступает «завтра»...
- Толян... – т ихо выдохнул Серёга, – ну, ты чего...чего тормозишь? Давай, я
у тебя возьму, если ты первым не хочешь...
Толик, не отзываясь, наклонился ниже – чуть приоткрытыми губами
коснулся сочно пламенеющей головки, кончиком языка словно попробовал
головку на вкус, затем, шире открыв рот, обвёл головку круговым движением
языка и, сомкнув губы, вобрал всю головку в рот – сверху податливо мягкую,
нежно-сочную, какими бывают сочные переспелые сливы... никакого
особого вкуса у члена не было – было ощущение заполненности рта и ещё
осознаниетого,что во рту член,
– Толик, пошевелив-послюнявив
языком там, где была расположена крайняя плоть, медленно заскользил
мокрыми губами вдоль ствола вниз, сантиметр за сантиметром вбирая
горячий Серёгин член в свой жаром пышущий рот...

Серёга, от удовольствия конвульсивно дёрнув вытянутыми ногами,
откинулся на спину, – прерывисто дыша, невидимо шевеля, разжимая-
сжимая мышцы стиснутого булочками попы сфинктера, Серёга закрыл
глаза... это был кайф! Толик, двигая головой вверх-вниз, ритмично скользил
мокрыми, горячо обжимающими губами по горячему Серёгиному члену, –
сопя, Толик сосал Серёгин член, и Серёга, от наслаждения конвульсивно
вздрагивая коленками, был на верху блаженства... ну, а как ещё можно было
назвать то состояние-ощущение, которое он, Серёга, испытывал? Толик
сосал его член, и это... это был кайф! И вместе с тем деятельная натура
Серёги требовала от Серёги не пассивного наслаждения, а ответного участия,
паритета, – какое-то время, ощущая на своём члене жаром скользящие губы
Толика, Серёга в ответ тискал, ласкал пальцами твёрдый горячий член
Толика, двигал на члене Толика крайнюю плоть, затем, вновь приподняв
голову – глядя, как Толик вверх-вниз двигает головой, как ритмично
насаживает свой округлившийся рот на его, Серёгин, стояк, нетерпеливо
выдохнул:
- Толян... давай, я тоже! Теперь я пососу у тебя... давай!
Толик, выпустив изо рта Серёгин член, соскользнув губами с побагровевшей
головки, отклонился в сторону – выплюнул на траву рядом с покрывалом
обильную слюну, образовавшуюся во рту в процессе сосания, – член
Серёгин, мокро блестя, упруго дёрнувшись, тут же из вертикального
положения наклонился к Серёгиному животу – под совсем небольшим углом
навис, чуть подрагивая, над плоским Серёгиным животом.

- Классно? – вытирая мокрый рот тыльной стороны ладони, Толик
вопросительно посмотрел на Серёгу даже не весёлым, а каким-то шальным,
шумящим, н е з д е ш н и м взглядом и, не давая Серёге встать, чтоб
поменяться местами, на коленях быстро переместился к Серёгиной голове. –
Бери... бери у меня!
Конфигурация поменялась: Серёга, сообразив, как хочет Толик, быстро
перевернулся набок, чуть приподнялся вверх, так что лицо его оказалось
аккурат против паха Толика, стоявшего перед Серёгой на коленях, –
залупившийся член Толика был задрат вверх, Серёга, уверенно взяв член у
основания пальцами, наклонил его, чтобы сочно пламенеющая головка была
направлена в сторону рта, и, не раздумывая, качнувшись головой вперёд,
заранее округлившимися губами медленно скользнул по сочной плоти –
вобрал головку Толикова члена в рот полностью, секунду-другую подержал
её во рту, теребя кончиком языка, осознавая новые ощущения, затем,
обжимая твёрдый горячий ствол, заскользил губами дальше, вдоль члена,
насаживаясь ртом на торчащий стояк, как на кол...от наслаждение Толик
судорожно сжал, стиснул булочки, невольно выгибаясь вперед – стараясь
вогнать свой член в Серёгин рот как можно глубже...
Потом снова у Серёги сосал Толик... и опять у Толика сосал Серёга... и снова
Толик... и опять Серёга... – подхваченные новой волной новой страсти, они
осваивали новые возможности своей, в обще-то, вполне обычной
подростковой дружбы, напоминающей влюблённость, когда мальчишки в
пору своей безоглядно бушующей гиперсексуальности что-то пробуют,
экспериментируют, открывая разные грани и своей, и вообще человеческой
сексуальности: они, Серёга и Толик, поочерёдно дрочили члены друг другу
губами, поочерёдно ласкали сочно пламенеющие головки напряженных
членов языками... они кайфовали и наслаждались, – было лето, беззаботное и
весёлое, и каждый день в этом лете был для обоих мальчишек неповторим...
Они, наверное, уже кончили бы – в рот друг другу или мимо рта, об этом у
них никакого договора, никакого согласования не было, но, во-первых, они
уже, как принято говорить в таких случаях, «опорожнили яйца», едва
оказавшись на острове, а во-вторых, они то и дело менялись ролями, так что
наслаждение, разлитое по их юным телам, ни у Толика, ни у Серёги каждый
раз не достигало того уровня сладчайшей концентрации, когда сладость
одномоментно преобразуется в оргазм – завершающий аккорд любого траха,
любой сексуальной активности, – от сосания уже болели скулы, и Серёга,
выпустив изо рта Толиков член, обильно сплюнув на траву – вытирая
тыльной стороной ладони чуть припухшие губы, проговорил, вопросительно
глядя на Толика: