Познавательное

Telegram

Лето в Сосновке

- Пойдём руки помоем под рукомойником, – Толик решительно встал с
постели, одновременно натягивая чистой рукой трусы-плавки на свои
круглые белые булочки.
- Пойдём, – пружинисто встал со своей постели Серёга, точно так же
подтягивая вверх трусы свои – тоже натягивая трусы на ягодицы.
Летний рукомойник у Петра Степановича был на улице. Мальчишки вышли
на крыльцо – шагнули со ступенек крыльца в тёплую звёздную ночь. Было
тихо-тихо. Пират при виде Серёги и Толика, громыхнув цепью, радостно
завилял, закрутил хвостом.
- Ну, Пират, колись... чем ты здесь по ночам занимаешься? А? – Серёга
ласково потрепал подошедшего к крыльцу Пирата за ухом. – Небось, снова
делал себе минет – занимался оральным сексом сам с собой? А? Колись,
бесстыдник... мы дедуле не расскажем.
- Пират, ты спроси у Серого, чем он сейчас занимался, – засмеялся Толик.
- А Серый, Пират, сейчас занимался тем же самым, чем занимался Толян, его
старший брат, – засмеялся Серёга, лаская Пирата. – Так что, Пират, об этом
ты спрашивай у Толяна...
Они помыли под рукомойником руки, смыли сперму со своих обмякших
писюнов и, пожелав Пирату спокойной ночи, вернулись в комнату;
уверенноо говоря:
- Выключай, Толян, свет! – Серёга с размаху повалился на свою постель. –
Надеюсь, завтра твоё уже наступило и никаких пререканий со мной сейчас не
будет? – Серёга, перевернувшись на спину – глядя на Толика снизу вверх,
хитро прищурился.
- Так ты... – Толик, глядя на вытянувшегося на постели Серёгу, запнулся, –
ты специально предложил подрочить, чтобы так протянуть время – чтобы
свет выключил я?
- Ну, не без этого, – рассмеялся Серёга.
– Это была военная хитрость!
Совмещение приятного с полезным – мой стратегический план, который мы
с тобой вместе успешно осуществили... по-моему, план отличный! Или ты
чем-то недоволен – ты что-то имеешь против, мой старший брат? – Серёга,
всё с тем же хитрым прищуром глядя на стоящего посередине комнаты
Толика, весело добавил: – Согласись, Толян, что ты проиграл!
- Ну, хорошо, – улыбнулся Толик. – Я признаю, что план твой, мой младший
брат, сработал... план оказался отличным!
- То-то! – проговорил Серёга, назидательно подняв вверх указательный
палец. – Выключайте свет, Анатолий Евгеньевич! Будем спать...
- А у вас, Сергей Викторович, никаких стратегических планов на сегодня
больше не будет? – с улыбкой глядя на Серёгу, поинтересовался Толик; он
подошел к дверному проёму, протянул руку к выключателю. – Или, может,
есть еще какой-нибудь хитрый план?
- Пока нет, – отозвался Серега.
– Будем спать! Завтра дедуля нас рано разбудит...
- Сегодня, – уточнил-поправил Серёгу Толик.
- Да, сегодня, – согласился с Толиком Серёга.
- Ну, тогда всё – я свет вырубаю, – Толик щелкнул выключателем, и комната
мгновенно погрузилась в непроницаемую темноту.
- Тебе посветить телефоном?
- Не надо, – отозвался Толик, и через несколько секунд под ним скрипнул
диван – Толик повалился на свою постель.
- Спим? – спросил в темноте Серёга.
- Спим, – невнятно ответил из темноты Толик.
День был реально суматошный, наполненный самыми разными событиями,
и Толик с Серёгой через минуту уже спали – они провалились в сон
практически мгновенно, как это бывает у мальчишек, когда летние дни,
пролетающие как пули, в то же время кажутся бесконечными, вбирающими в
себя массу самых разнообразных событий и приключений...
Разбудил мальчишек Пётр Степанович рано, когда только-только начинало
светать, – Серёге показалось, что он только успел закрыть глаза, как уже
нужно было вставать; в комнате горел свет, постель Толика напротив была
пуста.
- А где Толян? – спросил Серёга, протирая глаза.
- Толик встал уже. Поднимайся! – бодро, даже весело проговорил Пётр
Степанович, направляясь к выходу из комнаты.
- Дедуля, а может, мы на рыбалку сегодня не поедем? – предложил Серёга, не
делая ни малейших попыток оторвать своё тело от постели.
- Как не поедем? – удивился Пётр Степанович, останавливаясь в дверном
проёме – поворачиваясь всем корпусом к Серёге. – Удочки вчера купили, всё
приготовили, я вечером червей накопал... вставай! Зинаида Ивановна нам
бутерброды сделала... поднимайся, Серёга, поднимайся! Толик уже встал...
- Я спать хочу, – проговорил Серёга, зевая.
- Днём отоспитесь! – глядя на внука, рассмеялся Пётр Степанович.
– А сейчас нас рыба ждёт...
- Рыба тоже еще спит... рань такая! – зевая, отозвался Серёга; напрягая все
мышцы, он сладко потянулся, делая вид, что встаёт, но вставать всё равно не
хотелось... никак не хотелось!
В дверном проёме показался Толик.
- Ты чего не встаёшь? – удивился Толик.
- Ой, да встаю уже, встаю! – пробурчал Серёга, садясь на постели.
– Все нормальные люди спят ещё, а мы... рыбаки, блин! – в голосе Серёги
прозвучало лёгкое раздражение. – Сейчас выхожу!
- Вот это правильно! – весело одобрил Пётр Степанович.
– Поднимайся,
Серёга, и выходи! А мы пока с Толиком лодку укрепим... накачал, Толик,
лодку?
- Да, всё готово, – деловито ответил Толик и, весело подмигнув Серёге из-за
спины дедули, командным голосом проговорил: – Вставай, Серый! Потом
выспишься...
Толик с дедулей вышли, оставив Серёгу «вставать»; конечно, Толик был
рыбаком, и дедуля был рыбаком... им это, может, было и в кайф – вставать
ни свет ни заря, а Серёге эта рыбалка было постольку поскольку... он,
Серёга, за компанию подстегнулся к ним – и теперь, блин, должен
расплачиваться! И ведь никуда не денешься – надо вставать... «потом
выспишься... командир, блин, какой!» – подумал Серёга про Толика и тут
же, вспомнив, как классно они покайфовали перед сном, невольно
улыбнулся... действительно, было классно! Серёга, рывком поднявшись с
постели, оттянул резинку своих трусов – посмотрел, что делается в трусах; в
трусах был штиль – член, повёрнутый вправо, хотя и был слегка увеличен,
удлинен и утолщён, но не был напряжен, – Серёга хотел привычно
потискать-помять член, но тут же себя одёрнул, сознательно удержал,
опасаясь, что может возникнуть неподконтрольный стояк, а в это время
могут войти дедуля или Толян... хотя Толяна после всего, что уже было,
бояться было глупо, – Серёга, отпустив резинку трусов, стал деловито
одеваться: с улицы доносились голоса Толика и дедули, и Серёге оставаться
в стороне никак не хотелось.
Ночь уже выдыхалась, размывалась наступающим рассветом – воздух еще
был серым, но на востоке небо уже заметно посветлело; было тихо-тихо – ни
один листок не шевелился на деревьях, – вышедший на крыльцо Серёга
вдохнул полной грудью прохладный воздух, и ему показалось, что воздух
какой-то особенный – вкусный, не такой, как днём.
- Дедуля, Пирата с собой возьмём? – Серёга потрепал Пирата за ухом.
- У него удочки нет, – хмыкнул Пётр Степанович, затягивая на багажнике
узел верёвки, которой была привязана к багажнику лодка.
- Дедуля, я серьёзно... ему тоже хочется побегать на свободе! Да, Пират? –
Серёга погладил Пирата по лобастой голове. – Пират говорит, что да, что он
тоже хочет поехать с нами.
Пётр Степанович рассмеялся:
- Скажи Пирату, что на него бабушка бутерброды не делала.
- И что? – живо отозвался Серёга. – Мы с Толяном дадим Пирату по одному
бутерброду... да, Толян? Поделимся с Пиратом?
- Легко! – отозвался Толик.
- Вот! И ты, дедуля, тоже дашь Пирату один свой бутерброд... да, Пират?
Хочешь поехать с нами?
Пират, словно понимая, о чём идёт разговор, в ответ на вопрос Серёги
усиленно замахал, закрутил хвостом, глядя то на Серёгу, то на дедулю.
- Он вам рыбу ловить не даст – будет бегать по кромке воды, – выдвинул
Пётр Степанович еще один аргумент против того, чтобы брать Пирата на
рыбалку.
- Даст! – убеждённо проговорил Серёга. – Пират говорит, что даст.
- Ты, Серый, у Пирата переводчик? – засмеялся Толик.
- Ну, смотрите сами, – сдался Пётр Степанович, и вопрос с Пиратом был
решен.
По дороге Пётр Степанович объяснил, что едут они на его секретное место,
где он, то есть Пётр Степанович, рыбу прикармливает, а потом сами они,
Серёга и Толик, будут ездить на это место, когда захотят, на своих
велосипедах... «на мустангах» – поправил Петра Степановича Серёга...
будут ездить на мустангах вдоль реки, это в три раза короче, но машина...
«ретро-мустанг» – поправил Серёга Пётра Степановича... но ретро-мустанг
вдоль реки не проедет, и потому на ретро-мустанге они сейчас сделают крюк
и к секретному месту подъедут с другой стороны; Пират сидел впереди –
смотрел в лобовое окно, слушая объяснение Петра Степановича; Толик с
Серёгой сидели сзади.
- Дедуля, мы что хотели спросить... справа и слева от нас кто-то живёт? Есть
там соседи? – Серёга, говоря это, толкнул коленкой коленку Толика.
- Справа никто не живёт, дом пустой стоит уже года два... и слева тоже нет
никого – жила там бабка Андрияниха, но она ослепла, и дочка весной забрала
её к себе, в Москву...
- Твоя землячка теперь эта бабушка – в Москве живёт, – Толик, пряча
улыбку, коленкой толкнул коленку Серёги; он, Толик, понял, почему Серёга
спросил по соседей.
- Точно, Серёга! – рассмеялся Пётр Степанович.
– Как увидишь в Москве
Андрияниху, передашь ей от меня привет...
– Пётр Степанович свернул с
грунтовки в сторону розовеющих верхушек деревьев, которые стеной стояли
километрах в двух от дороги. – А вы зачем про соседей спрашиваете?
- Ну, просто! – отозвался Серёга.
– Надо же знать, живёт с нами кто по
соседству или нет никого.
- Тоже правильно, – согласился Пётр Степанович. – Соседей нужно знать – с
соседями нужно дружить... мало ли что случится!
- Вот и мы о том же! – Серёга снова толкнул коленкой коленку Толика, и
Толик в ответ сделал то же самое – ни Пётр Степанович, ни Пират эту
тайную телепатию, понятное дело, видеть не могли... да им, дедуле и
Пирату, это видеть было и не нужно.
«Москвича», точнее, «ретро-мустанга», Пётр Степанович остановил метрах в
двадцати от берега, и Пират, у которого удочки не было, первым делом
метнулся к воде, чтоб разогнуть лягушек – чтоб подготовить место для
рыбаков; уже окончательно рассвело, на востоке показалось солнце, над
водой ковром расстилался розовеющий туман, вода парила, и было так тихо,
что, казалось, звенит в ушах.
- Классно! – невольно проговорил Серёга, глядя по сторонам. – Дедуля, мы
словно в сказке!
- Вот, а ты ехать не хотел, – хмыкнул Пётр Степанович, отвязывая от
багажника лодку. – Ну-ка, помоги мне...
- Это Пират ехать не хотел, мы втроём его еле-еле уговорили, – не замедлил с
ответом Серёга. - А я очень даже хотел! Я раньше Толяна проснулся – Толян
еще храпел, откинув копыта, а я уже был на ногах...
- Ага, уже был на копытах, – уточнил-рассмеялся Толик, разбирая удочки.
- Ты, блин, спал. А я походил и опять лёг – дедули ещё не было, и я не стал
тебя будить раньше времени... что здесь непонятно?
- Ох, болтуны! – Пётр Степанович покачал головой, но в его голосе не было
ни осуждения, ни укора. – Значит, так! Я отойду немного в сторону, вон за ту
иву – позабрасываю с лодки там. А вы здесь располагайтесь...
- Мы тоже хотим с лодки ловить! – перебил Серёга Петра Степановича.
- Втроём не получится. Вы потом на лодке и поплаваете, и поудите с лодки,
если захотите... Толик, так? – Пётр Степанович посмотрел на Толика.
- Так, – Толик согласно кивнув головой. – Здесь глубоко? Как поплавки нам
ставить?
- Я сейчас вот что подумал...
– проговорил Серёга, глядя, как Пётр
Степанович устанавливает на удочках поплавки. – Может, нам перед тем, как
приступить к ловле рыбы, перекусить? Толян, как ты думаешь?
- Мы же только приехали! – удивился Пётр Степанович.
- Ну... приехали мы только что, а проснулись уже давно, – выдвинул свой
аргумент Серёга – Можно уже и перекусить! Толян, ты как?
- Я не хочу, – отозвался Толик, которому не терпелось побыстрее приступить
к рыбалке; он уже почувствовал тот особый азарт, какой бывает у настоящих
рыбаков, и зубоскальство Серёгино, по его мнению, сейчас было ни к чему.
- И я не хочу, – поддержал Толика Пётр Степанович. – Получается, что один
Серёга у нас хочет?
- Ну, тогда и я не хочу – с лёгкой досадой в голосе проговорил Серёга.
– Мнение Пирата, конечно, никого не интересует...
- Серый, держи удочку! – Толик протянул Серёге его удочку.
– Ну, мы пошли? – Толик вопросительно посмотрел на Петра Степановича.
- Давайте! – Пётр Степанович ещё в магазине «Рыболов», когда выбирали
удочки, обратил внимание, что Толик к рыбалке не равнодушен, и теперь
здесь, на берегу, Петру Степановичу нравилось и нетерпение Толика, и его
деловитость – всё это Петру Степановичу, заядлому рыбаку, было хорошо
знакомо.
– Я буду здесь недалеко, – Пётр Степанович водрузил на голову
лодку и, чуть покачиваясь под её тяжестью, медленно зашагал вдоль берега к
иве, за которой у него тоже было «прикормленное место».
Пётр Степанович ушел, Серёга с Толиком остались с удочками на берегу
вдвоём, и тут выяснилось, что Серёга рыбак ещё тот; оказалось, что он,
Серёга, не может правильно насадить на крючок червяка, – Толик показал
Серёге, как нужно делать так, чтоб рыбина червяка с крючка не умыкнула;
оказалось, что у Серёги не получается забрасывать подальше леску, и Толик
немного потренировал Серёгу, показывая, как это делать надо; когда Серёга
был на рыбалке с Борькой и Борькином отцом, его; Серёгу, никто ничему не
учил – просто дали удочку, и всё, а Толик всё терпеливо показывал и всё
объяснял, и Серёге... странное дело: Серёге это нравилось, то есть нравилось
то, что Толик его, Серёгу, учит, – о том, что делали они в комнате перед
сном, ни Серёга, ни Толик не вспоминали – было не до этого.
Оказалось, что Серёга не понимает, совсем не чувствует, когда поплавок
просто вздрагивает, а когда рыба клюёт, и два раза Серёга, думая, что на его
крючок попалась рыбина, резко взмахивал удочкой, выдёргивая из водной
глади крючок без рыбы, – потому Толик, со своей удочкой стоящий от
Серёги метрах в шести, зорко наблюдал не только за поплавком своим, но и
за поплавком Серёгиным, и... странное дело: Толика нисколько не
раздражало то, что ему нужно отвлекаться на Серёгу, а даже наоборот,
Толику нравилось это – нравилось, что Серёга в рыбалке ни фига ничего не
смыслит и что его, Серёгу, нужно учить и опекать; пару раз Серёга хотел в
своей ёрнической манере о чём-то позубоскалить, но Толик разговор не
поддержал, сказал: «Серый, заткнись!» – и Серёга ничуть не обиделся, видя,
что рыбалка для Толика не пустой звук; всё внимание Толика
сосредоточилось на поплавках, а ему, Серёге, было скучно, и Серёга, глядя
на свой поплавок, стал думать, что сегодня вечером можно будет... ну, то
есть, не можно, а нужно будет повторить с Толяном вчерашнее – снова
вместе подрочить, и как только Серёга начал об этом думать и это
обдумывать, его член в плавках тут же начал в ответ на эти мысли-планы
отзываться лёгким сладким зудом... держать в руке член было в сто раз
приятнее, чем держать удочку, – Серёга, глядя на поплавок, уже собирался
одну руку сунуть себе в шорты, чтобы поправить начавший увеличиваться
член, но в этот момент тишину разорвал голос Толика, увидевшего, как
поплавок на Серёгиной удочке повело в сторону:
- Серый, клюёт! Подсекай! Подсекай – у тебя клюёт
Серёга на секунду растерялся.
- Тянуть? Поймал? – он крутанул головой в сторону Толика, не зная, как надо
подсекать.
Толик, бросив свою удочку, в несколько прыжков подскочил к Серёге; глаза
у Толика азартно блестели; Серёга, слегка обескураженный таким внезапным
напором эмоций со стороны Толика, протянул свою удочку Толику, чтобы
тот всё сделал так, как нужно, но Толик то ли не заметил, как Серёга
протянул ему удочку, то ли умышленно проигнорировал этот невольный
Серёгин жест, – взгляд Толика был устремлён на прыгающий поплавок.
- Чувствуешь, как леска напряглась? – быстро проговорил Толик.
- Ну! – Серёге показалось, что леска действительно напряглась.
- Дёргай чуть-чуть удочкой... не резко дёргай, а слегка, как бы насаживая
рыбу на крючок... ещё... ещё дёрни... чувствуешь, что дёргать тяжело?
В этот момент поплавок резко повело в одну сторону, потом в другую, и
Серёге уже не показалось, а он реально почувствовал, что леска
действительно напряглась, потянув удочку из Серёгиных рук; поплавок
скрылся в воде, вынырнул из воды и снова пропал.
- Есть! – радостно прошептал Толик.
– Теперь главное, чтоб рыба не
сорвалась... подводи, Серый, подводи...
- Как? – азарт Толика передался Серёге, и Серёга даже рот приоткрыл, глядя
на исчезающий в воде поплавок – чувствуя, как невидимая рыба тянет
удилище, дёргает, буквально вырывает из его рук.
- Плавно... плавно приподнимай удочку – подводи рыбу ближе к берегу!
Если сейчас дёрнешь резко, она может сорваться...
Серёга, делая так, как командовал Толик, попятился назад, одновременно
приподнимая удилище – подтягивая еще невидимую рыбу ближе к берегу;
леска была натянута, как струна; наконец, показалась рыба – она раз и другой
почти рядом с берегом подняла фонтан брызг, явно не желая расставаться с
водой
- Дёргай, Серый, но на себя... на себя дёргай – не забрасывай удочку вверх за
голову... ну!
Серёга хотел сделать ещё шаг назад, чтоб сподручнее было дёргать на себя,
но зацепился за траву и, рванув удилище, повалился на спину – огромная
сильная рыба оказалась на берегу у самой кромки воды, Толик бросился к
рыбе, схватил её, отбросил от воды, всё это Толик проделал молниеносно, и
рыба забилась в траве, запрыгала, выгибая упругое золотисто-ржавое тело.
- Серый, сазан! Ты сазана поймал! – Толик, с трудом удерживая рыбу в траве,
посмотрел на Серёгу ликующим взглядом, и в это мгновение Серёга не
столько осознал, сколько почувствовал – сам почувствовал – ту радость,
какую испытывают рыбаки, когда удача к ним поворачивается лицом.
Серёга бросился на помощь Толику – подскочил, упал на колени, хватая
рыбу за хвост, – рыба показалась Серёге огромной... просто огромной!
Толик оглянулся на свою удочку, брошенную на берег, увидел, как его
удочка сползает с берега в воду, метнулся к удочке своей... сражаясь с
бьющимся сазаном, Серёга не видел, как Толик выдернул из воды
зеркального карпа.
Ах, какая это была замечательная рыбалка! Дважды прибегал мокрый Пират,
чтоб посмотреть, как мальчишки ловят рыбу, – смотрел, высунув красный
язык, и убегал снова. Толик поймал еще две красноперки и небольшого леща,
Серега поймал одного леща и одного толстолобика... это была великолепная
рыбалка! Солнце уже начинало припекать затылки, когда с лодкой на голове
появился Пётр Степанович, который поймал всего-навсего одного
небольшого карася. Тут же объяснился неказистый улов дедули: виноват был
Пират! Дедуля приказал Пирату быть на берегу, но когда он, то есть дедуля,
на своей лодке выплыл на середину реки и забросил удочку, Пират то ли
прикинулся, что не понимает русский язык, то ли вопреки приказу решил
тоже поучаствовать в рыбалке, а потому он не стал безучастно сидеть на
берегу – он бесстрашно бросился в воду и поплыл к сидящему в лодке
дедуле... и хотя дедуля на чистом русском языке кричал Пирату, чтобы Пират
возвращался на берег, хитрый Пират прикинулся глухим, подплыл к лодке,
попытался забраться в лодку, дедуля не дал ему это сделать, велел Пирату
плыть назад, и Пирату, не понимающему, почему он не может посидеть в
лодке, ничего не оставалось как плыть назад... но на этом злоключения
дедули не закончилось: еще дважды, прикидываясь глухим, Пират
приплывал к дедуле и штурмовал лодку, отгоняя от лодки всю ту рыбу,
которую дедуля планировал поймать... так что рыбалка у дедули не задалась.
А вот за внуков Пётр Степанович искренне порадовался, хотя не сразу
поверил, что сазана поймал Серёга, и дважды уточнял-переспрашивал у
Толика, точно ли сазан пойман Серёгой, однако такое недоверие к рыбацким
способностям Серёги его, Серёгу, ничуть не обидело и не огорчило –
Серёгин успех был налицо, и настроение у Серёги было отличное.
И вообще всё было прекрасно в это летнее утро! Улов лежал в багажнике
«ретро-мустанга» в сыром мешке, они – дедуля, Серёга и Толик – сидели на
берегу, ели бабулины бутерброды, запивая их горячим чаем с мятой, который
был в большом термосе, и разговаривали о рыбалке... собственно, говорили
о хитростях рыбной ловли Толян и дедуля, Серёга молча слушал – валять
дурака при таком собственном успехе Серёге казалось как-то несолидно...
несерьёзно было ёрничать, когда в багажнике лежал пойманный им
огромный сазан. Пират, съевший три бутерброда, сидел в стороне, слушал, о
чём говорят Пётр Степанович и Толик, и тоже, как и Серёга, пребывал в
отличном настроении, полагая, что рыбалка более чем удалась, и даже то, что
Серёга по ходу дедулиного рассказа несколько раз назвал Пирата
террористом, его, Пирата, это нисколько не огорчило – Пират не знал
значение слова «террорист», бутерброды были вкусные, и вообще жизнь
была прекрасна.
Потом Серёга и Толик вместе с Пиратом плавали на лодке, или, как сказал
Серёга, «на дедулином пароходе», купались-плескались на середине реки
чуть в стороне от прикормленного дедулиного места, наводя ужас на рыб
фонтанами брызг, криками и смехом... словом, утро было отличное, просто
отличное! По приезду домой Серёга первым делом разложил перед Зинаидой
Ивановной привезённый с рыбалки улов – предложил бабуле определить, кто
какую рыбу поймал.
- Да как же, Серёженька, я могу определить, кто что поймал? – засомневалась
Зинаида Ивановна в выполнении поставленной перед ней задачи. – На рыбе
не написано, кто её поймал...
- Хорошо, бабуля! – согласился с Зинаидой Ивановной Серега.
– Тогда просто скажи... просто скажи: кто поймал вот эту...
– Серёга показал
пальцем на сазана, – вот эту самую большую рыбу? Толян! – Серёга весело и
вместе с тем нетерпеливо посмотрел на Толика. – Подскажи бабуле, как эта
рыба называется... самая большая рыба в нашем улове – как называется?
- Сазан, – отозвался, улыбнувшись, Толик.
- Да, правильно, сазан! – Серёга вновь с весёлым напористым азартом
посмотрел на Зинаиду Ивановну.
– Кто, бабуля, поймал сазана? Как ты думаешь?
По тому, как Серёга настойчиво требовал сказать, кто именно поймал сазана,
было нетрудно догадаться, кто сазана этого поймал, и Зинаида Ивановна
«догадалась»:
- Ты, Серёженька?
- Ну, конечно, бабуля! – лицо Серёгино расплылось в довольной улыбке. –
На рыбе хоть и не написано, кто её поймал, но это же сразу понятно!
После завтрака Пётр Степанович собрался поехать «пошевелить сено»,
которое он из скошенной травы заготавливал на зиму для коровы Машки, и
мальчишки с Пиратом поехали тоже – посмотреть на дедулины заготовки...
После обеда, оседлав своих мустангов, мальчишки уже без Пирата рванули
на так называемый пляж, где Толик с друзьями зависал в прошлом году, там
они купались и дурачились, потом доехали до плотины, потом доехали до
того места, где утром ловили рыбу и где Серега поймал здоровенного сазана;
там Серёга хотел предложить Толику подрочить, но потом подумал и решил,
что лучше они это сделают дома перед сном, лёжа в постелях, и говорить
Толику ничего не стал; на обратном пути они еще раз искупались – и
вернулись домой аккурат к ужину; за ужином Толик и Серёга, перебивая
друг друга, снова рассказывали бабуле, как они ловили рыбу, как Серёга
упал, запрокинув ноги выше головы, как Пират терроризировал дедулю,
желая тоже поучаствовать в рыбалке... ужин прошел весело; после ужина,
пожелав бабуле с дедулей спокойной ночи, взяв с собой ужин для Пирата,
усталые, но вполне счастливые бойскауты отправились на место своей
постоянной дислокации, – бесконечно длинный летний день завершился, и...
Серёга планировал перед сном предложить Толику вместе «снять
напряжение», как они сделали это вчера, но ранний подъём плюс активная
жизненная позиция в течение всего дня поставили на планах Серёги жирный
крест: едва голова Серёги коснулась подушки, как Серёга тут же провалился
в сон; Толик, докурив сигарету, вошел в комнату буквально через минуту
после Серёги, – Серёга реально спал, лёжа на животе, обняв подушку...
секунду-другую Толик смотрел на спящего Серёгу, потом быстро стянул с
себя шорты, сунул руку в трусы, потрогал-помял свой член, без всякой
конкретной мысли глядя на лежащего Серёгу, и, выключив свет, повалился
на постель свою; через минуту Толик тоже спал, успев подумать, что
завтра... завтра утром они, как только проснутся...
Утром мальчишки проспали – разбудил Серёгу и Толика Пётр Степанович,
присланный Зинаидой Ивановной: завтрак был давно готов, внуки не шли, и
Зинаида Ивановна, беспокоясь, не случилось ли что, послала за ними Петра
Степановича. Дверь была открыта, Пётр Степанович, зайдя в комнату и
обнаружив мальчишек спящими, зычно крикнул:
- Подъём, бойскауты! – глядя, как мальчишки открывают глаза. Пётр
Степанович бодрым голосом проговорил: – Вставайте, бойцы! День на улице,
а вы спите... поднимайтесь! Завтракать пора...
- Блин! Какой ты, дедуля, горластый...
– пробормотал Серёга, сладко
потягиваясь под простынёй, он перво-наперво повернул голову, чтоб
посмотреть, на месте ли Толик; Толик был на месте.
- Поднимайтесь! – весело произнёс Пётр Степанович, выходя из комнаты.
- Серый... – Толик, удостоверившись, что Пётр Степанович вышел – что он
уже во дворе и там разговаривает с Пиратом, откинул в сторону простыню и,
оттянув резинку трусов, с улыбкой продемонстрировал Серёге свой
напряженно торчащий, ало залупившийся член.
– Мой боец приветствует тебя...
- Взаимно! – без малейшего промедления отозвался Серёга и, точно так же
откинув в сторону простыню, оттянул резинку трусов своих; член у Серёги
тоже стоял; двумя пальцами, большим и указательным, Серёга оттянул к
основанию нежную, как пергамент, кожу, обнажая алую головку.
Лица мальчишек расплылись в улыбках, – лёжа друг против друга в своих
постелях, они смотрели то на свои торчащие члены, то на члены друг
друга,... они, без малейшего намёка на стеснение показывающие друг другу
свои утренние эрекции, своё подростковое возбуждение, весело смотрели в
глаза друг другу, и глаза их сияли от ощущения полноты юной жизни: они
выспались, дедуля пришел звать их на завтрак, впереди был новый день
беззаботного лета, новые дела и новые приключения... что ещё нужно, чтоб
быть счастливым? Лежа друг против друга в полумраке комнаты, слыша, как
дедуля во дворе что-то ласково втолковывает Пирату, они смотрели друг
другу в глаза, и... что-то происходило, невидимое, но смутно ощутимое, ещё
непонятное, но уже сладко тревожащее, тёплое, необъяснимо радостное, –
мальчишки, сладостно возбуждённые юными стояками, смотрели на
напряженные, алыми головками сочно пламенеющие члены друг друга,
вопрошающе всматривались в глаза друг друга, и им казалось, что они
слышат какую-то новую, ранее неведомую, еще не совсем внятную и оттого
непонятную, но уже странно чарующую музыку – манящую, куда-то
зовущую...
- Напряжение, – сказал Толик.
- Когда? – спросил Серёга.
- Найдём время, – Толик улыбнулся, решительно убирая свой колом стоящий
член в трусы. – Давай, Серый, вставать, а то дедуля опять придёт нас будить.
- Блин, какие они заботливые, наши дедуля с бабулей... никакой личной
жизни у внуков нет! – с дурашливой досадой проговорил Серёга; ему,
Серёге, хотелось бы снять напряжение вместе с Толиком прямо сейчас, не
вставая с постели, глядя, как это делает Толик, но... во дворе был дедуля,
который в любую минуту мог снова зайти в комнату, и Серёга, точно так же
спрятав негнущийся член в трусы, глядя, как стройный Толик, стоя к нему
спиной, уже надевает шорты, с тяжелым вздохом поднялся с постели...
конечно, они найдут время! – в этом Серёга ни секунды не сомневался.
Время нашлось после обеда... до обеда мальчишки ездили с дедулей на
дедулином ретро-мустанге по дальней – хорошей – дороге в райцентр, –
ближе к осени, когда не будет так жарко, дедуля планировал перекрыть
крышу на сарае, в котором зимовала корова Машка, для чего понемногу
запасался разным строительным материалом; в райцентре они втроём съели в
кафе по порции мороженого, точнее, одну порцию съел дедуля, а Серёга с
Толиком съели по две порции – с малиновым сиропом и с шоколадом, – кафе
называлось «Сказка», столики под разноцветными зонтиками стояли прямо
на тротуаре, и когда мимо проходила девчонка или несколько девчонок,
Серёга и Толик дурашливо переглядывались, мимикой показывая друг другу
либо своё восхищение, либо, наоборот, своё разочарование, чем немало
веселили Петра Степановича; на обратном пути они снова заехали к
приятелю Петра Степановича – не к тому, который в прошлый приезд
угощал Серёгу и Толика малиной, а к тому, которого в прошлый приезд не
было дома, – на этот раз дедулин приятель был дома, и пока дедуля и его
приятель о чем-то разговаривали, Серёга и Толик познакомились с внуком
этого приятеля: пацана звали Витей, пацан был примерно того же возраста,
что и Серёга с Толиком, но ни Толику, ни Серёге пацан не понравился – был
он, во-первых, толстый, а во-вторых, какой-то сонный, неразговорчивый...
домой мальчишки с дедулей вернулись аккурат к обеду. А вот после обеда...
Сразу после обеда Серёга и Толик на своих «мустангах» сгоняли на речку –
хотели искупаться, но на берегу сидели в плавках два взрослых парня, и,
когда Толик с Серёгой остановили своих «мустангов» в нескольких метрах от
них, парни эти, явно пьяные, тут же переключили своё внимание на
подъехавших мальчишек.
- Эй, пацаны! Давайте к нам! – гостеприимно махнул рукой один из парней.
- Нам некогда! – громко ответил Толик и, не глядя на Серёгу, чуть слышно
проговорил уже для Серёги: – Поедем отсюда...
- Выпить хотите? – другой парень стал приподниматься но, не удержав
равновесие, повалился набок.
- Мы не пьём после обеда! – весело отозвался Серёга, вслед за Толиком
быстро разворачивая своего «мустанга» на сто восемьдесят градусов.
- А когда пьёте? Вечером? После ужина? – засмеялся один из парней. – Мы
можем и после ужина...
- Мы вообще не пьём! И вам не советуем! – крикнул в ответ Серёга.
- Ну, тогда дайте нам на великах прокатиться... чего испугались? Пацаны! А
ну стойте! Стойте, кому говорят! У-у-у-у...
– пьяные парни, смеясь и
улюлюкая, что-то еще кричали мальчишкам вслед, но Толик с Серёгой их
уже не слышали: смеясь, они изо всех сил жали на педали, стараясь обогнать
друг друга, и всё это было весело и прикольно...
Искупаться на речке не получилось,
– мальчишки еще погоняли на
«мустангах» по улицам поселка и вернулись домой.
- Надо в душ сходить, освежиться, – проговорил Толик, и, сказав это, он
посмотрел на Серёгу вопросительно – посмотрел так, словно от Серёги
зависело, надо идти в душ освежаться или не надо.
- Вместе? – отозвался Серёга, вопросительно посмотрев на Толика; если б
Толик сказал «пойдём в душ сходим», то было б понятно, что вместе, а «надо
сходить»... до этого они ходили в душ порознь – по очереди, и потому
Серёга спросил-уточнил, вместе «надо сходить» или как.
- Ну-да, вместе, – Толик ответил с такой интонацией, словно они уже сто лет
ходили в душ вместе, и теперь вдруг это потребовалось уточнять. – А чего
здесь такого?
- Да ничего такого... а если кто-то придёт? – проговорил Серёга,
почувствовав, как его член в плавках стал медленно наполняться
предвкушающей сладостью.
- Кто придёт? – вопросом на вопрос отозвался Толик.
– Дедуля сказал за
обедом, что после обеда он будет отдыхать... бабуле здесь делать нечего –
она тоже не придёт... или ты, может, не хочешь?
- Хочу, – не задумываясь, ответил Серёга.
- Ну, так пойдём! – в голосе Толика прозвучало лёгкое нетерпение.
Секунду-другую мальчишки молча смотрели в глаза друг друга, словно
прислушиваясь к чему-то... они оба знали, ч т о сейчас они будут делать в
душевой кабинке, они оба хотели этого, члены у обоих уже твердели от
предвкушения, наливались зудящей сладостью, и вместе с тем... вместе с тем
у обоих было такое чувство, словно они сейчас на глазах друг у друга делать
э т о будут впервые, и чувство это не было чувством смущения или
стеснения, а было чувством каким-то новым и потому непонятным, –
секунду-другую мальчишки молча смотрели в глаза друг другу, словно
каждый пытался увидеть в глазах другого то, что смутно чувствовал сам.
- Пойдём! – прерывая молчание, повторил Толик.
- Пойдём, – эхом отозвался Серёга.
Толик по тропинке зашагал к душевой кабинке, и Серёга, глядя Толику
вслед, машинально сдавил, через шорты стиснул свой напряденный член, –
Серёга, не двигаясь с места, смотрел на Толика, смотрел, как Толик идёт, как
под свободными шортами при каждом шаге едва заметно двигаются круглые
булочки Толика, как шевелятся при каждом движении рук загорелые плечи
Толика, и... с силой сжимая через шорты свой сладко зудящий стояк, Серега
поймал себя на мысли, что, глядя на идущего к душевой кабинке Толика, он,
Серёга, думает не о своём предстоящем дроче, не о собственном кайфе, а он
смотрит на Толика – он думает о Толяне, и в этом... в этом было что-то
новое.
- Ну, ты чего? Идёшь или нет? – оглянулся Толик у входа в кабинку.
- Иду! – отозвался Серёга, и сердце у Серёги отчего-то сладко ёкнуло.
Стоя к Серёге спиной, Толик чуть наклонился, двумя руками сдёрнул с себя
шорты, вместе с шортами зацепив трусы, повесил шорты с трусами на
крючок и, отведя в сторону брезентовый полог, который заменял дверь,
скрылся в душевой кабинке, – подошедший Серёга на какой-то миг замер,
застыл в нерешительности, но соседей ни справа, ни слева не было, так что
никто посторонний увидеть Серёгин стояк не мог, и Серёга, точно так же
сдёрнув с себя шорты вместе с трусами, повесив шорты свои на крючок
поверх шорт Толика, шагнул в кабинку...
Кабинка летнего душа, сколоченная из досок, была совсем небольшой,
предназначалась она для одного человека, мыться-плескаться двоим в ней
было не очень удобно, но... разве мыться они пришли сюда, в эту кабинку
летнего душа? Толик стоял к Серёге лицом, и член у Толика тоже стоял,
задравшись алой обнаженной головкой вверх, к потолку.
- Вау! – Серёга, скользнув взглядом по напряженному члену Толика,
изобразил на лице дурашливое удивление, смешанное с таким же, тоже
дурашливым, испугом. – Чем ты тут занимаешься, развратник?
- Тем же, чем занимаешься в душе ты, когда один, – не раздумывая, ответил
Толик и, усмехнувшись, посмотрел на торчащий член Серёги; головка
Серёгиного члена была тоже обнажена.
- Да, но сейчас нас двое, – проговорил Серёга, в свою очередь посмотрев на
торчащий член Толика.
- Вот именно! – отозвался Толик.
Секунду-другую они молча смотрели друг на друга, словно прислушиваясь к
той новой музыке, которая возникла из ниоткуда, возникла сама собой и
теперь неуклонно нарастала, делалась всё отчетливее, всё различимее –
сладкая непонятная музыка трансформировалась, преобразовывалась в новое,
доселе неведомое ни Толику, ни Серёге желание... вроде всё было то же
самое, что уже было дважды: мальчишки были возбуждены, члены у них у
обоих стояли, и можно было приступать к тому, ради чего, собственно, они
сюда и пришли... всё было то же самое – и вместе с тем всё было по-другому:
вечером они дрочили, лежа в своих постелях, они делали это на расстоянии,
каждый был сам по себе, то есть в своём мальчишеском удовольствии, даже
глядя друг на друга, они были автономны, и единственное, что их
объединяло в их совместном дроче – это отсутствие какого-либо
предубеждения к своим занятиям, к своей подростковой мастурбации, –
вечером, лёжа в своих постелях, они дрочили так, как дрочили дома в
одиночестве, никакой музыки еще не было, и трусы они вечером с себя не
снимали совсем, а для удобства – для своего удобства, для собственного –
лишь приспустили, а теперь они были совершенно голые, и стояли они так
близко друг к другу...
- Серый... – чуть слышно произнёс Толик.
- Что? – отозвался Серёга.
- Хочешь потрогать?
Слово «потрогать» прозвучало совсем по-детски, как если бы они, Серёга и
Толик, были не взрослыми пацанами-подростками, а маленькими
мальчиками, в укромном месте уединившимися для «секретного
исследования» своих появляющихся возможностей, но ни Серёга, ни Толик
на эту детскость не обратили внимание, – Толик проговорил это чуть
слышно, почти шепотом, вопрошающе глядя Серёге в глаза, и тут же, не
дожидаясь Серёгиного ответа, сам протянул свою руку вперёд – осторожно
коснулся пальцами твёрдого, вверх задравшегося Серёгиного члена;
протягивая руку, Толик был почему-то уверен, что Серёга не отстранится, не
дёрнется в сторону, не воспротивится этому прикосновению – не отвергнет
такое предложение; и он, Толик, в своей уверенности не ошибся, тут же
почувствовав пальцы Серёги на члене своём.
Это было новое, ни Серёгой, ни Толиком еще никогда не испытываемое, им
обоим доселе неведомое, незнакомое ощущение – держать в руке чужой
член, одновременно с этим чувствуя, как чужие пальцы легонько сжимают,
стискивают в ответ член твой, – мальчишки, всё так же вопросительно,
вопрошающе глядя в глаза друг другу, на какой-то миг замерли, осознавая
эти новые для себя ощущения.
- У тебя горячий...
– прошептал Серега, нарушая молчание; Толик, не
отвечая, легонько двинул по такому же горячему стволу Серёгиного члена
пальцами, смещая тонкую нежную кожу на Серёгином члене к основанию,
сильнее натягивая уздечку под ало залупившейся головкой, и Серёга,
почувствовав, как это движение руки Толика тут же отозвалось хорошо
знакомой сладостью и в самом члене, и в промежности, невольно сжал,
стиснул ягодицы, тем самым подавшись по-мальчишески узкими бёдрами
немного вперёд – к Толику, к его горячей руке. – Хочешь мне подрочить? –
прошептал Серёга, вкладывая в вопрос, обращенный к Толику, своё
собственное желание.
- А ты хочешь? – точно так же, шепотом, отозвался Толик, и было непонятно,
что именно он уточнил: хочет ли Серёга ему, Толику, подрочить, или хочет
ли Серёга, чтобы он, Толик, ему, Серёге, подрочил тоже?
- Хочу! – не задумываясь, выдохнул Серёга.
- Ну, давай... ты мне, а я тебе! – чуть слышно проговорил Толик, и в голосе
Толика отчётливо прозвучало нетерпение; он отступил от Серёги на полшага
назад, чтобы дать большую свободу рукам для их взаимного танца.
Члены у обоих мальчишек, стоящих друг против друга, были твёрдые,
горячие... пятнадцатисантиметровые члены у обоих не просто были
напряжены, а задирались алыми головками вверх, так что требовалось
некоторое усилие, чтобы придать членам горизонтальное положение или, тем
более, нагнуть члены головками книзу; яички в мошонках, как это часто
бывает при сильном возбуждении, подтянулись вверх, и сами мошонки, тоже
подтянувшиеся, потемневшие от избытка пигментации, превратились в
небольшие полукруглые мешочки; Толик держал член Серёгин так, как он
держал при дрочках член свой, то есть держал тремя пальцами, только теперь
указательный и средний пальцы были сверху, а большой палец находился
снизу, аккурат под уздечкой; и Серёга тоже обхватил член Толика пальцами
точно так же, как при дрочках обхватывал член свой: отведя три пальца в
сторону, Серёга большой и указательный пальцы сомкнул вокруг члена
Толика в виде кольца... мальчишки, стоящие друг против друга –
вопрошающе глядя друг другу в глаза, сначала осторожно, словно пробуя-
испытывая этот новый для себя формат дрочки, раз-другой двинули
пальцами на стволах друг друга, невольно прислушиваясь к новым
ощущениям... всё было ok, и они, голые, стоящие друг против друга в
кабинке летнего душа, уверенно задвигали, затанцевали руками,
протянутыми друг к другу...
В принципе, это был тот же самый дроч, привычный и сладкий, когда тонкая
нежная кожа, эластично обтягивающая несгибаемо твёрдый ствол, с разной
степенью интенсивности перемещается вдоль ствола, двигается туда-сюда, от
головки к основанию, и крайняя плоть, обрамляющая головку у основания,
то раскатывается по верхней части ствола, удаляясь от головки, то,
сворачиваясь в окаймляющий рубчик, снова возвращается к головке, уже не
алой, а потемневшей, сочно налившейся багрянцем... и Толик, и Серёга уже
столько раз делали это – «гоняли шкурку на стояке», что давно бы сбились со
счета, если б вздумали считать-учитывать все разы, и в этом смысле это был
самый обычный дроч, давно освоенный, привычный и сладкий... и в то же
время это был необычный дроч, потому что оба они – и Серёга, и Толик –
впервые дрочили не себе, а д р у г о м у, – стоя в кабинке летнего душа –
привычно двигая руками, мальчишки молча дрочили друг другу, и это... по
способу получения наслаждения и форме достижения оргазма это была всё та
же мастурбация, но мастурбация подразумевает самоудовлетворение, а
Серёга и Толик удовлетворяли друг друга, и потому это уже никак не могло
быть обычным самоудовлетворением – форма и содержание явно не
стыковались, противоречили друг другу; конечно, отдавая приоритет форме,
это можно было бы назвать мастурбацией взаимной, но взаимная
мастурбация – это, опять-таки, уже никакое не самоудовлетворение, «когда
тихо сам с собою», – мальчишки, сопя и содрогаясь, молча, с упоением
дрочили друг другу, и... такая в з а и м н о с т ь неизбежно наполняла
старую форму новым содержанием, а это был уже другой, совсем другой
способ получения наслаждения и другая, совсем другая форма достижения
оргазма,
– в этом-то и была необычность обычного, была новизна:
чувствовать на своём члене ч у ж и е пальцы, ощущая при этом пальцами
своими чужой член...
Впрочем, ни Толик, ни Серёга, стоящие в кабинке летнего душа, совершенно
не думали о том, почему т а к а я мастурбация уже не могла быть
мастурбацией в том смысле, в каком называют самоудовлетворения, –
мальчишки дрочили друг другу, и это было совсем другое, новое... глядя то
на свои член, сжимаемый не своими пальцами, то на свои пальцы,
сжимающие не свой член, осмысливая эту новую близость, возникшую
между ними, они, энергично двигая руками, протянутыми друг к другу, то и
дело смотрели в глаза друг друга, словно каждый во взгляде другого старался
увидеть отблеск собственных ощущений...
- Приятно? – спросил-выдохнул Толик, ритмично двигая правой рукой.
- Да, – выдохнул-ответил Серёга, точно так же ритмично двигая правой
рукой своей. – А тебе?
- И мне... кайф! – отозвался Толик.
Музыка, еще утром возникшая из ниоткуда и потом весь день нарастающая,
куда-то зовущая, чуть приглушилась, достигнув цели, – древняя, как сама
жизнь, музыка эта весь день подталкивала мальчишек друг к другу, на пути
их взросления обещая им новые, еще неиспытанные ими, неведомые им
наслаждения... и Серёга, и Толик, оба голые, стоящие друг против друга в
кабинке летнего душа, кайфовали не просто от дрочки, а кайфовали от
дрочки взаимной–оникайфовалиотосознания,чтоони вместе, что
наслаждение у них о б щ е е, что это общее наслаждение с каждой минутой
всё крепче и крепче соединяет их узами какой-то другой, новой и
сладостной, дружбы... впрочем, ни Толик, ни Серёга об этом не думали –
они это чувствовали-осознавали, глядя друг другу в глаза...
- Толян... – Серёга, прекратив двигать рукой, обхватил член Толика ладонью,
несильно сжал твёрдый горячий ствол, так что напряженный член Толика
оказался в плену Сёрегиного кулака. – Хочешь, чтоб было ещё приятней?
- Хочу, – коротко отозвался Толик, остановив руку свою – вопросительно
глядя на Серёгу.
- Давай ладони намылим... я так дома делаю, когда душ принимаю, – Серёга
взял с узенькой полочки мыло. – Погоняем лысых кулаками...
- Давай... погоняем лысых кулаками, – тихо рассмеялся Толик; он поднял
вверх руку – открыл кран, и на мальчишек сверху ударили упругие струи
горячей воды. – А ты, когда душ принимаешь, всегда дрочишь?
- Ну, не всегда, конечно, но часто... по обстоятельствам, когда как, –
улыбнулся Серёга, намыливая ладонь правой руки. – На, мыль тоже, – Серёга
протянул мыло Толику. – А ты в ванной разве не дрочишь?
- Дрочу, – отозвался Толик; он отвел руку с намыленной ладонью в сторону,
чтоб вода, льющаяся сверху, не смывала мыло, и, снова подняв другую руку
вверх, закрыл кран. – Ты, блин, прикольно сейчас сказал...
- Про что? – Серёга, вновь протянув свою правую руку к Толику, обхватил
мыльной ладонью твёрдый горячий Толиков член.
- Про «погоняем лысых кулаками», – Толик, точно так же обхватив
намыленной ладонью член Серёгин, снова тихо рассмеялся. – Я такое ещё не
слышал... сам придумал?
- Нет, – Серёга, глядя на Толика, рассмеялся в ответ. – У нас в классе есть
пацан один, мы называем его Профессор. Он на одни пятёрки учится, во всех
школьных олимпиадах участвует, и вообще весь такой положительный... но
суть не в этом. У этого пацана лицо такое... белое-белое лицо – словно мукой
присыпано...
- Альбинос? – перебил Толик.
- Да фиг его знает! В школе его все знают и еще называют Бледнолицым. Ну,
и вот... он, допустим, стоит на перемене в коридоре, а к нему подходят
старшеклассники и говорят: «Профессор, ты сегодня какой-то бледный...
опять всю ночь лысого гонял под одеялом?» – спросят так и ржут. И так
постоянно – всё время про лысого у него спрашивают, прикалываются... или,
допустим, он на перемене зайдёт в туалет, чтоб отлить, а там эти
старшеклассники тусят, и тоже прикалываться начинают: «Профессор,
покажи нам лысого! Он тоже белый – бледнолысый?» – спросят так и ржут...
постоянно пристают с такими вопросами – всё время прикалываются!
- А что – у него, у пацана этого, писюн реально белый? – спросил Толик.
- Я не знаю. Я же не видел, какой у него писюн, – отозвался Серёга.
- А я видел однажды, как старшеклассник дрочил в туалете – гонял лысого, –
Толику явно понравилось Серёгино выражение «гонять лысого».
- На перемене? – уточнил-удивился Серёга.
- Зачем на перемене? На переменах в туалете полно пацанов... он во время
урока дрочил, когда в туалете никого не было... я, короче, на уроке
отпросился в туалет, захожу, а там стоит десятиклассник – типа тоже
отливает. У нас унитазы отделены друг от друга перегородками, то есть
такие типа кабинки, но дверей нет – просто небольшие перегородки, и всё...
- У нас в школьном туалете тоже так, – перебил Серёга Толика. – И что? Ты
заходишь...
- Я заскакиваю, а пацан этот, десятиклассник, стоит ко мне спиной – типа
отливает. А я, когда мимо него проходил, непроизвольно скосил взгляд, а у
него стояк... ну, то есть, я увидел мельком только раздувшуюся головку
тёмно-красную, какой она становится, когда дрочишь... ну, и вот: я отливаю,
а пацан просто стоит – и не ссыт, и не уходит... ну то есть, он явно ждал,
когда уйду я. Я ещё специально помедлил – отлил и тоже минуту или две
постоял, брюки застёгивая, заправляя в брюки рубашку, и пацан этот тоже
стоял, не уходил – ждал, когда я уйду... ну, я ушел, а он остался...
- Так ты не видел, как он дрочил? – уточнил Серёга.
- Ну, он же не мог при мне дрочить – гонять лысого! – хмыкнул Толик. – Я
только видел, что у него стояк. И он явно стоял и ждал, когда я уйду...
видимо, тоже отпросился на своём уроке типа в туалет, а сам...
- Отпросился, чтоб сбросить напряжение, – рассмеялся Серёга.
– Дурак какой-то... разве нельзя этим дома заняться?
- Ну, фиг его знает! Может, дома у него нет такой возможности... или,
может, ему так сильно захотелось, что он не мог дотерпеть до дома... во
время уроков в туалете нет никого – вот он этим и воспользовался... дурак,
конечно!
Мальчишки, разговаривая – рассказывая свои школьные истории, так или
иначе связанные с сексом – одновременно, чтобы руки не пребывали в тупом
застое, легонько тискали, сжимали мыльными ладонями напряженные члены
друг друга, чувствуя, как даже эти лёгкие прикосновения отзываются и в
самих членах, и в промежностях приятной сладостью.
- Приятно? – спросил-уточнил Серёга, глядя Толику в глаза; это был
риторический вопрос – об этом можно было бы не спрашивать, но Серёге
вдруг захотелось, чтобы Толик ответил на этот риторический вопрос.
- Да! – односложно выдохнул-ответил Толик, глядя в глаза Серёге. – А тебе?
- И мне... мне тоже приятно! Давай... делай, как я, – проговорил Серёга,
глядя то на член Толика, то на член собственный.
Это была совсем другая техника дроча – теперь не пальцы, точечно
сжимающие члены, гоняли-двигали тонкую кожу вдоль стволов, скатывая-
раскатывая по стволам крайнюю плоть, а вдоль стволов, от багрянцем
пламенеющих головок до самого основания, до кустистых лобков, двигались
намыленные ладони, свёрнутые в кулаки, и кулаки эти не сжимали стояки, а
именно скользили вдоль стояков, задевая крайнюю плоть и уздечки, – члены
как бы входили в кулаки, скользили в кулаках, и это было не менее приятно,
чем предыдущая техника.
- Серый, подожди... просто подержи руку, не двигай рукой, – прошептал
Толик, нарушая молчаливое – своё и Серёгино – сопение. – Я тебя в кулак
потрахаю...
Серёга, не разжимая ладонь – не выпуская член Толика из кулака, послушно
остановил движение своей правой руки, и Толик, выпустив из своего кулака
Серёгин член, тут же обе руки положил Серёге на бёдра, – обхватив
ладонями Серёгины бёдра, Толик для удобства чуть раздвинул, расставил в
стороны ноги и, как бы примериваясь, раз-другой двинул бедрами своими
навстречу Серёгиному кулаку.
- Опусти руку чуть ниже, – прошептал Толик, подбирая оптимальное
сочетание кулака и члена.
Серега опустил кулак с членом Толика чуть ниже, и Толик, держа Серёгу
ладонями за бёдра, ритмично задвигал, заколыхал бёдрами своими, вгоняя
свой мыльный стояк в мыльный Серёгин кулак... это уже был не просто
дроч, а это было что-то другое – совершенно новое! Член скользил в кулаке
взад-вперёд, натянутая уздечка тёрлась о Серёгины пальцы, крайняя плоть не
раскатывалась по стволу, как при обычном – сухом – дроче, но тоже
двигалась, задеваемая пальцами, и ощущение было такое, как будто член
скользит в горячем отверстии, – глядя Серёге в глаза, Толик с наслаждением
двигал задом, сладострастно сжимая, стискивая ягодицы...
- Классно? – прошептал-спросил Серёга, глядя, как Толик двигает членом в
его кулаке.
- Да... офигенно! – отозвался Толик.
- Давай, теперь я... я тоже так подрочу...
– Серёга разжал кулак, и член
Толика, дёрнувшись, тут же задрался обнаженной вишнёвой головкой вверх.
- Давай...
– Толик, левую руку положив Серёге на плечо, ладонью правой
руки обхватил Серёгин член, и Серёга, точно так же взяв толика за бёдра,
точно так же раздвинув, для удобства пошире расставив ноги, задвигал,
заколыхал задом, вгоняя свой член в кулак Толика...
Мальчишки экспериментировали... оказалось, что даже в таком формате, как
простой дроч, можно придумывать разные конфигурации, и Серёга, погоняв
свой член в неподвижном кулаке Толика, попробовал использовать кулак
Толика по-другому: держа ладонями Толика за бедра, Серёга стал ритмично
двигать-дёргать Толика на себя – Толик, послушно подчиняясь Серёгиным
ладоням, сжимающим его бедра, вместе с правой рукой, в которой был член
Серёгин, задвигался, заколыхался задом взад-вперёд, и получилось, что
Серёга не сам вгоняет член в кулак, а наоборот: он, Серёга, рывками
натягивает, насаживает скользящий кулак Толика на свой колом стоящий
член... так тоже было классно – и прикольно, и приятно! Потом так
попробовал Толик, натягивая на свой член кулак Серёгин. Потом они снова
дрочили друг другу... сладостное наслаждение плавилось у мальчишек и в
самих членах, и в промежностях – оно то отступало и как бы притуплялось,
уходило в засаду, то нарастало вновь, готовое в любой момент взорваться
сладчайшими оргазмами...
Первым почувствовал приближение оргазма Толик, – дёрнув задом назад,
рывком выдернув свой член из мыльного Серёгиного кулака, Толик
одновременно соскользнул кулаком с члена Серёги, освободившейся
ладонью обхватил член свой, сжал его, натягивая уздечку, пальцы другой
руки сунул себе между ног, вдавил подушечки пальцев в набухшую, огнём
пылающую промежность... всё это Толик проделал молниеносно, буквально
в одну секунду, и уже в следующую секунду, с силой сжимая, стискивая
ягодицы – непроизвольно подавшись пахом вперёд, в сторону Серёги,
четырнадцатилетний Толик выпустил длинную перламутровую струйку...
Серёга, едва Толик освободил его правый кулак от члена, а его член от
кулака, проделал практически то же самое – обхватил ладонью член свой,
сжал его в кулаке, стремительно сунул кисть левой руки себе между ног,
коснулся, как это делал он часто, подушечкой указательного пальца туго
сжатой дырочки девственного ануса, и – в тот момент, когда сперма Толика
ляпнулась чуть ниже пупка ему на живот, выпустил в сторону Толика
струйку свою... то ли ему, Серёге, нужно было тоже выгнуться в сторону
Толика, то ли Серёгин выстрел на этот раз оказался слабее, чем у Толика, а
только Серёгина струйка, не долетев ответно до живота Толика, спикировала
вниз – ляпнулась на ногу Толика чуть выше коленки, – мальчишки,
сжимающие в мыльных кулаках свои члены, смотрели друг на друга, тяжело
дыша...
Какое-то время они молчали, – глубоко дыша приоткрытыми ртами, они
молча смотрели друг на друга, чувствуя, как их подростковые, но от этого не
менее сладкие оргазмы медленно испаряются, а напряжение сменяется
лёгкой и приятной опустошённостью...
- Серый... – нарушая молчание, негромко проговорил Толик; он на секунду
опустил взгляд вниз, посмотрел на свой член, потом посмотрел на член
Серёги и, снова вскинув взгляд вверх, посмотрел Серёге в глаза.
– Тебе понравилось?
- А тебе? – чуть помедлив, произнёс Серега, глядя в глаза Толику; ему,
Серёге, понравилось, и даже очень понравилось; так что можно было об этом
даже не спрашивать, это было очевидно, и Толяну тоже понравилось, в чём
Серёга нисколько не сомневался, но почему-то хотелось услышать это друг
от друга – хотелось, чтоб это было сказано, произнесено, зафиксировано
вслух.
- И мне... мне тоже понравилось, – Толик улыбнулся. – Ты классно дрочишь,
мой младший брат!
- Ты тоже... тоже дрочишь классно, мой старший брат! – в ответ улыбнулся
Серёга.
Конечно, всё получилось классно! И дело было не только в сладостных
оргазмах, которые сами по себе являются квинтэссенцией земного
удовольствия, – дело было ещё и в том, что музыка... это только казалось и
Толику, и Серёге, доселе не имевшим никакого – ни душевного, ни
физического – опыта однополости, что непонятная, куда-то зовущая музыка
возникла из ниоткуда, – вечная музыка, вдруг зазвучавшая для этих
мальчишек, самым естественным образом родилась-возникла из их
открытого всем ветрам взросления, из их взаимной симпатии, быстро
сделавшей их друзьями, из их совместного времяпрепровождения... слишком
много факторов, органично дополнивших друг друга, сошлось-переплелось
для того, чтобы вечная музыка неизбежно родилась-возникла, и она, эта
музыка, в юных сердцах и Серёги, и Толика проснулась и зазвучала –
поманила-позвала их навстречу друг другу, чтоб они вместе открыли и для
себя, и друг для друга ранее неведомый им мир... миллионы мальчишек во
все времена на всех континентах открывали для себя этот мир взаимного
притяжения, миллионы мальчишек на всех континентах открывают этот мир
сегодня, и Толик с Серёгой на этом пути своего стремительного взросления
не стали исключением...
- Смотри, блин...
– весело проговорил Серега, указательным пальцем
показывая на свой живот, по которому медленно стекала перламутровая
сперма Толика, – ты на меня кончил...
- Смотри! – Толик, весело глядя на Серёгу, кивком головы показал на свою
ногу, по которой стекала к коленке перламутровая сперма Серёги. – Ты на
меня тоже кончил...
Мальчишки, глядя друг на друга, весело рассмеялись. Их члены, еще недавно
напряженные, стоявшие несгибаемо, обмякли – опустились вниз, но не
съёжились, не превратились в пипетки, а внушительно висели толстыми
сардельками, опустошенные яички в мошонках тоже опустились, и под их
тяжестью сами мошонки снова расслабленно провисли – посветлевшая кожа
мошонок вновь рельефно выделила, обрисовала крупные пацанячие яички.
- Давай обмываться, – деловито проговорил Толик, поднимая вверх руку,
чтоб открыть кран.
- У тебя волосы подмышкой... густые, – проговорил Серёга, скользнув
взглядом по руке Толика; естественно, у четырнадцатилетнего Толика были
подмышками волосы, и они были густые, и Серёга это видел раньше, но
раньше он не обращал на это никакого внимания, а теперь почему-то
внимание обратил – и сказал об этом так, как будто увидел это впервые.
- А у тебя? – отозвался Толик. – Подними руку...
Толик тоже раньше видел, что у Серёги подмышками волосы, но у Толика –
точно так же, как и у Серёги – не возникало даже мысли заострить на этом
своё внимание: ну, растут и растут... у всех растут! Но теперь что-то
изменилось, и вдруг всё это стало для обоих мальчишек интересным, странно
волнующим: члены друг друга, волосы на лобках, волосы подмышками... и
вообще всё-всё! Улыбки, интонации голоса, выражение глаз...
- У меня волосы тоже растут, но не такие густые, как у тебя...
– Серёга послушно поднял руку, показывая Толику свою подмышку.
- Да. Зато у тебя длиннее...
– проговорил Толик, рассматривая подмышку
Серёги. – У тебя и над писюном волосы тоже длиннее, чем у меня...
Они оба одновременно опустили глаза вниз, рассматривая волосы друг у
друга на лобках; действительно, у Серёги волосы были длиннее и росли они
на лобке двумя кустиками по бокам от члена, и еще редкие длинные волосы
росли по кругу у основания члена, а у Толика волосы росли по всему лобку и
они были гуще, но были короче; и ещё у Толика словно была на животе
прочерчена ровная горизонтальная линия, выше которой уже не наблюдалось
ни одного волоска, живот у Толика был младенчески чист, а у Серёги такой
границы не было и редкие волоски уже начинали пробираться по животу к
пупку... и еще, если пристально всмотреться, можно было заметить, что член
у Толика чуть больше, чем у Серёги, но это если пристально всматриваться, а
они всматривались друг в друга неравнодушно, пристально, словно только-
только познакомились и теперь один одного изучали.
- Ты измерял свой член? – спросил Серёга, глядя на член Толика.
- Нет, – Толик отрицательно качнул головой; он посмотрел на свой член,
потом снова перевёл взгляд на член Серёги. – А ты?
- Я тоже нет, – отозвался Серёга. – Надо будет измерить...
- Зачем? – во взгляде Толика отразилось удивление.
- Ну, просто... – Серёга сам не знал, зачем им нужно измерять члены. – Чтоб
знать...
- Измерим, если надо... если ты хочешь знать, – Толик рассмеялся, шутливо
толкая Серёгу плечом. – Давай обмываться...
- Давай... а то Пират уже волнуется, думает: куда бойскауты пропали? –
рассмеялся Серёга, в ответ плечом в плечо толкая Толика.
Дрочить друг другу в кабинке летнего душа было удобно, и даже очень
удобно, а вот мыться двоим одновременно было уже тесно: во-первых, под
бьющие струи воды нужно было вставать по очереди, и пока кто-то один
стоял под душем, кто-то другой в это время не мог даже хорошо намылиться
из-за обильно летевших брызг... и всё равно было классно: мальчишки
толкались, смеялись, дурачились, стараясь ухватить друг друга за члены, и
при этом друг от друга со смехом уворачивались, не давали друг другу это
сделать... они, может, так «освежались» бы до самого вечера, но в баке
кончилась вода, и водные процедуры пришлось закончить.
Пират встретил «пропавших бойскаутов» радостным вилянием хвоста.
- Ах ты, развратник! – Серега ласково потрепал Пирата за холку, потеребил
пальцами у него за ухом. – Ну, Пират, признавайся честно, чем ты тут без нас
занимался... а? Мы с Толяном никому рассказывать не будем, это будет наш
общий маленький секрет... колись, Пират, колись! Баловался сам с собой,
пока нас не было? Или как?
- Ты, Пират, спроси у Серёги, чем сейчас он занимался... – рассмеялся Толик,
закуривая.
- А чем Серёга сейчас занимался? Серёга помогал сейчас брату своему,
Толяну, снимать напряжение – Серёга, Пират, нужным делом занимался,
полезным... – Серёга, обращаясь как бы к Пирату и говоря о себе в третьем
лице, повернул голову в сторону Толика – весело подмигнул Толику. – А вот
чем сам Толян занимался во время этой приятной процедуры... спроси,
Пират, у Толяна!
- Да-да, Пират, спроси у Серёги, чем занимался Толян в это самое время –
кому помогал Толян снимать напряжение...
У мальчишек было отличное настроение – они зубоскалили, смеялись,
прикалывались и друг над другом, и над Пиратом, который весело крутил
хвостом, не понимая, о чём мальчишки говорят, но при этом отлично
чувствуя их настроение... впрочем, это было даже не настроение, а какое-то
новое состояние и у Толика, и у Серёги – состояние непонятной, рвущейся
наружу радости, когда рядом с тобой тот, которого ты чувствуешь так же, как
самого себя, и не нужно о чём-то умалчивать или что-то недоговаривать, не
нужно бояться, что скажешь какую-то глупость, что тот, кто рядом с тобой,
может тебя не так понять... это было совершенно новое состояние, но ни
Серёга, ни Толик не пытались это своё состояние понять – они просто
чувствовали, что вместе быть им офигенно приятно... они налили в бак воду,
чтобы завтра, как сказал Серёга, «было чем освежаться после трудового дня»,
они ещё поиграли с Пиратом, потом оседлали своих «мустангов» – погоняли
наперегонки по пыльным улицам поселка, совершенно не замечая, что улицы
пустынны...
- Я думаю, Серый, что нам пора навестить бабулю с дедулей... ты как
считаешь? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Едем! – отозвался Серёга, безошибочно поняв Толика.
– Я тоже
проголодался.
Они направили своих «мустангов» к дому Зинаиды Ивановны.
- Бабуля! – энергично проговорил Серёга, входя в летнюю кухню, где
Зинаида Ивановна, сидевшая за столом, делала салат. – Бойскауты прибыли
на ужин!
- Вы ж мои золотые...
– лицо Зинаиды Ивановны расплылось в доброй
радушной улыбке. – Проголодались?
- Да! – не сговариваясь, одновременно ответили Толик и Серёга и, посмотрев
друг на друга, рассмеялись.
- Сейчас, мои хорошие, сейчас... салат уже готов, сейчас поджарю яичницу,
и будем ужинать... минут через двадцать всё будет готово. Зовите пока
дедушку – он на хоздворе столярничает.
- Может, бабуля, тебе надо что-то помочь? – деловито проговорил Серёга,
глядя по сторонам.
- Что помочь? – не поняла Зинаида Ивановна.
- Ну... может, надо что-то сделать по хозяйству...
– Серёга сам не знал,
какую помощь они с Толиком могут оказать Зинаиде Ивановне, но Серёгу
переполняла энергия, ему хотелось делать что-то хорошее и доброе. – А то
мы дедуле всё время помогаем, а тебе ещё ни разу ни в чём не помогли...
- Да, бабуля! Ты говори, если надо что сделать, – поддержал Серёгу Толик.
- Вы ж мои золотые! – с умилением повторила Зинаида Ивановна, любуясь
внуками – переводя взгляд с Толика на Серёгу, с Серёги на Толика. – Ничего
пока помогать надо... погуляйте двадцать минут, и будем ужинать.
- На меня, бабуля, жарь четыре яйца... или пять, если яйца мелкие, – на
всякий случай уточнил Серёга. – На тебя, Толян, сколько?
- Тоже четыре или пять, – не раздумывая, отозвался Толик. – Мне, бабуля,
как Серому...
- Мы пока в зоопарк сходим, – проговорил Серёга.
- В какой зоопарк? – глаза у Зинаиды Ивановны сами собой округлились от
недоумения.
- Ну, там, где куры... посмотрим, как куры несутся.
- Так они же с утра несутся, – рассмеялась Зинаида Ивановна. – Зоопарк...
надо ж такое придумать!
- Ничего я не придумал! – возразил Серега. – Я, когда был в зоопарке, видел
там кур – точь-в-точь, бабуля, как у тебя! Ты, Толян, был в зоопарке?
- Был, – Толик кивнул головой.
- Видел там кур?
- Нет, – Толик отрицательно качнул головой. – Из птиц были только орлы,
павлины, попугаи...
- Ну, зоопарки тоже разные бывают, – проговорил Серёга таким тоном,
словно он был во всех зоопарках мира. – Пойдём!
Толик не понял, зачем им нужно идти смотреть на самых обычных кур, но
Серёга сказал «пойдём!», и Толик ответил:
- Пойдём! – у Толика было такое настроение, что идти с Серёгой он готов
был куда угодно. Впрочем, цель визита «в зоопарк» прояснилась уже в
следующую минуту.
- Ты видел, как петух кур трахает? – поинтересовался у Толика Серёга, едва
они отошли от летней кухни, где Зинаида Ивановна готовила ужин.
- Ну... видел, – Толик посмотрел на Серёгу с лёгким недоумением. – И что?
- А то! Ты видел, как петух курочке в с т а в л я е т? – напористо проговорил
Серёга, вопросительно глядя на Толика.
Толик почувствовал легкое замешательство... конечно, Толик видел, и даже
видел неоднократно, как петух, запрыгнув на курицу, прижав курицу к земле,
её, курицу, энергично т о п ч е т, но что и куда он при этом вставляет... об
этом Толик никогда не думал.
- Он не вставляет... – неуверенно проговорил Толик.
- Как не вставляет? – живо отозвался Серега.
– Все вставляют, а он не
вставляет... тогда что получается? Тогда получается, что можно просто
поймать курицу, придавить её к земле, помять сверху руками – и она от этого
снесётся? Или как?
- Я не знаю... – Толик выглядел озадаченным. – Так, наверное, не получится,
чтоб руками яйца делать... ну, то есть, так куры не будут нестись... или как?
- Значит, петух должен курице что-то куда-то всовывать... все всовывают! –
убеждённо проговорил Серёга.
- Ну, блин... ты меня, Серый, озадачил! – Толик рассмеялся.
– А тебе это зачем? Хочешь петушком поработать?
- Да ну просто интересно...
– Серёга рассмеялся вслед за Толиком.
– Мне, когда я приехал, а тебя еще не было, дедуля показывал бабулино хозяйство...
ну, типа экскурсии – я был типа экскурсантом, а дедуля был гидом. Вот...
подошли мы к куриному вольеру, и в это время петух стал курицу трахать.
Ну, если б я был один, я бы, конечно, присмотрелся, как у них это
происходит – что и куда петух курочке засовывает... но рядом стоял дедуля,
и я сделал вид, что мне это совершенно неинтересно. А сейчас вот
вспомнил... идём, пока время есть до ужина! Может, понаблюдаем... надо
же выяснить этот вопрос!
- Идём! – с готовностью отозвался Толик, которому тоже стало интересно,
как это всё происходит у кур.
Утомлённые долгим жарким днем, куры выглядели какими-то
заторможенными, сонными; петух смотрелся чуть бодрее, но и он не
проявлял ни малейшего сексуального задора, – и петух, и курочки явно не
были расположены демонстрацией половых актов удовлетворять здоровую
любознательность юных натуралистов.
- Они уже спать собираются, – оценил состояние петуха и кур Толик.
- Конечно, за день натрахались...
– хмыкнул Серёга.
– Надо будет утром понаблюдать!
- Вы на что там смотрите? – раздался голос Петра Степановича, и
мальчишки, невольно вздрогнув, одновременно оглянулись.
- Да вот, дедуля...
– Серёга на секунду запнулся, но уже в следующую
секунду, глядя на подошедшего Петра Степановича, заговорил бойко и
уверенно. – Бабуля нас за тобой послала, чтоб сказать тебе, что сейчас мы
будем ужинать. А на ужин сегодня будет яичница, и мы хотели посмотреть,
как курочки несутся...
- Да кто ж вечером несётся? – Пётр Степанович от души рассмеялся. – К уры
с утра несутся... а сейчас они уже спать готовятся – день их, куриный, уже
закончился.
- Понятно, – Серёга кивнул головой – Я Толяну тоже так сказал, Ну, что куры
несутся только утром. А Толян мне не поверил – говорит: «Пойдём
посмотрим – они вечером тоже несутся...»
- Что ты врешь! – Толик, изобразив на лице изумление, рассмеялся. – Сам ко
мне пристал: «пойдём» да «пойдём»...
- Вот только не надо, Толя, теперь стрелки на меня переводить! –
назидательно проговорил Серёга, придав при этом голосу и лицу
максимальную строгость, и только глаза Серёгины, устремлённые на Толика,
искрились весёлым смехом.
- Кто переводит стрелки? – неподдельно изумился Толик. – Ты же сам мне
сказал...
- Ла-ла-ла-ла-ла-ла! – не давая Толику договорить, «включил глушилку»
Серёга и тут же, не делая паузу, резко сменил тему разговора: – Всё, идёмте
ужинать!
- Ох, болтуны! – рассмеялся Пётр Степанович. – Идёмте! А то яичница уже,
наверное, остывает...
За ужином Серёга и Толиком рассказали, как после обеда они хотели
искупаться на речке, но на берегу сидели взрослые пьяные парни, и они,
Серёга и Толик, купаться не стали, опасаясь, что, пока они будут нырять и
плавать, эти пьяные парни завладеют их «мустангами».
- Это, наверное, Колька Дубцов с дружком своим был, – предположила
Зинаида Ивановна. – Светленький такой?
- Да, один белобрысый был, – подтвердил Серёга, отправляя в рот кусок
яичницы.
- Точно он! Хороший был парнишка – добрый, уважительный... я его с
малых лет знаю – вместе с его матерью в детском садике работала, когда ещё
был у нас детский садик, вместе детишек кормили...
– Зинаида Ивановна, вспоминая, улыбнулась.
– Колька этот в армии отслужил, вернулся, сразу
женился на райцентровской, и лет пять я его не видела... мать его умерла,
Колька мать похоронил и пять лет сюда носа не показывал. А этой зимой
встречаю его на улице – говорит, что семейная жизнь дала трещину, что
работает он... ну, всё время ездит куда-то... как, Пётр Степанович, эта работа
называется, когда нужно куда-то ездить? – Зинаида Ивановна вопросительно
посмотрела на Петра Степановича.
- Вахта называется. На вахту он ездит, – не задумываясь, отозвался Пётр
Степанович.
- Вот... сказал мне Колька, что работает он на вахте и что теперь после вахты
он будет приезжать сюда, в Сосновку – здесь будет жить, потому как с женой
временно развёлся и теперь его дом здесь... ну, а как приезжает с вахты, так
беспробудно пьёт – ходит всё время навеселе... видела б мать его, во что он
превратился! – Зинаида Ивановна горестно вздохнула.
- Ну, а чего ему не пить? – проговорил Пётр Степанович.
– Заработает –
пропьёт. Заработает – пропьёт. Весь смысл жизни в этом... легко живёт!
- Да Колька-то, может, и не пил бы, если б не этот дружок его, который с ним
рядом постоянно крутится... вместе работают, вместе пьют... сопьётся
Колька! А дружок этот словно бездомный – каждый раз вместе с Колькой
сюда, в нашу Сосновку, приезжает. Почему он домой не едет?
- Может, некуда ему ехать...
– проговорил Пётр Степанович, докладывая в
свою тарелку со стоящей посередине стола сковородки кусок яичницы. – Я
спрашивал Кольку, что за друг с ним крутится, и Колька сказал мне, что это
его армейский друг – в армии они вместе служили, что он, этот парень,
детдомовский, что у него возникли какие-то сложности с жильём и потому
он, Колька, его временно выручает... так мне Колька объяснил.
- Так Колька уже лет пять или шесть как с армии вернулся! – резонно
заметила Зинаида Ивановна, подкладывая яичницу в тарелку Сереге и в
тарелку Толику. – Если он сослуживец Колькин, то за это время можно было
и жениться, и ребеночка родить, и с жильём всё порешать, а не болтаться по
чужим домам...
– в голосе Зинаиды Ивановны послышалось явное неодобрение.
- Ну-да, вот как Колька...
– хмыкнул Пётр Степанович.
– И женился, и
развёлся, и с жильём всё порешал... хорошо, что у Кольки здесь, в Сосновке,
дом родительский остался – Кольке было куда приткнуться. А если б не было
этого дома? Откуда мы знаем, что там у друга этого за проблемы?
- Ну, и так можно сказать, – согласилась с Петром Степановичем Зинаида
Ивановна. – Чужая жизнь – потёмки... может, и правильно это, что Колька
помог товарищу. Вот если б только они ещё не пили... жалко мне Кольку –
сопьётся он с эти своим товарищем... вот я о чём думаю!
Серёга с Толиком, уплетая яичницу, то и дело накалывая из общей чашки
салат, молча слушали про чужую жизнь, которая потёмки, не проявляя к
разговору дедули с бабулей ни малейшего интереса, – если б они знали, что
им придется ещё соприкоснуться с этой чужой жизнью и, главное, к а к
соприкоснуться, они наверняка бы захотели узнать и про Кольку, и про его
армейского друга побольше, но... кто знает сегодня, что будет завтра?
Уплетая яичницу – слушая вполуха разговор бабули с дедулей, Серёга и
Толик невольно думали о том, что будет вечером у них – после всего того,
что было в кабинке летнего душа, – они, сидя за столом, думали об этом
независимо друг от друга, и это были даже не мысли, чёткие и конкретные,
внятно осознаваемые, и уж тем более это были не планы на вечер, а это были
предощущения, предвкушения кайфа... и хотя ни Толик, ни Серёга после
совместного дроча в душевой кабинке ни словом не обмолвились о каком-
либо продолжении, они оба не сомневались, что продолжение будет, и будет
обязательно... да и как могло быть иначе у двух мальчишек, стоящих на
пороге своего взросления, когда мир стремительно расширяется, открывается
новыми, ещё неизведанными возможностями?
- Ну, всё, бабуля! Надо Пирата кормить... – заторопился Серёга, вставая из-за
стола – А то мы поели, а Пират голодный... что на ужин ему сегодня?
- Каша на ужин Пирату будет, – отозвалась Зинаида Ивановна, тоже вставая
из-за стола. – Сейчас подогрею чуть, чтоб тёплая была...
- Что вечером делать будете? – закурив – выпустив изо рта клуб сизого дыма,
поинтересовался у внуков Пётр Степанович.
- Что мы, Толян, сейчас делать будем? – Серёга посмотрел на Толика и, не
дожидаясь ответа, озвучил для дедули свою версию: – Для начала мы
покурим... потом, как Пират поужинает и Толян помоет его миску, мы ещё
раз покурим – уже втроём... у Пирата своих сигарет никогда не бывает, и он
постоянно стреляет у нас... курить-то хочется! Потом, когда мы покурим...
- Я про курево вам говорил, – перебил Серёгу Пётр Степанович. – Толик, ты
слышишь меня?
- Да он всё врёт! – засмеялся Толик, метнув взгляд в сторону подходящей к
столу Зинаиды Ивановны.
- Вот так ты, Толян, всегда! Никогда правду не скажешь, – Серёга изобразил
на лице лёгкую досаду; к столу подошла Зинаида Ивановна, и Серёга, помня
о том, что Толик просил дедулю не говорить бабуле, что он курит, тут же
сменил тему – деловито поинтересовался:
- Какие, дедуля, планы на завтра?
- Поеду ещё покошу траву на сено – надо на зиму корм заготавливать для
живности. Да надо проверить готовые стожки... может, пора их перевозить
домой, – планы у Пётра Степановича были простые, крестьянские.
– Авы чем будете завтра заниматься? Есть какие-то планы у вас? – Пётр Степанович
посмотрел на Толика.
Толик хотел пожать плечами – хотел сказать, что они, он и Серёга, ещё не
знают, чем они будут заниматься завтра, но не успел ни пожать плечами, ни
ответить – его опередил Серёга:
- Мы завтра поищем место на речке, где можно будет купаться спокойно...
без ваших местных алкоголиков, – мысль эта пришла в голову Серёге
спонтанно, и Серёга эту мысль тут же озвучил. – Да, Толян? Мы так сегодня
с тобой планировали? – Серёга посмотрел на Толика, и, хотя ничего
подобного они не планировали и даже об этом не разговаривали, Толик,
подтверждая, кивнул головой, в очередной раз мысленно удивляясь, как
ловко Серёга может врать.
- Вот это правильно! – одобрила план внуков Зинаида Ивановна.
Пожелав бабуле и дедуле спокойной ночи, взяв кастрюлю с кашей для
Пирата, Толик с Серёгой весело пошагали к месту своей «постоянной
дислокации»; еще не стемнело, но воздух уже серел, наливался вечерними
сумерками; было душно и тихо – так тихо, что, казалось, звенит в ушах.
- Прикинь, какая здесь глушь... где-то сейчас движуха кипит, а здесь, как в
дикие времена, даже интернета нет – никому мы не можем лайк поставить, –
негромко проговорил Серёга.
- Не знаю... мне здесь нравится, – так же негромко отозвался Толик.
- Это потому, что мы вдвоём... тебе нравится здесь, потому что здесь я,
вдвоём прикольно, – пояснил Серёга. – А если б ты был один... что бы ты
делал здесь один?
- Ну, я рыбалку люблю – на рыбалку ходил бы... фиг его знает, что бы я делал
один, но мне всё равно здесь нравится... сейчас нравится, – Толик посмотрел
на Серёгу. – А если бы я не приехал, что делал бы ты здесь один?
- Я бы уже повесился, – рассмеялся Серёга.
– А сейчас мне здесь тоже нравится...
- Это потому, что здесь я – что мы вдвоём, – рассмеялся Толик, повторив уже
сказанное Серёгой.
- Да, вдвоём классно, – Серёга кивнул головой.
Они могли бы сказать друг другу всё то же самое библейскими словами,
процитировав мудрого Екклесиаста: «Двоим лучше, нежели одному...» – мог
бы сказать Серёга или Толик, и Толик или Серёга мог бы сказать в ответ:
«Также, если лежат двое, то тепло им...» – но они, Серёга и Толик, понятия
не имели ни о царе Соломоне, ни о его словах, мудрость которых пережила
тысячелетия, и потому они сказали практически то же самое, что говорил
Екклесиаст, но только сказали это своими словами, – не проговаривая вслух,
они оба после всего того, что было в кабинке летнего душа, уже чётко
осознавали, понимали-чувствовали, что л е ж а т ь в д в о ё м в одной
постели будет намного приятнее, чем лежать в своих постелях порознь, как
это было перед сном прошлым вечером; дроч взаимный был круче дроча
совместного, и потому они оба, не сговариваясь, не говоря об этом вслух,
твёрдо знали, чем они займутся, покормив Пирата, и это знание у обоих
мальчишек уже начинало понемногу реализовываться в виде ещё не
вспыхнувшей, но уже ощущаемой, уже предвкушаемой сладости между
ног... музыка, еще недавно смутная и непонятная, куда-то зовущая, теперь
звучала совсем по-другому – она, эта музыка, всё так же звала, но теперь
звучала чётче и увереннее, звучала победно, обещая юным неофитам новые
открытия и новые, ещё не изведанные ими наслаждения...
Бывает так, что трудно сделать первый шаг, и человек – подросток или
парень, уже осознавший свои устремления – томится от ложного ощущения
несбыточности своих сокровенных желаний, мается душой и телом,
нерешительно топчется на месте, боясь открыться, страшась быть осмеянным
или «опозоренным», – у Серёги и Толика всё случилось само собой,
произошло спонтанно, без изнуряющих сомнений и ожиданий, и потому у
них не было никаких оснований останавливаться на полпути... вперёд,
только вперёд – к новым открытиям, к новым достижениям на пути
постижения себя и мира!
Пират, ещё не видя Серёгу и Толика, но чутким ухом уже улавливая их
приближающиеся шаги, заблаговременно закрутил-завертел хвостом, и когда
мальчишки возникли в проёме калитки, запрыгал, заприседал от счастья.
- Проголодался...
– Серёга потрепал Пирата за шею.
– Сейчас ужинать
будешь... а то дедуля с бабулей уже поужинали, а ты до сих пор голодный...
так бы и лёг спать голодным, если б не мы, твои верные друзья...
– приговаривая, Серёга перекладывал кашу из кастрюли в миску Пирата, и,
пока он это делал, отошедший в сторону Пират внимательно смотрел, как
Серёга наполняет его миску. – Всё, Пират, ужинай! – проговорил Серёга, но
Пират, глядя то на миску, то на Серёгу, не двинулся с места. – Вот же ты...
капризный какой! – рассмеялся Серёга, отходя в сторону. – Ешь...
Пират ел с аппетитом, но при этом ел не жадно, неторопливо, и Серёга с
Толиком, перебрасываясь пустыми, ничего не значащими словами, терпеливо
ждали, когда Пират опустошит свою миску; наконец, облизываясь, Пират
отошел от пустой миски в сторону, глядя на мальчишек – чуть помахивая из
стороны в сторону хвостом.
- Толян...
– Серёга толкнул коленкой коленку Толика, – видишь, Пират на
тебя смотрит – он поел и теперь хочет покурить после ужина, как дедуля...
не жмись – дай ему сигарету!
- Серый, ну ты придурок! – Толик тихо засмеялся, в ответ толкая коленкой
коленку Серёги.
– Пират поел и теперь хочет, чтоб ты налил ему в миску
воды... видишь, он на тебя смотрит!
- Вот так всегда! Как только надо сделать что-то полезное или нужное, так
сразу Серёга... без Серёги никуда! Да, Пират? Правильно я говорю?
Пират в ответ на Серёгины слова закрутил хвостом, словно таким образом
подтверждая правоту Серёгиных слов, и Серёга в миску, которую Пират
вылизал так, что мыть её было не нужно, налил холодную воду, говоря при
этом:
- Всё, Пиратик! Мы с Толяном уходим спать, а ты напейся и до утра не
смыкай глаза – охраняй наш покой... правильно, Толян, я говорю?
- Правильно! – кивнул Толик, чувствуя, как член у него в плавках начал
медленно тяжелеть, сладко напрягаться; у Серёги член в плавках тоже
полустоял, и точно так же приятная сладость предвкушения уже ощущалась,
тлела в промежности, готовая вспыхнуть огнём в любое мгновение.
В комнате было чуть прохладнее, чем на улице, и всё равно было душно, –
Серёга, включив свет, посмотрел на Толика:
- Дверь будем закрывать?
- Не знаю... душно будет, – отозвался Толик.
– Да и кто сюда придёт?
Дедуля, наверное, уже спит... и Пират лежит на пороге – нас охраняет... я
думаю, пусть дверь будет открытой.
- Ну, тогда я свет выключаю? – Серёга вопросительно посмотрел на Толика,
уже стоявшего у своей постели.
- Выключай, – коротко ответил Толик.
Серёга щелкнул выключателем, и комната погрузилась в непроницаемую
тьму.
- Блин, надо будет у бабули какой-нибудь ночник спросить, чтобы чуть
подсвечивал... да?
- Боишься? – тихо засмеялся Толик.
- Чего мне бояться? – проговорил в темноте Серёга, сунув руку в трусы –
сжав стремительно твердеющий член.
- Завтра спросим ночник... надо не забыть, – отозвался в темноте Толик, и
Серёга, медленно продвигаясь в темноте к своей постели, услышал, как
скрипнули под Толиком пружины матраса – Толик лег в свою постель.
Серёга остановился у постели своей, – снял шорты и, сунув руку в трусы –
снова сжав, стиснув в кулаке напряженный горячий член, замер, не зная,
ложиться ему или как... на какой-то миг возникло странное ощущение
неуверенности, незнания, что делать дальше, – казалось бы, после всего того,
что было в душевой кабинке, никакого непонимания между ними, между
Серёгой и Толиком, быть не может, и весь день было понятно, ч т о они
будут делать ночью, весь день никаких сомнений на этот счёт не было,
потому что глупо было бы отказываться от новых, перед ними открывшихся
возможностей, ещё большей глупостью был бы отказ от новых сладостных
ощущении, и тем не менее... на какой-то миг у Серёги возникло ощущение,
что нужно всё начинать сначала – словно не было ничего ни в кустах
смородины у туалета, ни в этой комнате, ни в душевой кабинке... странное
это было ощущение! Всё было понятно, и в то же время... он, Серёга,
который не лез за словом в карман, который везде и во всём демонстрировал
свою уверенность, вдруг застыл в нерешительности; то есть, в том, что в с ё
б у д е т, никаких сомнений у Серёги не было, но вот как начать, как
приступить, что и как теперь надо сказать? И потом... что означает «всё»?
«Всё будет» – что именно должно быть? Друг другу они уже дрочили...
- Серый... – нарушая молчание, тихо произнёс в темноте Толик. –
Ты уже лёг?
- Нет ещё... – так же тихо произнёс Серёга и, как это нередко у него бывало,
тут же проговорил, произнёс вслух то, что вертелось у него в голове: – Мне к
тебе ложиться? Или ты ко мне ляжешь?
- Мне без разницы, – почти сразу же, без заминки отозвался Толик, который
думал о том же самом, о чём думал Серёга. – Ложись ты ко мне...
Повторять два раза было не нужно: Серёга, движимый уже разгоравшимся
возбуждением, пересёк в темноте небольшое пространство, и ноги его
упёрлись в край тахты, на которой лежал Толик; рука Серегина опустилась
вниз, в темноте коснулась живота Толика, пальцы невольно скользнули в
сторону ног, наткнулись на руку Толика, скользнули по поднятым вверх
трусам, – Толик лежал на спине, сжимая в ладони, сунутой в трусы, свой
напряженный член...
- Подвигайся, – прошептал Серега, и Толик молча, с готовностью откатился к
стенке, одновременно поворачиваясь набок, чтоб быть к Серёге лицом;
Серёга на ощупь сел на край тахты и тут же, не раздумывая, оторвав от пола
ноги, легко повалился набок – лицом к Толику.
В комнате было темно, так что они не видели друг друга, но они лежали в
одной постели, каждый чувствовал на своём лице дыхание другого, их
коленки соприкасались, и ощущение физической близости, осознание
отсутствия каких-либо преград на пути к кайфу наполняло их, двух
мальчишек, пьянящей музыкой свободы... скользнув ладонью по бедру
лежащего на боку Толика, Серёга на мгновение задержал ладонь у Толика на
животе, и тут же его ладонь вскользнула Толику в трусы, – Серёга обхватил
пальцами напряженный горячий член, одновременно чувствуя, как Толик
проделал то же самое – пальцы Толика обвили, обжали напряженный член
Серёги, такой же горячий и твердый, и мальчишки, секунду-другую помяв-
потискав друг у друга колом стоящие стояки, медленно задвигали руками,
залупая на членах сладким зудом наполненные головки... они, лежа друг
против друга, не видя друг друга, ничего друг другу не говоря, какое-то
время ритмично дрочили друг другу, ощущая лицами дыхание друг друга,
чувствуя нарастающее наслаждение, но трусы, до сих пор не снятые,
сковывали движения рук, трусы явно мешали, и Толик, остановив свою руку,
нарушая молчание, тихо проговорил в темноте:
- Серый... давай трусы снимем...
- Давай... – отозвался в темноте Серега, выпуская из кулака член Толика; он,
Серёга, хотел сказать Толику то же самое, но Толик его опередил – сказал
про мешающие трусы первым; они сдёрнули с себя трусы, сняли их совсем, и
это тут же возникшее ощущение абсолютной, уже ничем не стесняемой
наготы было новым, еще более возбуждающим; конечно, совершенно
голыми они были в душевой кабинке, но в душевой кабинке быть голым
было привычно, нагота в душевой кабинке была банальна, а теперь они,
совершенно голые, возбуждённые, лежали в постели, и это было совершенно
иное ощущение наготы – это было ощущение своей собственной свободы и
вместе с тем упоительное ощущение безграничного доверия к тому, кто
лежал рядом... они, побросав снятые трусы на пол, снова обхватили
кулаками торчащие члены друг друга; какое-то время в темноте слышалось
лишь горячее сопение: мальчишки, лежа друг против друга, ритмично
дрочили друг другу горячие напряженные члены, время от времени
непроизвольно вздрагивая ногами, сжимая, стискивая от наслаждения
ягодицы, – хорошо знакомая сладость полыхала в промежностях, в туго
стиснутых девственных анусах, в залупающихся от ритмичного движения
рук головках...
- Толян... давай свет включим, – не прекращая двигать рукой, проговорил-
выдохнул Серёга, вдруг подумавший, что он хочет не просто дрочить
Толику, одновременно с этим ощущая-чувствуя, как Толик дрочит ему, а
хочет видеть Толика, видеть его лицо, выражение его глаз, хочет видеть
руки, ритмично скользящие по стволам, видеть члены, сжимаемые в
кулаках... темнота всё это скрывала от глаз, и у Серёги на какой-то миг
возникло ощущение неполноты удовольствия. – Включить свет?
- Зачем? – отозвался Толик.
- Ну... чтобы видеть друг друга... я хочу тебя видеть, – произнёс в темноте
Серёга, и Толик тут же почувствовал, что он тоже... тоже хочет Серёгу
видеть!
- Включай... я тоже хочу тебя видеть, – произнёс Толик, выпуская из кулака
Серёгин член.
– Только шторы на дверях плотно закрой, чтоб комары не летели.
Серёга легко соскочил с тахты, в темноте пересёк комнату, щелкнул
выключателем – в комнате вспыхнул свет; голый, по-мальчишески стройный
Серёга с возбуждённым, задранным вверх залупившимся членом, уже по-
взрослому крупным, выглядевшим внушительно на фоне ещё подросткового
тела, невольно улыбнулся Толику, тоже голому, возбуждённому, лежащему
на постели с точно таким же не по-детски крупным, багрово залупившимся
членом, готовым к продолжению ласк... сладостное предвкушение
полыхало, плавилось в юных телах мальчишек!
- Толян...
– прошептал Серёга, скользя взглядом по лежащему на постели Толику.
- Что? – отозвался Толик, в свою очередь скользя взглядом по стоящему у
дверного проёма Серёге.
- Ты готов, мой брат? Ты меня ждёшь? – растягивая слова, игриво
проговорил-прошептал Серёга, одновременно с этими словами сжимая свой
направленный в сторону Толика напряженно залупившийся член.
- Шторы закрой на дверях, – тихо проговорил Толик, с улыбкой глядя на Серёгу.
- Вот ты, блин, любишь командовать, – Серёга произнёс это с такой
интонацией, как будто Толик командовал постоянно, а он, Серёга, эти
команды был вынужден постоянно выполнять.
– Ты не ответил мне...
– Серёга быстро задёрнул дверные шторы, расправил их по краям и по центру,
чтобы не было щелей, и, не двигаясь с места, с той же игривостью вновь
посмотрев на Толика. – Ты меня ждёшь?
- Ой, да иди уже! – тихо рассмеялся Толик; Серёга был стройный,
симпатичный, и Толик почувствовал... нет, это было не то, что было прежде,
это было не просто естественное желание секса, юное желание сексуального
удовольствия, а это было что-то другое, совсем другое – Толик почувствовал,
что ему хочется обнять Серёгу, стиснуть его, прижать, лаская, к себе, прижаться всем телом к нему. – Иди...
– проговорил Толик уже без смеха,
– я тебя жду, мой брат...
- Так бы сразу и говорил! – лицо Сереги расплылось в улыбке, как будто он,
Серёга, мог услышать какой-то другой ответ, но услышал именно то, что
услышать хотел.
– Лови! – оказавшись у постели Толика, Серёга, на
мгновение чуть присев, тут же приподнялся на носках, стремительно
вытянулся вверх, делая вид, что хочет упасть на Толика сверху; Толик
инстинктивно вытянул вверх руки, стремительно вскинул, задрав
полусогнутые в коленях ноги, чтоб удержать Серёгу, не дать ему всем телом
обрушиться сверху. – Боишься? – Серёга рассмеялся, нависая над Толиком.
- Блин, ложись уже! – Толик, опустив ноги, потянул Серёгу на постель, и
Серёга, подчиняясь руке Толика, не рухнул сверху, а послушно опустил на
тахту – вытянулся рядом, лицом к лицу; теперь в комнате горел свет, и это
было совсем другое дело – можно было видеть лицо Толика, видеть
выражение его глаз... можно было разговаривать именно с Толиком, а не с
темнотой, не с голосом, звучащим из темноты; глядя Толику в глаза, Серёга
снова обхватил, обвил член Толика пальцами, сжал член в кулаке, медленно
задвигал рукой; Толик проделал то же самое – какое-то время они, глядя друг
другу в глаза, молча двигали руками... они дрочили друг другу, упиваясь
близостью, ощущением наготы, возможностью делать то, что они делали.
Сладость полыхала, нарастала между ног, готовая в любой момент
взорваться оргазмами, – первым почувствовал приближение оргазма Серёга
и, не желая так быстро кончать, не желая заканчивать, завершать
наслаждение, рывком дёрнул, колыхнул задом в сторону от Толика,
высвобождая свой пышущий жаром член из кулака.
- Ты чего? – удивлённо прошептал Толик.
- Давай, Толян... давай малость передохнём! – произнёс Серёга, объясняя
внезапную остановку, и Толик прекрасно понял, чем вызвано это Серёгино
«передохнём»: он, Толик, так тоже делал, и делал не раз, когда хотел
продлить, протянуть удовольствие – резко прекращал дроч, оставлял член в
покое... главное здесь – успеть вовремя остановиться, суметь увильнуть от
оргазма, чтобы, передохнув, можно было продолжать кайфовать дальше...
собственно, еще пятнадцать-двадцать секунд, и Толик сделал бы точно так
же, как сделал Серёга.
- Давай, – отозвался Толик, точно так же выдёргивая свой жаром пышущий
член из кулака Серёги. – Я в таких случаях сразу переключаюсь – начинаю
думать о чём-то постороннем, чтобы сбить, приглушить возбуждение...
- Я тоже так делаю, когда не хочу кончать сразу... ставлю дроч на паузу,
когда хочу продлить удовольствие, – отозвался Серёга. – Толян...
- Что? – Они лежали друг против друга, смотрели друг другу в глаза.
- А ты когда дрочишь... ну, когда дома делаешь это, ты о чём думаешь?
- Да фиг его знает! – Толик улыбнулся. – С нами по соседству живёт молодая
семья... ну, им лет по двадцать где-то или чуть больше, детей у них ещё нет,
и я представляю, как они трахаются, как Юрик засаживает Маринке по самые
помидоры... или я вместо Юрика мысленно ей засаживаю...
- По самые помидоры? – уточняя, тихо засмеялся Серега.
- Ну, представляю, как я её раздеваю, как её, голую, трахаю... по самые
помидоры ей вгоняю! – засмеялся Толик.
– А ты о чём думаешь, когда дрочишь?
- Ну, тоже о разном... о девчонках думаю, как я их тоже раздеваю, как тоже
натягиваю... по самые помидоры! – Серёга, глядя на Толика, изобразил на
лице блаженство.
– У нас в классе пацан один есть – после уроков часто
показывает нам разное порно на своём телефоне... ну, я когда посмотрю, то
дрочу еще на это порно – представляю, как там и что...
- А сейчас, когда мы дрочили друг другу, ты кого представлял?
- Никого не представлял, – произнёс Серёга, не задумываясь. – Нах мне кого-
то представлять, если я не один – если мы вдвоём...
- Да, я тоже сейчас ни о ком не думал – никого не представлял, – проговорил
Толик. – Когда вдвоём, то просто кайфуешь, никакие фантазии не нужны...
Они замолчали, глядя друг на друга, – они лежали голые друг против друга,
смотрели друг другу в глаза, и у обоих было такое чувство, словно они
знакомы, близки уже сто лет, когда нет друг от друга никаких секретов, нет
ни малейшей надобности что-то скрывать друг от друга или кем-то друг
перед другом прикидываться, что-то друг другу врать... это было чувство
полной раскрепощённости друг перед другом, полного доверия друг к другу,
и это новое чувство рождало новую музыку, ещё не совсем понятную, но уже
различимую, в которой звучало не только желание секса, а что-то ещё, что-то
тёплое и радостное, переплетавшееся в сладкое ощущение чего-то
солнечного, беспечно счастливого, безоглядно упоительного, неподвластного
внешнему миру
- Толян... – Серёга прервал затянувшееся молчание. – А ты раньше дрочил с
пацанами?
- Нет, – с лёгким удивлением в голосе отозвался Толик. – А ты почему так
спрашиваешь?
- Ну, когда мы вместе дрочили в первый раз... когда утром в кустах я
застукал тебя, ты спросил у меня... ну, ты типа как бы удивился – ты спросил
у меня: «ты никогда с пацанами другими вместе не дрочил?» – и я тогда не
придал этим твоим словам никакого значения, а сейчас вот вспомнил и
подумал... а ты сам с пацанами другими уже делал так – сам ты дрочил кому-
то? Ну, или кто-то тебе... у тебя уже было такое?
- Нет, я только с тобой... ну, то есть, с тобой я впервые это делаю. – Толик, на
секунду задумавшись, улыбнулся – Я просто видел...
- Что ты видел? Как другие пацаны друг другу дрочат?
- Нет, не друг другу, а каждый сам себе... ну, то есть, как обычно дрочат,
только вместе – как мы здесь вчера дрочили: вместе, но врозь – каждый себе сам...
- А ты где это видел?
- В летнем лагере. Меня в лагерь мама привезла не в день заезда, а на день
раньше, в пересменку... знаешь, что такое пересменка?
- Нет, – Серёга отрицательно качнул головой. – Я в летнем лагере никогда не был.
- Вообще никогда? – удивился Толик.
- Вообще, – отозвался Серёга. – В летний лагерь я ни разу не ездил...
- А где ты был каждое лето? – ещё больше удивился Толик.
- Дома был, – отозвался Серёга. – Ну, ещё в Турции был два раза, в Болгарии
был... и на море с папой и мамой ездил каждое лето.
- Тоже неплохо, – Толик улыбнулся. – Так вот... пересменка – это то время,
когда одни отдыхающие из лагеря уже уехали, а другие ещё не приехали, и
день или два лагерь стоит пустой. Называется: пересменка. Мы, то есть мама
и я, приехали раньше начала смены, и, чтоб не ездить туда-сюда, мама
упросила директрису меня принять. А директриса, чтобы я не ночевал один в
пустом домике, на одну ночь определила меня в палату к трём пацанам,
которые там один поток уже пробыли и остались ещё на один поток, на
следующий. Ну, и вот... когда мы легли спать, пацаны эти, все трое, перед
сном дрочили... гоняли лысых, – Толик улыбнулся. – Правильно я сказал?
- Правильно, – улыбнулся Серёга. – Гоняли лысых... а ты?
- А что я? Мне было семь лет, я в тот год пошел в первый класс, и я тогда
даже не понимал, зачем это надо делать... я тогда ещё не дрочил.
- А пацанам было сколько лет?
- Да фиг его знает! Лет по двенадцать им было... или, может, по тринадцать,
но они уже знали, что к чему. Один мне сказал что-то типа «давай, малёк,
присоединяйся», и я, помню, руку в трусы засунул, тоже подёргал себя за
писюн, но он у меня даже не встал – не затвердел... потому я просто лежал и
смотрел, как пацаны эти дрочат – гоняют лысых... ну, вот и всё. На
следующий день меня определи в отряд, где я уже был с ровесниками...
- Я тоже, когда мне было семь лет, ничего не понимал, – проговорил Серёга.
- А как ты узнал, что если дрочить, то это приятно? – Толик, спрашивая,
положил ладонь на Серёгино бедро.
- Ты имеешь в виду, когда я первый раз кончил? – уточнил Серёга, точно так
же ладонь свою положив на бедро Толика.
- Ну, типа того... помнишь свой первый оргазм?
- Ну, не знаю... нет, я не помню, – признался Серёга, на секунду задумавшись.
– Помню, как я болел гриппом, в школу не ходил, лежал в
постели, дома никого не было, и я играл со своим писюном – писюн
напрягался, делался твёрдым, я его теребил... но тогда я ещё не кончал –
оргазмов не было... ну, то есть, тогда я ещё не знал, что надо дрочить, и я не
дрочил специально, чтоб стало приятно, а просто играл с писюном... а ты
помнишь, как ты кончил в первый раз?
- Я помню! – не задумываясь, признался Толик.
– Ну, я тоже, как и ты,
сначала просто играл с писюном, когда писюн напрягался, и тоже не знал,
что надо дрочить... не знал, как и зачем надо дрочить. А потом в ванной
комнате я стоял под душем, писюн подскочил, сделался твёрдым, и... словно
кто-то мне подсказал, что надо делать: я стал двигать рукой... стал г о н я т ь
л ы с о г о – быстрее, быстрее, и вдруг так приятно кольнуло внизу, что я
офигел... ну, то есть, это оргазм был, я кончил, и это было впервые – я этот
случай в ванной запомнил! И после этого я стал дрочить – стал специально
это делать, чтобы было приятно...
- Но спермы тогда ещё не было? – уточнил Серёга. – Просто было приятно?
- Да, спермы, когда я начал дрочить, ещё не было, – подтвердил Толик.
– Просто было приятно. Дрочишь, дрочишь – и вдруг бац, в попе сладко
кольнуло... и всё, напряжение пропадает.
- Толян, а ты пробовал свою сперму на вкус? – поинтересовался Серёга и тут
же, не дожидаясь ответа, добавил: – Я пробовал один раз!
- Я тоже пробовал... слизывал с пальцев один раз, – Толик не счёл нужным
скрывать от Серёги своё любопытство, которое он проявил когда-то в
детстве. – Мне не понравилось.
- Мне тоже не понравилось, – признался Серёга.
Они лежали друг против друга, смотрели друг другу в глаза, и... они оба
чувствовали, как их отношения, и без того доверительные, наполняются
каким-то новым, совершенно новым содержанием; возбуждение никуда не
делось, не исчезло и не испарилось, а только чуть ослабло и как бы
притупилось, потеряло свою остроту, но это ничуть не повлияло на
состояние членов,
– юные члены, не по-детски крупные, багрово
залупившиеся, у обоих мальчишек были так же тверды и несгибаемы...
ничего не говоря, Толик ладонью, лежащей на Серёгином бедре, чуть
подтолкнул Серёгу к себе, и Серёга, словно ожидавший этого движения, тут
же отзывчиво, послушно подался в сторону Толика; опережая ответное
действие ладони Серёгиной, Толик всем телом подался к Серёге, – они
прижались друг к другу животами, ногами... прижались друг к другу
горячими, твёрдыми, напряженно торчащими членами... рука Толика
скользнула по Серёгиной пояснице, – Толик надавил Серёге на поясницу,
чтоб Серёга вжался в него ещё сильнее, в ответ Серёга проделал то же самое,
вжимая тело Толика в тело своё... они тесно вжались один в другого,
сдавили свои горячие, напряженно твердые члены животами, ощущая, как
тела их от этого слияния, от этого тесного соприкосновения наполняются
новой, еще неведомой сладостью: лица их оказались так близко, что они
соприкоснулись носами, – Толик, не задумываясь, не спрашивая разрешения,
движимый страстным, неподконтрольным порывом, коснулся губами губ
Серёги, губы Толика жарко открылись, и он неумело вобрал губы Серёгины в
губы свои – так же неумело, но горячо, страстно Толик засосал Серёгу в
губы, одновременно переворачивая, опрокидывая Серёгу на спину;
подчиняясь натиску Толика, Серёга послушно откинулся на спину, и Толик,
не отрываясь от губ Серёги, тут же накатился, навалился на Серёгу сверху,
раздвигая коленкой Серёгины ноги в стороны – высвобождая место для
удобства ног своих, – Серёга, послушно раздвинув ноги, тут же интуитивно
подтянул ступни, отчего ноги его, широко раздвинутые, распахнутые в
стороны, согнулись в коленях, и Толик, чувствуя прилив совершенно нового,
еще неведомого наслаждения, сжимая, стискивая ягодицы, с силой вдавился
пахом в пах Серёги... всё это случилось спонтанно, произошло неожиданно
для обоих и вместе всё это случилось-произошло так естественно, словно они
подобное делали уже не впервые, – голый Толик лежал на голом Серёге,
голый Серёга, раздвинув ноги, лежал под голым Толиком... в комнате горел
свет... оторвавшись от губ Серёгиных, Толик приподнял голову –
прошептал-выдохнул, глядя Серёге в глаза:
- Серый...
- Что? – отозвался-выдохнул Серега, вопрошающе глядя в глаза Толику, и
Толик, не зная, что сказать, какими словами выразить ощущение кайфа,
прошептал – произнёс-выдохнул – то, что первым пришло в голову:
- Я тебя выебу... хочешь?
Слова эти сами собой сорвались с губ Толика, и в какой-то другой ситуации
это распространённое, внешне грубое вербальное выражение наверняка
могло бы прозвучать как уничижение, как оскорбление или даже как мнимая
или подлинная угроза, но в голосе Толика, лежащего на Серёге, была
неподдельная страсть, был юный, не замутнённый банальной похотью порыв
к новым ощущениям, к открытию новых граней мальчишеской дружбы, и
потому слова эти – «я тебя выебу» – даже не сказанные, а выдохнутые
жарким шепотом, прозвучали как продолжение той никому, кроме них, не
слышимой музыки, что вела их, Толика и Серёгу, всё это время... вела всё
дальше и дальше к ещё непокорённым вершинам.
- Я тебя тоже... тоже выебу! – глядя Толику в глаза, тихо ответил – чуть
слышно выдохнул – Серёга, и в этих словах его, точнее, в той интонации, с
какой слова эти прозвучали, так же не было ни глупой бравады, ни похоти,
ни пошлости; ладони Серёги легли на спину лежащего сверху Толика,
скользнули по спине Толика навстречу друг другу – Серёга, лёжа под
Толиком, обнял Толика, окольцевал его спину руками, словно испугавшись,
что Толик может вдруг передумать, может отказаться от своего намерения;
напряженно твердые члены их, ощутимо горячие, были сдавлены, стиснуты
животами, так что теперь руками до членов уже было не добраться, но теперь
это было и не нужно: внимательно, сосредоточенно глядя Серёге в глаза,
Толик, сладко сжимая голые ягодицы, медленно качнулся на лежащем под
ним Серёге вперёд... назад... снова вперёд... снова назад... чувствуя, как от
этих движений член его, сдавленный животами, сладостно залупается –
трётся уздечкой о Серёгин живот, Толик, уткнувшись щекой в подушку –
горячо дыша Серёге в шею, ритмично задвигался, заколыхался на Серёге
взад-вперёд...
Конвульсивно двигая задом, Толик сопел от наслаждения, его жаркое
дыхание щекотливо обдавало Серёгину шею, и Серёга, разомкнув руки,
медленно скользнул ладонями по спине Толика вниз – ладони его на миг
замерли, остановились на пояснице, словно раздумывая, продолжать ли им
путь дальше... конечно, Серёге, лежащему под Толиком, тоже было приятно,
и даже очень приятно: от движения Толика, от его содрогания Серегин член,
точно так же сдавленный животами, сладостно залупался, липкая головка то
выскальзывала из крайней плоти, то вскальзывала назад, это был кайф, но
Серёге хотелось тоже е б а т ь Толика, хотелось двигаться самому, – ладони,
на какой-то миг замершие на пояснице, двинулись дальше, скользнули, как
по двум холмам, по двум оттопыренным булочкам попы, и, округлённо
наполнившись, замерли-застыли на голой попе Толика... под ладонями
Серёги скульптурно выпуклые, на ощупь нежно-атласные ягодицы Толика
то, сжимаясь, твердели, когда Толик всем телом подавался вперёд,
вдавливаясь в Серёгу членом, то, расслабляясь, становились упруго-мягкими,
когда Толик откатывался назад, и у Серёги мелькнула мысль, что, когда
Толик в трусах или шортах, попа у него вроде небольшая, обычная, не
привлекающая внимание, но сейчас, расслабляясь под лежащими на них
ладонями, голые булочки казались сочно-мясистыми, возбуждающе
приятными на ощупь, – Толик, горячо сопя, двигая попой и поясницей,
выгибая спину, «засаживал» Серёге «по самые помидоры», и лежащему под
Толиком Серёге хотелось тоже... тоже хотелось сильно-сильно «засадить»
Толику точно так же – «по самые помидоры»!
- Толян...
– Серёга надавил ладонями на булочки Толика, с силой вжал
ладони в булочки, останавливая их движение, – давай теперь я... я тебя
сверху...
Толик, тяжело дыша, замер и, оторвав лицо от подушки, приподнял голову –
посмотрел на Серёгу непонимающим взглядом.
- Ложись на спину...
– Серёга, опираясь одной ногой о постель – вытянув
ногу другую, с усилием подался всем телом вбок, чтобы освободиться от
лежащего на нём Толика, и Толик, подчиняясь этому движению Серёги,
поняв, что хочет Серёга, податливо, послушно скатился с Серёги набок,
опрокидываясь на спину; член Толика, разгоряченный трением, казался еще
больше, чем во время обычной дрочки; багровея влажной открытой
головкой, потемневший член Толика казался – на фоне его мальчишеского
тела – несоразмерно огромным; и у Серёги член был такой же... ну, то есть, у
Серёги член был чуть меньше, чем у Толика, но тоже выглядел внушительно;
члены у обоих пацанов от напряжения чуть подрагивали, и мошонки под
членами у обоих выглядели как небольшие сморщенные мешочки, в которых
с трудом угадывались крупные мальчишеские яйца...
- Ложись...
– Толик, лежащий на спине, потянул Серёгу на себя,
одновременно разводя, раздвигая в стороны вытянутые ноги, и Серёга,
ничего не говоря в ответ, с готовностью навалился, лёг на Толика сверху.
Теперь было совсем другое дело! Сладко сжимая свои ягодицы, Серёга с
силой вдавился пахом в пах лежащего под ним Толика и, не раздумывая, тут
же клюнул лицом вниз – округлённо открывшимся ртом Серёга жарко
накрыл губы Толика, обжал-обхватил его губы губами своими, всосал губы
Толика в свой рот... кончики их языков соприкоснулись, – Серёга хотел всё
делась одновременно – и сосать Толика в губы, и, двигая задом,
«засаживать» Толику «по самые помидоры», но так почему-то не получалось,
нужно было делать что-то одно, и Серёга, выпустив губы Толика из губ
своих, скользнув мокрыми губами по щеке Толика, точно так же, как Толик,
вдавился щекой в подушку, горячо задышал, засопел Толику в ухо... ох,
какое это было наслаждение! Сочные булочки Серёги под ладонями Толика
сладострастно играли – разжимались-сжимались, Серёга, раскачиваясь на
Толике взад-вперёд, сопел, прерывисто всхлипывал приоткрытым ртом,
жаром пылающая промежность одеревенела, набухла сладостью, и сладость
эта покалывала, всё нестерпимее свербела в члене, липко залупающемся
между животами, сладость полыхала, неумолимо нарастая, в туго сжатой
дырочке девственного ануса... как это нередко случалось при обычной
дрочке, в какой-то момент процесс вышел из-под контроля – Серёга попой,
точнее, мышцами стиснутого ануса почувствовал стремительно
нарастающее, уже неостановимое приближение оргазма и, на миг замерев на
Толике, тут же непроизвольно, конвульсивно дёрнулся всем телом, выпуская
из члена, зажатого животами, струю липкой горячей спермы... конечно,
ощущение этого последнего – финального, самого сладкого – аккорда было
хорошо знакомо Серёге, но до этого Серёга кончал исключительно при
помощи дроча, а теперь он лежал на Толике, он вжимался своим голым телом
вголоетелоТолика,ивтакомсексуальномконтексте завершение
процесса, как, впрочем, и сам процесс, не шли ни в какое сравнение с
обычным дрочем – теперь это было во сто раз приятнее, во сто раз слаще,
потому что это был п о л о в о й а к т... настоящий половой акт! Серёга,
тяжело дыша, замер – он лежал на Толике потный, опустошенный, чувствуя,
как наслаждение, огнём полыхнувшее в его анусе, из его тела медленно
уходит, исчезает, испаряется...
- Серый... ты, что ли, кончил? – нарушая молчание, произнёс-спросил Толик;
конечно, можно было бы об этом не спрашивать, это было понятно уже по
тому, как дёрнулся у Серёги член, как сразу сделалось мокро, горячо и липко
между животами, как Серёга, перестав содрогаться, обессилено замер...но
они–иСерёга,иТолик–делалиэто впервые,этобыло новое вих
ещё скромном сексуальном опыте, и потому Толик спросил-уточнил.
- Да, – коротко отозвался Серега, не отрывая от подушки голову – не делая
попытку хотя бы приподняться; для него, для Серёги, процесс был завершен,
акт сладострастия был окончен, наслаждение, завершившиеся оргазмом,
испарялось, уступало место знакомой апатии, неизменно возникавшей
каждый раз после оргазма, и всё равно Серёга не торопился о т л и п а т ь с я
от Толика, не спешил разъединяться, потом что просто лежать на Толике
даже в состоянии покоя было тоже приятно... это была другая приятность –
не возбуждённо-деятельная, горячая, наполненная энергией, а приятность
тёплая, умиротворяющая...
- Серый, слезай! Теперь я тебя... я хочу кончить! – Толик дёрнулся из-под
Серёги, и Серёга послушно, податливо скатился с Толика, откинувшись на
спину; потемневший член у Серёги немного ослаб – потерял твёрдость, но не
утратил размеры, превратившись в толстую, упруго-мягкую сосиску; у
Толика член, чуть подрагивая от напряжения, был всё в той же, ещё не
реализованной боевой готовности; животы у мальчишек мокро блестели от
обильно спущенной, по животам размазанной Серёгиной спермы...
– Офигеть! – прошептал Толик. – Ты обкончал меня...
- Ты тоже кончай, – отозвался Серёга, раздвигая ноги, и хотя у Серёги уже не
было той страсти, какая пылала в нём еще пару минут назад, вся его страсть
была на животах, он потянул Толика на себя, чтобы Толику было так же
кайфово, как кайфово было ему, Серёге...
В комнате всё так же горел свет; Серёга, лёжа под Толиком с широко
раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами, содрогался от толчков, –
никакого возбуждения ни в душе, ни в теле кончившего Сереги уже не было,
и, лёжа под Толиком, он терпеливо ждал, когда Толик, так же насладившись,
так же точно кончит – спустит свою сперму между животами; ладони
Серёгины лежали на спине Толика чуть выше поясницы, и ладони были
такие же безучастные, как и сам Серёга – ладони не ласкали Толика, не
пытались дотянуться до попы... между тем, толчки Толика, лежащего на
Серёге, становились все энергичнее, всё размашистее, – выгибая спину,
сладострастно двигая вверх-вниз белыми аппетитными булочками,
разжимая-сжимая булочки, с силой их стискивая, двигая поясницей, Толик с
упоением «долбил» Серёгу, тёрся членом о Серёгин пах, на этот раз не
уткнувшись щекой в подушку, а, опираясь на согнутые в локтях руки,
нависая потным сосредоточенным лицом над лицом лежащего на спине
Серёги, – неотрывно глядя Сереге в глаза, Толик раскачивался на Серёге
вперёд-назад, скользил залупающимся членом по Серёгиному животу,
толчками «засаживал» Серёге, двигал бёдрами из сторону в сторону, словно
желая пахом вкрутиться в пах Серёгин... горячо дыша приоткрытым ртом,
Толик страстно е б а л Серёгу, с каждым движением, с каждым толчком
юного тела приближая желаемую цель, – оргазм, как всегда, подкрался
незаметно: словно невидимая пружина, сжатая где-то внутри, стремительно
разжимаясь, выскочила, вырвалась наружу, полыхнула опаляющим огнём,
и... сладко кончая, конвульсивно стиснув ноги, с силой вдавив в Серёгу член,
дёрнувшись на Серёге и раз, и другой, Толик выпустил из члена горячую
клейкую струю спермы... на какой-то миг стало даже больно от
концентрации наслаждения, и
– юное тело Толика, освобождаясь от
возбуждения, тут же сделалось лёгким и невесомым, – тяжело дыша, Толик
потным лицом уткнулся в подушку, чувствуя, как бешено бьётся у него сердце...
Какое-то время Толик лежал на Серёге, не шевелясь, и Серёга не торопил
Толика; никакого возбуждения у Серёги уже не было, и всё равно было
приятно... было приятно чувствовать тело Толика на себе, ощущать его
тяжесть, его теплоту, – Серёга, лёжа под Толиком, смотрел в потолок – он
думал о том, что они, то есть он и Толик, только что трахнулись... они
трахались – не просто дрочили друг другу, как это было в душе, а трахались,
е б а л и с ь, и это... это был кайф! Это было классно, обалденно и офигенно,
просто супер, – Серёга думал о том, как всё э т о, в принципе, просто, как
всё отлично у них получилось, какой отличный пацан этот Толик, как
хорошо, что он, Серёга, на отдых приехал сюда, в Сосновку, а не поехал с
родителями в Таиланд... что бы он делал в Таиланде? Ну, загорал бы на
пляже, купался, сидел бы в кафе... может быть, ездил бы на какие-то
экскурсии, чтоб потом похвалиться Борьке, где он был и что видел... всё это
тоже было бы неплохо, но по сравнению с тем, что здесь, в Сосновке, он
познакомилсясТоликом,посравнениюс кайфом дружбы все
таиланды, как говорится, не стоили выеденного яйца... все эти мысли –
мимолётные, хаотичные – вспыхивали, как всполохи, и тут же исчезали,
пропадали из головы.
- Толян, ты не уснул? – тихо засмеялся Серёга, легонько хлопая Толика
ладонями по его голым упруго-мягким ягодицам.
- Уснул, – отозвался Толик; он оторвал лицо от подушки, приподнял голову,
довольным взглядом посмотрел в глаза Серёги.
– А ты что-то имеешь против?
- Лично я против ничего не имею, – хмыкнул Серёга. – Но вот представь...
если мы с тобой так уснём, а завтра утром придёт дедуля будить нас на
завтрак, увидит, как ты лежишь на мне без трусов, расскажет об этом бабуле,
и... что они, пожилые люди, про тебя подумают?
- А что дедуля подумает про тебя, когда увидит, как ты лежишь без трусов,
широко раздвинув ноги? – Толик, глядя на Серёгу, тихо рассмеялся.
– Расскажет дедуля бабуле, и что они, пожилые люди, подумают про тебя?
- Понятно, что они подумают! Они подумают, что ты меня, малолетнего,
изнасиловал... сорвал с меня трусы – и изнасиловал! – Серёга на секунду
задумался и, сдерживая смех, уточнил-добавил: – Любая экспертиза это
докажет!
- Ага, а пока я тебя, бедненького, насиловал, ты обкончался от счастья, –
Толик, улыбаясь, весело подмигнул Серёге. – Любая экспертиза это докажет!
- Что докажет? – не понял Серёга.
- Что на тебе сперма твоя, а не только моя, – отозвался Толик. – И на тебе, и
на мне твоя сперма...
- И что? Не забывай, что я младше тебя, – напомнил Серёга о разнице в
возрасте.
- И что? – хмыкнул Толик.
- И то! Старшие насилуют младших... вот что!
- Прикольное насилие, когда младшие кончают не хуже старших! – Толик,
глядя на Серёгу, тихо рассмеялся; даже просто смотреть на Серёгу ему,
Толику, было приятно: у лежащего под ним Серёги были красивые губы,
красивый нос, красивые глаза... всё было красивое и словно родное!
- Это ты на меня намекаешь? – Серёга изобразил блудливый взгляд.
- Ну, а на кого же еще? – хмыкнул Толик.
– Ты же у нас младший – изнасилованный...
- Ладно, Толян, я никому не скажу, – примирительно проговорил Серёга. –
Но и ты поклянись, что никому ничего не расскажешь...
- Клянусь! – весело отозвался Толик, и они оба, Толик и Серёга, тихо
рассмеялись; настроение у обоих было отличное!
Конечно, нужно было вставать, приводить себя в порядок, надевать трусы,
но... лежащий на Серёге Толик почему-то не спешил с Серёги вставать, а
лежащий под Толиком Серёга почему-то не торопился из-под Толика высвобождаться,
– возбуждения не было, и всё равно было классно
чувствовать друг друга вот так – близко-близко, тело в тело... не делая
попытки встать, Толик снова уткнулся лицом в подушку, точнее, уткнулся в
подушку щекой, повернув к Серёге голову, – глядя сбоку на Серёгино лицо,
Толик подумал, что Серёга – классный пацан и что всё... всё-всё, что сейчас
случилось, что в этой комнате неожиданно, непреднамеренно произошло,
тоже было классно – обалденно и офигенно!
- Толян...
– тихо проговорил Серёга, не глядя на Толика.
– Тебе было приятно? Понравилось?
- Да, – не раздумывая, отозвался Толик. – А тебе?
- Мне тоже... тоже было приятно и тоже понравилось! Будем теперь
кайфовать так всё время... да? – Серёга, повернув голову, вопросительно
посмотрел на Толика.
- Ты хочешь еще? – спросил Толик, вопросительно глядя на Серёгу.
- Ну, не сейчас, не сию минуту... – Серёга улыбнулся. – Я вообще говорю...
завтра, к примеру, если снова захочется... будем так кайфовать ещё?
- А почему нет? – вопросом на вопрос отозвался Толик.
- Я тоже так думаю! Почему нет, если да, – рассмеялся Серёга. – Толян...
- Что? – отозвался Толик; голый Серёга лежал под Толиком на спине,
повернув голову вправо, голый Толик лежал на Сереге, повернув голову
влево, обе головы лежали на одной подушке, и лица мальчишек были близко-
близко одно от другого – так близко, что мальчишки ощущали на своих
лицах дыхание друг друга.
- Ты уже с кем-нибудь целовался взасос? Ну, как мы сегодня... целовался так
с какой-нибудь девчонкой? – Серёга смотрел на Толика вопросительно.
- Нет, – Толик отрицательно качнул на подушке головой. – Так я ни с кем не
целовался... а ты?
- Я тоже ни с кем не целовался, – отозвался Серёга. – Сегодня впервые... мне
понравилось! А тебе?
- Мне тоже понравилось, – Толик, глядя Сереге в глаза, улыбнулся. – В губы
сосаться тоже классно...
- Да, – согласился Серёга.
– Если хочешь, можешь меня ещё пососать в губы...
- Сейчас не хочу, – секунду подумав, отозвался Толик; было кайфово лежать
на Серёге, чувствовать телом своим тело его, было кайфово смотреть на лицо
Серёгино, смотреть Серёге в глаза, но страсти при этом не было, напряжение
было сброшено, выплеснуто-извергнуто, и потому Толик честно сказал
«сейчас не хочу».
- Я тоже сейчас не хочу... но завтра я захочу, имей это в виду! – с улыбкой
глядя на Толика, проговорил Серёга, и, резко меняя тему, легонько хлопнул
Толика ладонями по спине. – Ты, блин, собираешься вставать?
- Уже!–Толик,рывкомоторвавшись– отклеившись –отСерёги,
откинулся на спину и тут же, чуть приподнявшись, посмотрел сначала на
свой живот, потом на живот Серёгин; перепачканные спермой животы
блестели, словно покрытые лаком. – Надо освобождаться от улик... – весело
проговорил Толик, проведя указательным пальцем по Серёгиному животу. –
Пойдём в душ сходим, обмоемся?
- Да ну! – хмыкнул Серёга. – Мы же воду в бак наливали вечером – она там
сейчас холоднющая. Просто вытремся, и никаких улик! – рассмеялся Серёга.
- Тогда встаём? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Встаём! – Серёга, лежавший с края, рывком вскинул ноги вверх и, опустив
ступни на пол – упруго от пола оттолкнувшись, легко, пружинисто поднялся
с постели. Вслед за Серёгой так же легко соскочил с постели Толик.
В комнате горел свет. Они, голые, по-мальчишески стройные, голенастые,
стояли посреди комнаты, не испытывая ни малейшего стеснения, – они
стояли друг против друга, тщательно вытирая себя полотенцами. Члены у
обоих висели головками вниз, и в опустившихся мошонках висели не очень
крупные, рельефно обтекаемые тонкой кожей мошонок яички; никакого
возбуждения не было.
- Толян... а ты когда кончаешь, ты больше всего приятность чувствуешь где?
Ну, то есть, где у тебя самая приятная точка приятности? – Серёга
вопросительно посмотрел на Толика.
- Во время оргазма? – спросил-уточнил Толик, в свою очередь глядя на
Серёгу.
- Да, в момент оргазма. Где делается приятней всего?
- Ну... везде, – Толик пожал плечами. – В члене, конечно... и вокруг члена, и
в животе, и в промежности между ног, и в очке... очко словно разрывается от
кайфа...
– Толик, не зная, как описать точнее свои ощущения в момент
оргазма, не без любопытства спросил – поинтересовался – у Серёги: – А у
тебя это как?
- Так же точно! Мне тоже везде приятно, но особенно приятно бывает
каждый раз, когда я кончаю, в очке... ну, то есть, в момент оргазма весь кайф
именно там, в очке и вокруг него! Я, знаешь, как ещё делаю, когда дома
дрочу? Ну, чтобы кайф был ещё сильнее...
- Как? – в глазах Толика мелькнуло любопытство.
- Я, когда дрочу, ещё пальцем при этом на очко слегка надавливаю... ну, то
есть, пальцем трогаю очко – как будто щекочу... ты делаешь так?
- Нет, – Толик отрицательно покачал головой.
– Я просто свободную руку
под яйца засовываю – щекочу себя между ног... ну, иногда я ещё прикасаюсь
к очку, но там я не щекочу...
- Вот! А ты попробуй пальцем очко пощекотать... вообще улёт!
- Серый, блин! – Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся. – Это ты на что сейчас
намекаешь? Чтоб в следующий раз, когда ты, пыхтя на мне, будешь
изображать малолетнюю жертву изнасилования, я щекотал тебе очко?
- Блин! Ни на что я не намекаю... я просто поделился с тобой, со старшим, но
малоопытным братом-насильником, опытом, – Серёга, глядя на Толика,
рассмеялся тоже. – Попробуй при случае, когда будешь дома дрочить себе
сам... не всё же время ты будешь меня насиловать! Попробуешь – и потом
будешь меня ещё благодарить за то, что я подсказал тебе, как можно
усиливать кайф!
- Серый... – нараспев протянул-проговорил Толик, изобразив на лице смесь
догадки и сомнения. – А может, это ты намекал мне сейчас, чтобы я усилил
твой кайф совсем не пальцем, а чем-то другим? Ну-ка, колись, мой младший,
но многоопытный брат!
- Чем другим? – не раздумывая, отозвался Серёга и в ту же секунду понял-
сообразил сам, о ч ё м сказал-спросил Толик. –
Другим, Анатолий
Евгеньевич, я могу при вашем желании пощекотать вас, – не растерялся
Серёга с ответом, придав лицу блудливое выражение.
- Ну, ни фига себе, что предлагает невинному старшему брату его младший
развратный брат! – воскликнул Толик, изобразив на лице смесь изумления и
ужаса. – Я даже не знаю теперь, как мне с вами, Сергей Викторович, спать в
одной комнате...
- Ой-ой-ой, как вам страшно, Анатолий Евгеньевич! Можно подумать...
быстрей надевайте трусы, а то ваша голая попка меня возбуждает! Вид вашей
голой попки...
Серёга, качнувшись в сторону Толика, хотел хлопнуть ладонью Толика по
голым ягодицам, но, быстро вильнув задом в сторону, Толик со смехом
уклонился от хлопка.
- Уже... уже надеваю трусы! Когда рядом такой маньяк, лучше, конечно,
быть в трусах, – Толик, бросив ненужное полотенце на свою постель,
повернулся к Серёге вполоборота – наклонился за трусами, лежащими на
полу; ягодицы Толика при наклоне на секунду раздвинулись, разошлись-
распахнулись в стороны, и хотя Толик стоял к Серёге не задом, а
вполоборота, так что Серёга никак не мог видеть очко Толика – туго
стиснутую мальчишескую дырочку, но это не помешало Серёге продолжить
тему: показывая пальцем на согнувшегося Толика, Серёга назидательным
тоном проговорил:
- Вот! Еще одно доказательство того, как старший брат растлевает младшего,
демонстрируя младшему брату своё интимное место... ужас! Смотри, как
подбирают с пола трусы невинные мальчики! – с этими словами, точно так
же отбросив на кровать полотенце, которым он вытирался, Серёга сел на
корточки и, переваливаясь из стороны в сторону, гусиным шагом подкатил к
трусам своим, говоря при этом: – Видишь, никакого разврата, никакого
совращения! – зацепив трусы пальцами, Серёга резко встал, выпрямился во
весь рост. – Понял, как надо? Не раком становиться, как ты, а делать надо
так, как я... как делают все невинные мальчики!
- Серый, вот ты придурок! – глядя на Серёгу смеющимися глазами, Толик
укоризненно покачал головой.
Они, глядя друг на друга – надевая трусы – весело рассмеялись. Вдруг
возникшая тема анального секса ни для Серёги, ни для Толика ровным
счётом ещё ничего не значила, – эта тема всплыла без всякой цели, возникла
сама собой, и они, весело подкалывая друг друга, просто зубоскалили, не
вкладывая в свои слова никакого прикладного смысла; они прикалывались и
даже вроде как бы на что-то друг другу намекали, но секс анальный ещё был
для них обоих чем-то абстрактным, не имеющим для них обоих никакого
практического значения, и в этом – даже после всего того, что они только что
проделали в постели – не было ничего удивительного или непонятного.
«Всему своё время» – сказано в одной мудрой книге, и для Толика и Сёреги
это время – время желания анального секса – еще, видимо, просто не созрело,
не настало и не пришло: они, зубоскаля и прикалываясь, не придавали словам
своим никакого скрытого смысла и уж тем более не вкладывали в слова свои
тайное желание перепихнуться в зад, – говоря об анальном сексе, они, Сергей
Викторович и Анатолий Евгеньевич, были не возбуждены, были вполне
удовлетворены тем сексом, который у них только что был, и этот
случившийся секс был для них, для э т и х мальчишек, пока потолком,
вершиной доступного им сексуального наслаждения. Конечно, в мире немало
таких парней, которые, вместе укладываясь в постель, сразу, без всяких
ужимок и разговоров переходят к н а с т о я щ е м у сексу, то есть берут друг
у друга в рот или вставляют друг другу в зад, но... это такие парни, у
которых или уже имеется, есть опыт предшествующий, или это такие парни,
которые долго об этом думали, фантазировали и мечтали, страстно хотели
этого, многократно проигрывая разные формы однополого сексуального
удовольствия в своих сладострастных мечтах-фантазиях, и вот тогда-то, как
только возникает к однополому сексу располагающая ситуация, они, эти
опытные парни, свои реальные или виртуальные наработки тут же в полном
объёме реализуют – без раскачек и предисловий сразу трахаются и в рот, и в
зад... а Серёга с Толиком опыта такого не имели, чтобы, оказавшись в одной
постели, вкусить всё и сразу, они оба никогда о таком не думали, никогда ни
о чём подобном не мечтали и не грезили – просто так получилось, так удачно
сложились для них обстоятельства: они встретились на пути своего
естественного взросления, и возникла музыка, которая поманила их, повела в
заповедные, им доселе неведомые кущи... древняя музыка, вдруг возникшая-
зазвучавшая, вела их, двух мальчишек, и, доверившись этой музыке, они, не
растленные ложью лукавых скреп, просто следовали за ней, за этой
сладостной музыкой юности, не пытаясь её обогнать, не внося в неё свои
коррективы, – «всему своё время, и время всякой вещи под небом» – ни
Серёга, ни Толик слов этих древних не знали, просто всё у них шло своим
чередом: мастурбация в кустах смородины, совместная мастурбация в
комнате перед сном, взаимная мастурбация в душевой кабинке, жаркое
колыхание друг на друге...
- Серый, я курить хочу, – деловито проговорил Толик, глядя на Серёгу.
– Посидишь со мной на крыльце?
- Вот! Ты без Серого шаг не можешь сделать, – ворчливо отозвался Серёга,
изобразив на лице снисходительную озабоченность. – Идём!
Они вышли на крыльцо – шагнули а лунную ночь, и Пират при их появлении
радостно закрутил, завилял хвостом.
- Ах, ты наш пограничник! – не смог промолчать Сёрёга, лаская
подошедшего Пирата. – Все спят, а ты не спишь – охраняешь своих друзей...
умница, а не Пират... умная... умная собака!
Толик сходил за гараж, где у него была спрятана пачка сигарет, вернулся, сел
на ступеньках крыльца рядом с Серёгой; Пират, помахав еще хвостом, улёгся
у их ног; Толик, щелкнув зажигалкой, закурил – сладко затянулся
сигаретным дымом.
- Толян... а ты что – не можешь бросить курить? – спросил Серёга, глядя, как
тает в лунном свете сизое облако дыма.
- Ну, наверное, могу... если сильно-сильно захотеть, – отозвался Толик,
стряхивая пепел. – А может, не могу... – Толик рассмеялся и, глядя на Серегу,
пояснил: – Это ведь тоже удовольствие...
- Но это вредное удовольствие, – резонно заметил Серёга.
– Вот смотри...
дай-ка сюда пачку! Смотри, что на пачке написано: «импотенция»... и с
другой стороны тоже... со всех сторон написано! Видишь?
- И что это значит? – Толик, разыгрывая Серёгу, посмотрел на Серёгу
серьёзно, без улыбки, и спросил он, проговорил тоже с серьёзной
интонацией, так что Серёга невольно купился на серьёзный тон Толика.
- Ты что, блин, дурак? Не заешь, что это значит? – искренне удивился Серёга,
глядя на Толика.
- Ну, что-то слышал... что-то типа короновируса? Правильно? – Толик, глядя
на Серёгу – видя, как легко Серёга поддался на розыгрыш, с трудом
сдерживал смех.
- Офигень, какой ты тупой! – присвистнул Серёга, искренне удивляясь тому,
что Толик ничего не знает о таких простых вещах. – Импотенция – это когда
у тебя не стоит и ты кайфовать не можешь!
- У меня стоит, – не задумываясь, тут же парировал Толик. – Ты сам только
что был свидетелем, что стоит!
- Это сейчас стоит! – с жаром проговорил Серёга.
– А будешь курить, и
стоять не будет... стоять перестанет! Вот что такое импотенция! Так что,
Толян, ты курить бросай! Это тебе мой совет...
Толик, сладко затянувшись, выпустил на Серёгу клуб сизого дыма.
- Всё, Серый, у тебя теперь тоже будет импотенция – тоже стоять не будет! –
Толик, глядя на Серёгу, рассмеялся.
– Ты думаешь, я зачем тебя позвал
покурить? Вот затем и позвал, чтоб у нас у обоих была импотенция... такая
импотенция, как была сегодня... и как всегда!
- Блин! Я с тобой серьёзно говорю, объясняю тебе, а ты как дурак! – Серёга,
глядя на смеющегося Толика, тоже невольно улыбнулся. – Какой же, Толян,
ты дурак! Точнее, придурок...
- А ты типа умный – ты не придурок? – не без ехидства в голосе проговорил
Толик, глядя смеющимися глазами на Серёгу.
- Конечно, я умный! – не стал отрицать Серёга.
- Ага... ну, а теперь ты меня, своего старшего брата, послушай! – Толик,
перестав смеяться, снова сделал глубокую затяжку, но на этот раз выпустил
дым не на Серёгу, а в сторону. – Что такое импотенция, я узнал, когда ты ещё
на горшке сидел. Специально для этого я ходил в школьную библиотеку,
чтобы в разных словарях посмотреть, что это слово означает.
- На фига? – с лёгким удивлением в голосе проговорил Серёга, с
любопытством глядя на Толика. – У тебя не стоял?
- Объясняю, точнее, рассказываю – для таких придурков, как ты, – Толик
хмыкнул.
– Где-то примерно два года назад или чуть раньше я начал
дрочить...
- Я тоже начал дрочить примерно два года назад, – перебил Толика Серёга.
- И что? – Толик вопросительно посмотрел на Серёгу, и в голосе Толика
прозвучала лёгкая досада оттого, что Серёга его перебил.
- Ничего, – Серёга пожал плечами. – Ты сказал, и я сказал... ну, то есть, мы с
тобой начали дрочить примерно в одно и то же время...
- Ага, только ты не помнишь, где и когда ты первый раз кончил... – с лёгким
ехидством в голосе проговорил Толик.
- Ну, не помню... и что?
- Да ничего! – Толик, отложив сигарету, обхватил Серёгу рукой за шею,
притянул его голову к себе, с силой прижал щеку Серёгину к щеке своей. –
Ты будешь меня слушать? Или будешь вставлять свои дурацкие реплики?
- Ой, Толян, ой! Буду, буду тебя слушать... отпусти! Я только сказал, что мы
с тобой похожи – что я как ты... или ты как я... отпусти! – Серёга, вырываясь,
со смехом закрутил головой.
– Хватит ко мне прижиматься... импотент!
Пират, помоги мне! Старший брат насилует младшего... помоги, Пират!
Пират, услышал своё имя – дрогнув ушами, посмотрел на сидящих на
крыльце мальчишек, но помогать Серёге не стал, – Толик, разогнув руку,
сам, без помощи Пирата, отпустил Серёгу, и Серёга, потирая шею, с
наигранным возмущением пробурчал:
- Ужас, что делается на белом свете лунной ночью! И растлевают, и
насилуют, и душат... куда, блин, катится мир! Всё, Толян, я больше не буду
тебя перебивать – рассказывай! Значит, примерно два года назад ты начал
дрочить... и что?
- И то! Я уже начал кайфовать... не так чтобы часто стал это делать, но
регулярно, и тут мне случайно попадается в руки одна забавная книжка. Из
нашего подъезда дед с бабкой продали квартиру и все ненужные вещи
отнесли на мусорку, а два ящика с книгами выбрасывать не стали –
поставили ящики на скамейку около подъёзда, чтобы кто-то мог посмотреть,
какие там книги, и что-то выбрать, забрать себе, если нужно или понравится.
Ну, я тоже покопался в тех ящиках, выбрал себе классную книгу про
путешествия и наткнулся на книжку «Половое воспитание школьника»...
- Офигеть! Про секс? – перебивая Толика, спросил-уточнил Серёга.
- Фиг там! Я книжку, естественно, тут же взял – я тоже подумал, что там
будет что-то про секс, а там была всякая галиматья... про моральный облик
будущего строителя коммунизма и прочая чушь – ничего интересного. Но...
- Подожди! Так это что... это была древняя книжка? Ну, если там было про
коммунизм... – снова спросил-уточнил Серёга, перебивая Толика.
- Ну... типа да, – кивнул головой Толик.
– Древняя книжка. Ничего там
интересного не было, но там, в той книжке, было написано про дроч... ну, то
есть, про онанизм, и я...
- Онанизм – это мастурбация? – уточнил Серёга.
- Ну-да, онанизм, мастурбация – это одно и то же, – кивнул Толик. – Просто в
те времена мастурбация называлась онанизмом. Вот, и там среди прочей
фигни было написано, что онанизм – это очень вредная, очень плохая
привычка, с которой нужно бороться, потому что онанизм сильно вредит
здоровью, ведёт к безволию, ухудшает память, снижает успеваемость и
является причиной импотенции. Прочитал я всё это, и...
– Толик, усмехнувшись, на секунду умолк, вспоминая свою д е т с к у ю реакцию на
прочитанное в советской книжке про половое воспитание советских школьников.
- Ну, прочитал ты – и что? – Серёга, который был по складу своего
темперамента не очень склонен к восприятию монологов, не замедлил
воспользоваться паузой в рассказе Толика. – Ты поверил тому, о чём прочил
в древней книжке про коммунизм и онанизм?
- Ну, не то чтобы поверил, но... как-то неуютно стало. Что-нибудь забуду
сделать или на уроке, отвечая у доски, что-нибудь забуду – и потом думаю,
что это, возможно, у меня ухудшается память из-за дроча... или, к примеру,
даю себе слово, что дрочить больше не буду, а потом всё равно дрочить
хочется, я своё слово сдержать не могу, снова дрочу – кончаю, и тут же
думаю, что у меня развивается слабоволие, что я не могу контролировать
себя... да ещё импотенция от дроча, которая ждёт впереди! Короче, был
такой небольшой период, когда я был весь на измене... и дрочить хочу всё
чаще и чаще, не могу избавиться от этой привычки, и всё время думаю при
этом, что дрочем я причиняю себе вред... и поговорить об этом откровенно
не с кем. Короче, я стал искать ещё какие-то сведения об онанизме – и
прочитал в интернете совсем не то, что было написано в древней книжке! Не
знаю, зачем писали про дроч в древние времена разные страшилки, зачем
пугали детей всякой фигнёй, а только узнал я из интернета совсем другое!
Узнал, что дроч – это естественный способ снятия сексуального напряжения,
что дрочат все пацаны в переходном возрасте, что если не дрочить, то есть
регулярно не сбрасывать сексуальное напряжение, то могут развиться всякие
застойные явления, которые пагубно влияют на половую функцию, ведут к
угасанию половой функции... короче, узнал я всё это – и страхи мои
улетучились, стал я дрочить-кайфовать в своё удовольствие!
Толик рассказал Серёге всю эту историю про себя, ничуть не стесняясь,
рассказал со всей откровенностью, даже с удовольствием, потому что, во-
первых, это была история про победу здравого смысла над замшелыми
предрассудками, а во-вторых, у них, у Толика и Серёги, установились такие
отношения, когда что-то врать, что-то скрывать от другого было и глупо, и
бессмысленно, – доверительность в их отношениях была такова, что можно
былобезвсякогонапряганаединедругсдругом быть самим собой,
ничуть не боясь, что это будет не так понято, или как-то не так истолковано,
или в глазах другого это будет выглядеть нелепым и смешным.
- Да, у меня тоже был такой период, когда я думал, что дрочить вредно, и я
тоже пытался это прекратить, – нарушил молчание Серёга.
– Никакие
древние книжки я не читал, но... тоже было такое заблуждение! А потом я
точно так же поискал инфу в интернете, узнал, что это нормально, и... я
теперь тоже дрочу в своё удовольствие! – Серёга рассмеялся. – А у тебя было
такое, чтоб на уроке вставал?
- Ну, было! – Толик улыбнулся. – Сидишь на уроке со стояком и думаешь:
хоть бы к доске не вызвали... да?
- Да, у меня тоже так было, и даже не раз! – почему-то обрадовался Серёга,
подумав, как много у него и у Толяна общего; Толик уже докурил, и они,
соприкасаясь плечами, просто сидели на ступеньках крыльца – спать не
хотелось.
- Вот, а теперь смотри сюда... – Толик, держа пачку с сигаретами в одной
руке, указательным пальцем другой руки легонько постучал по пачке – по
надписи «импотенция».
– Это же самое было написано в древней книжке,
про которую я рассказал тебе: у тех, кто дрочит, будет импотенция. Я
дрочил, потому что хотел дрочить, а хотел потому, что дрочить – это кайф.
Но... я кончал – и думал про импотенцию, и это мне портило ощущение
кайфа. А потом я прочитал, что всё это лажа, фуфло – и стал дрочить в своё
удовольствие... так и здесь, – Толик снова постучал указательным пальцем
по слову «импотенция». – Я курю, потому что хочу курить, а хочу потому,
что курить – это кайф. Ну, то есть, кайф для меня, – уточнил Толик. – И чтоб
кайф этот не обламывать, я вот на эти фуфлыжные надписи...
– Толик в третий раз постучал пальцем по пачке сигарет, – никакого внимания не
обращаю.
- Ну, зачем-то же пишут... – неуверенно проговорил Серёга, думая о словах Толика.
- Зачем-то же много о чём пишут, – хмыкнул Толик. – Зачем-то же писали,
что станешь импотентом, если будешь дрочить... пох всё это! Ты не куришь,
и это твой выбор. Я курю, и это мой выбор. И это различное отношение к
курению нам ничуть не мешает быть друзьями... и даже братьями! Так?
- Так, – Серёга кивнул головой. Они помолчали. Уже было, наверное, поздно,
но спать не хотелось. Толик достал из пачки ещё сигарету, щелкнул
зажигалкой – Серёга покосился на Толика, но ничего говорить не стал...
говорить здесь было не о чем, всё было и так понятно: если Толян хочет
курить, то он курит... точно так же и он, Серёга: если он хочет дрочить, то он
дрочит... а курить или дрочить и при этом думать про импотенцию, которая
то ли наступит от курева или дроча, то ли всё это лажа... да ну нах! Подумав
про дрочку, Серёга тут же подумал о том, что сегодня они – он и Толян –
целовались взосос... ну, то есть, не просто дрочили друг другу, а целовались
взасос, в постели друг друга е б а л и, и это... это был кайф! Ну, то есть,
классно всё это было! – Толян... – покосившись на губы Толика, негромко
проговорил Серёга, нарушая молчание. – Ты хочешь ещё?
- А ты? – Толик, без труда поняв, о чём его спрашивает Серёга,
вопросительно посмотрел на Серёгу.
- Ну, я не знаю... я как ты! – отозвался Серёга. – Ты же мой старший брат...
- Я сейчас не хочу, – секунду подумав, спокойно проговорил Толик, и это
было действительно так: никакого возбуждения он, Толик, в данное время не
испытывал. – Но если ты хочешь...
- Я тоже не хочу, – перебил Толика Серёга. – Завтра покайфуем!
- Сегодня, – уточнил Толик.
- Что «сегодня»? – не понял Серёга. – Ты хочешь сейчас?
- Не сейчас, а сегодня. Уже наступило сегодня, – Толик смотрел на Серёгу
смеющимися глазами.
- Толян... – поняв, что Толик имеет в виду, Серёга изобразил на лице лёгкую
досаду. – Сегодня – это сейчас, и закончится оно, когда мы уснём. А когда
мы проснёмся, то это будет завтра... ты почему, блин, такой тупой? – Серёга,
обхватив Толика рукой за шею, притянул лицо Толика к своему лицу, с
силой вдавился щекой в щеку Толика. – Ты почему такой... такой дурак?
- Блин, больно же! – засмеялся Толик, но вырываться не стал, почувствовав,
что приятно это... приятно это вот так – щекой к щеке.
– Сам ты дурак!
Сегодня заканчивается не тогда, когда ты копыта свои откидываешь, а тогда,
когда стрелки часов сходятся на цифре двенадцать... блин, я таких тупых, как
ты, ещё не видел... пусти!
- Кто тупой? Я тупой? – Серёга сильнее прижал Толика.
– Говори, кто тупой... я или ты?
- Я... я тупой! Пусти! – Толик со смехом зажмурился, и хотя он говорил
«пусти», он не вырывался – не пытался от Серёги отстраниться; они
дурачились, сидя ночью на ступеньках крыльца, сексуального возбуждения
ни у Толика, ни у Серёги не было, члены в трусах-плавках умиротворённо
дремали, и всё равно... всё равно это было приятно, было в кайф – сидеть
рядом, щекой прижимаясь к щеке.
- Пират, ты свидетель! Толян только что признался, что он тупой... – Серёга
рассмеялся, и Пират, чуть шевельнув хвостом, покосившись на сидящих на
ступеньке крыльца мальчишек, дёрнул ушами, словно таким образом
подтверждая, что он всё слышит.
Серёга, разжав руку, отпустил Толика, и всё равно... всё равно музыка, что
вела их, никуда не делась, не исчезла – музыка была еле различима, но не
потому, что она ослабла или слабела, а потому, что музыка эта наполнилась
новыми, совершенно новыми обертонами, – сексуального возбуждения не
было, не было никаких позывов к сексуальной активности, но даже просто
сидеть рядом, соприкасаясь плечами, говорить о чём угодно, прижиматься
щекой к щеке, дурашливо выясняя, кто умнее, смеяться, просить друг у друга
пощады... всё это было в кайф, и этот кайф, никак не связанный с
проявлением сексуальности, был не менее значим и ощутим, чем то
наслаждение, которое было в постели; конечно, ни Серёга, ни Толик свои
чувства не анализировали, они об этом не думали – они просто слышали
музыку, что звучала в их юных душах, распахнувшихся друг для друга...
- Толян, ты прикинь... – задумчиво проговорил Серёга, нарушая молчание.
– Вот мы сидим здесь с тобой... да?
- Да, – Толик кивнул головой, – мы сидим здесь с тобой. Но ты, если хочешь,
можешь лечь рядом с Пиратом – не сидеть можешь, а лежать...
– глядя на
Серёгу, Толик тихо засмеялся.
- Блин! Я серьёзно с тобой говорю...
– Серёга несильно толкнул Толика
локтём в бок. – Ты способен к серьёзному разговору?
- Ну, хорошо, хорошо, говори! – Толик, перестав смеяться, с серьёзным
выражением лица посмотрел на Серёгу. – Сидим мы... и что?
- Я подумал сейчас... посмотри, сколько звёзд на небе! – Серёга задрал
голову вверх.
Толик, вслед за Серёгой тоже задрав голову вверх – глядя на звёздное небо,
негромко отозвался:
- Ну... до фига... и что?
- А прикинь, что в это самое время где-то на какой-то звезде точно так же
сидят два пацана, смотрят, как мы, на небо, и...
- Вот прямо сейчас сидят и смотрят – в это самое время? – покосившись на
Серёгу, уточнил Толик.
- Да, – отозвался Серёга, глядя на небо. – В этом же весь прикол: мы смотрим
на них, они смотрят на нас, но мы друга не видим...
- Прикол весь в том, что мы не можем видеть друг друга, – хмыкнул Толик. –
Ну, то есть, можем, но не в одно и то же время, не одновременно – всё это
совсем не так, как тебе хочется...
- Почему? – Серёга с недоумением посмотрел на Толика. – Мы сидим здесь,
они сидят там, на какой-то звезде... понятно, что мы их не видим, но вдруг у
них есть такой телескоп... такой мощный-премощный телескоп, в который
они сейчас смотрят и видят нас... может же быть такое?
- Не может, – спокойно проговорил Толик.
- Почему? Я же сказал, что у них есть мощнейший телескоп... мощный-
премощный! Почему они не могут нас видеть в свой телескоп?
- Потому что... если у них даже есть такой мощный-премощный телескоп,
чтобы в него они видели Землю, то они в него видят сейчас не нас, а видят...
видят, к примеру, как Колумб плывёт открывать Америку... ну, или видят
что-то из античного мира – как воюет, к примеру, Александр Македонский...
- Так это же было фиг знает когда! А они смотрят сейчас – смотрят на нас...
почему они видят то, что было когда-то, если они смотрят на нас? – в глазах
Серёги было искреннее непонимания. – Или ты снова меня разыгрываешь –
снова меня дуришь?
- Блин... на фиг мне тебя дурить? – с лёгкой запальчивостью в голосе
отозвался Толик. – Покажи мне Полярную звезду!
- Ну... я не вижу сейчас...не вижу, где она... – медленно проговорил Серёга,
растягивая слова – глядя на звёздное небо. – А ты видишь?
- Я вижу, – отозвался Толик. – Хорошо, покажи мне Большую Медведицу!
- Блин... я же тебе не астроном, чтоб все звёзды знать! – с лёгкой досадой
проговорил Серёга.
– Я вообще тебя о другом говорил, а ты мне пудришь мозги...
- Смотри! – Толик, поняв, что Серёга ни фига не знает, как увидеть на небе
Полярную звезду, придвинулся к Серёге ближе и, одной рукой обняв Серегу
за плечо – притянув его к себя, вытянул другую руку вверх.
– Большая
Медведица похожа на ковш, её без труда можно видеть... смотри, куда я
пальцем показываю!
- Пальцем в небо показываешь, – засмеялся Серёга.
- Блин, а куда я должен ещё показывать, если звёзды на небе? Вот не думал,
что у меня младший брат такой бестолковый... смотри! – Толик, соскользнув
ладонью с Серёгиного плеча, раскрытой ладонью сильней наклонил голову
Серёги к голове своей, так что теперь они соприкасались висками.
– Вон четыре звезды в виде неправильного прямоугольника... ну, то есть, если эти
четыре звезды мысленно соединить между собой, то у полученного
прямоугольника все стороны будут неравные: две длинные, но при этом одна
чуть короче другой, и две стороны по бокам, и тоже одна короче другой...
видишь?
- Ну, вижу... – отозвался Серёга.
- Вот! Та сторона из двух длинных, которая короче, это дно ковша. Ты
сторона, которая длиннее из двух коротких, это внешняя сторона ковша, и
она чуть выпирает углом... видишь? – Толик, объясняя Серёге, говорил
уверенно, увлеченно, и эта его увлечённость невольно передалась Серёге.
- Вижу, – повторил Серёга, глядя на неправильный четырехугольник.
- Вот! А теперь, оттолкнувшись от верхней точки, ну, то есть, от верхней
звезды внутренней стороны ковша, ты видишь еще три звезды, которые
мысленно мы соединяем между собой прямыми линиями, и... что у тебя
получается?
- Получается... – Серёга, запрокинув голову в звёздное небо, замолчал. Чуть
отстранившись от Серёги – глядя на Серёгу, Толик терпеливо ждал.
– Получается... ну, типа как ручка у ковша, если четыре звезды – это ковш...
загнутая ручка ковша. Правильно? - Серёга посмотрел на Толика.
- Правильно! – улыбнулся Толик. – Контрольный вопрос: из скольких звёзд
состоит этот ковш?
Серёга снова задрал вверх голову. Посчитал. Снова посмотрел на Толика.
- Из семи, – уверенно произнёс Серёга. – Четыре звезды сам ковш плюс три
звезды ручка.
- Вот! Ты не такой тупой, каким кажешься, до семи точно считать умеешь!
– Толик рассмеялся, толкая Серёгу локтём в бок.
– Семь звёзд – это и есть
Большая Медведица, состоящая из семи планет. Там, правда, планет больше,
но это не важно, мы их не видим. Мы отчетливо видим только семь звёзд –
Большую Медведицу. Её на небе найти всегда нетрудно. А по Большой
Медведице всегда легко найти Полярную звезду... знаешь, как найти?
- Нет, – честно признался Серёга.
- Смотри... – Толик снова вытянул руку, показывая Сереге пальцем. – Если,
взяв за основу внешнюю боковую сторону ковша, мысленно протянуть
прямую дальше и на той прямой отмерить примерно пять раз такое же
расстояние, как расстояние внешней стороны ковша, то... получается? –
Толик вновь посмотрел на Серёгу.
- Ну, получается... отмерил пять раз... – Серёга, задрав голову, смотрел на
звёздное небо.
- И что получилось?
- Если пять раз отмерить, то на этой прямой заезда...
– неуверенно проговорил Серёга. – И что?
- И то! Эта и есть Полярная звезда! – Толик произнёс это так, как будто
только что он сделал величайшее открытие.
– А теперь смотри! Если
предположить, что на Полярной звезде есть жизнь и что сейчас оттуда кто-то
направил на нас свой мощный-премощный супер-пупер-телескоп, то...
знаешь, когда они нас увидят?
- Когда? – отозвался Серёга, глядя на Полярную звезду.
- Нас они увидят через четыреста лет!
- В смысле? – Серёга посмотрел на Толика; во взгляде Серёги было
неподдельное недоумение. – Через четыреста лет нас уже не будет... как они
нас увидят через четыреста лет?
- Через четыреста лет к ним только дойдёт картинка с нами – вот они нас и
увидят! А сейчас... вот именно сейчас до них только дошла картинка, что
было на нашей земле четыреста лет назад, и сейчас они видят... видят сейчас,
как Колумб плывёт открывать Америку! Или на этом месте, где сейчас мы
сидим, четыреста лет назад был непроходимый лес, и сейчас они видят
именно этот лес, а не нас с тобой. Всё дело в расстоянии, мой глупый, но
любознательный младший брат! – Толик, говоря это, шутливо взъерошил на
Серёгином затылке волосы.
– Кстати, свет от Полярной звезды к нам идёт
тоже четыреста лет, и вот прикинь... может, этой планеты, которую мы
называем Полярной звёздой, уже двести лет как нет, то есть двести лет назад
она , может, погасла или просто превратилась в космическую пыль, но к нам
ещё целых двести лет будет идти от неё свет, и мы, глядя на этот свет, ещё
двести лет будем думать, что мы смотрим на существующую звезду...
- Ну, то есть...
– Серёга умолк, глядя на Толика – с трудом осмысливал услышанное.
– Значит, что получается... если б, допустим, у нас был бы
сейчас супер-пупер-телескоп и мы в него увидели бы сейчас двух пацанов,
сидящих там, у себя, на крыльце, то в реале пацаны эти сидели на своём
крыльце четыреста лет назад?
- Именно так! – подтвердил Толик, довольный тем совершенно неожиданным
для него эффектом, какой произвёл его рассказ на Серёгу.
- Офигеть! Это, блин, просто какая-то машина времени... – то ли для Толика,
то ли вслух для себя медленно проговорил Серёга; он вновь посмотрел на
небо – нашел Большую Медведицу, мысленно провел прямую линию,
отсчитал на этой прямой пять отрезков, равных передней стенки ковша...
– Толян...
– оторвав взгляд от Полярной звезды, Серёга вновь посмотрел на
Толика. – А ты откуда всё это знаешь?
- Из интернета, – Толик пожал плечами.
– У меня ещё есть дома
астрономический атлас, где все созвездия, которые мы можем видеть... да это
все знают: и как найти Полярную звезду, и про скорость света... мне это
просто интересно – что-то узнавать про космос, про разные галактики! Вот
смотри: если от Полярной звезды провести прямую линию дальше, то...
– Толик снова задрал голову вверх, всматриваясь в звёздное небо. – Смотри...
Серёга почувствовал, как его член в плавках-трусах начал стремительно – без
всяких на то причин и поводов – наливаться юным сладостным
возбуждением... в принципе, ничего удивительного в этом не было – член
Серёгин жил по своим собственным законам, и к спонтанным эрекциях,
когда вдруг ни с того ни с сего за считанные секунды возникал стояк, Серёга
в последнее время привык, а теперь рядом, практически вплотную, сидел
Толян, рука Толяна лежала у него, у Серого, на плече, их ноги
соприкасались, у них уже был... да, у них только что был классный секс в
постели!
- Толян...
– проговорил Серёга чуть изменившимся голосом, глядя не на
звёздное небо, а на губы Толика. – Ты столько знаешь всего про космос... я
от тебя фигею!
- Наконец-то ты понял, что твой старший брат умнее тебя! – Толик тихо
рассмеялся. – Я тебе хотел еще показать созвездие Кассиопеи, но сейчас я это
созвездие сам не вижу... будет небо чище, и я обязательно покажу! Это же
всё интересно... звезды, галактики... а те, кто живёт ниже экватора, в
Африке или, к примеру, в Австралии, видят совсем другие звёзды – там
другое звёздное небо... другие галактики...
- Толян... ты хочешь еще? – тихо проговорил Серёга, чувствуя, как член его
в трусах налился горячей твердостью, и оттого, что член возбудился,
превратился в твёрдый не сгибающийся стояк, тут же возник сладкий зуд и в
самом члене, в полуоткрытой, наполовину залуившейся головке, упершейся в
трусы, и в промежности, между раздвинутыми ногами, и вокруг попы,
точнее, вокруг плотно сжатой девственной дырочки... всё в один миг
опалилось жарким желанием, всё набухло, наполнилось зудом-
предвкушением. – Хочешь?
Серёга так внезапно сменил тему, перескочив с далёких галактик на дела
земные и близкие, что впору было уточнить у него, что именно он имеет в
виду, но Толик, сидящий рядом с Серёгой, понял Серёгу без уточнений, –
оторвав взгляд от звёздного неба, Толик посмотрел на Серёгу:
- Я как ты...
- Значит, хочешь... – сделал вывод Серёга, не углубляясь в нюансы хотения;
он вожделеюще посмотрел на губы Толика.
– У меня стоит... можешь
проверить! – И, приблизив своё лицо к лицу Толика, движимый вмиг
возникшим порывом, Серёга без лишних слов обхватил, окольцевал губы
Толика губами своими – горячо и жадно вобрал губы Толика в рот,
одновременно положив ладонь на затылок Толика, чтобы Толик не вздумал
вырываться.
Между тем, у Толика даже на мгновение не промелькнула мысль о том,
чтобы как-то воспротивиться Серёге, – всё случилось спонтанно: Толик,
подавшись к Серёге, непроизвольно разомкнул свои губы, окольцованные
подвижными губами Серёги, кончики их горячих языков соприкоснулись,
упруго затрепетали, забились друг о друга... рука Толика вскользнула в
Серёгины плавки-трусы, и Толик тут же свернувшимися в кулак пальцами
обхватил твёрдый горячий ствол, чувствуя, как у него самого член в трусах
стремительно наливается щекотливо зудящей сладостью... продолжая сосать
Толика в губы, Серёга почувствовал, как ладонь Толика обхватила его член,
и, для удобства чуть раздвинув, разведя в стороны согнутые в коленях ноги,
точно так же вскользнул ладонью в трусы сидящего рядом Толика – сжал
пальцами твёрдый горячий стояк Толяна... крутанув головой, Толик вырвал
свои губы из губ Серёги и, не делая передышку, ничего не говоря и ни о чём
не спрашивая, тут же губами своими накрыл губы Серёгины – так же горячо
и жадно засосал в губы Серёгу... композиция из скрещенных рук,
шевелящихся в трусах друг у друга, из жарко слившихся в засосе губ
образовалась спонтанно и вместе с тем так естественно, как будто они,
четырнадцатилетние мальчишки, полжизни только этим и занимались, – они
сидели на ступеньке крыльца, повернувшись друг к другу вполоборота,
теребили друг у друга клейко залупающиеся стояки, с юной ненасытностью
поочерёдно сосали друг друга в губы, и... даже если, как легкомысленно
предположил Серёга, сейчас – вот прямо сейчас! – кто-то из глубины космоса
смотрел бы на них в свой супер-пупер-телескоп, то, как объяснил Серёге
Толик, увидеть их, сидящих на крыльце под звёздным небом, этот
смотрящий в телескоп инопланетный вуайерист сможет через сотни, или
тысячи, или даже миллионы световых лет... пусть смотрит!
- Пойдём в комнату...
– выдохнул Серёга, оторвавшись от губ Толика.
– Я ещё хочу... идём! – вытащив руку из трусов Толика, Серёга пружинисто
встал – поднялся на ноги; рука Толика выскользнула из трусов Серёги; и
Толик так же пружинисто, как Серёга, поднялся вслед за Серёгой тоже;
трусы-плавки у обоих стояли колом.
- Ты же не хотел... – зачем-то проговорил Толик, то ли подкалывая Серёгу, то
ли напоминая Серёге о его непоследовательности... то ли сказал просто так
– лишь бы что-то сказать.
- Ты первый не хотел... – отозвался-отмахнулся Серёга, шутливо и в то же
время нетерпеливо толкая Толика в коридор. – Когда мы не хотели, мы были
глупые. А теперь мы оба хотим... идём! Я тебя выебу...
- Или я тебя выебу! – с тихим смехом отозвался Толик, делая вид, что он
уворачивается, сопротивляется Серёге. – Я тебя выебу...
Лежащий у крыльца Пират, приподняв голову, заинтересованно смотрел, как
мальчишки, стоя в дверном проёме друг против друга, смеются-дурачатся.
- Не «или», а «и»... – демонстрируя Толику понимание смысловых различий
между союзами, назидательным тоном уточнил-поправил Серёга.
– Союз «или» разделительный, а союз «и» соединительный! И ты меня выебешь... я
тебя, а ты меня – мы друг друга выебем... идём! Я тебя первый...
- Ну, блин... ты кого хочешь уговоришь! – Толик, делая вид, что он сдался,
что он не смог устоять перед мощным Серёгиным напором, шагнул в
комнату; они, подгоняемые юным нетерпением, вошли в комнату, и...
Всё повторилось, только теперь всё было на Серёгиной постели, и было
немного разнообразнее: в комнате всё так же горел свет, снятые трусы
лежали на постели Толика, голые мальчишки с возбуждённо торчащими,
багрово залупившимися членами, переплетаясь ногами, ласкали друг друга
ладонями; меняясь местами, поочередно ложились друг на друга – тёрлись
друг о друга твёрдыми горячими членами; жарко сопели; поочерёдно сосали
друг друга в губы; дрочили друг другу, ложась друг против друга, глядя друг
другу в глаза; вновь прилипали друг к другу – с силой вжимались друг в
друга юными горячими телами, тискали, мяли друг другу сочно-упругие
булочки; снова елозили друг по другу, вдавливая друг другу в животы липко
залупавшиеся члены... они, мальчишки, кайфовали! Они совершенно не
думали, хорошо это или плохо с точки зрения «общепринятых представлений
о правильном и неправильном в сексе», им было всё равно, как это может
называться в том социуме, где протекала их внешняя, в и д и м а я, жизнь...
всё это не имело никакого значения! Это было наслаждение, юное и
упоительное, безоглядное наслаждение, и они... они, мальчишки, просто
кайфовали! Потом, когда всё было кончено, они точно так же обтёрлись –
вытерли клейкую сперму с членов и животов, снова надели трусы...
- Толян... какой ты, однако, развратный, – с улыбкой проговорил Серёга, как
бы подводя итог всему тому, что было у них в постели, но ни в голосе
Серёгином, ни в его взгляде не было ни смущения, ни, тем более, какого-
либо осуждения, а даже наоборот – слово «развратный» прозвучало, вопреки
своему значению, как знак несомненного одобрения.
- Ой, на себя посмотри! – парировал Толик с той же интонацией, в свою
очередь глядя с улыбкой на Серёгу. – Выключай свет – будем спать! – Толик
повалился на свою постель.
Серёга хотел уточнить, чья очередь выключать свет, но выяснять и спорить
не было никакого желания, и Серёга, пробурчав себе под нос:
- Командир, блин, нашелся, – послушно щёлкнул выключателем.
- Не командир, а твой старший брат, – в темноте проговорил Толик с
чувством явного удовольствия. – Тебе посветить телефоном?
- Не надо... я уже на месте, – отозвался Серёга, опускаясь на свою постель;
не видимый в темноте Толик назвал себя старшим братом, и... в комнате
было темно, мальчишки в темноте не видели друг друга, но они оба –
одновременно! – вдруг ощутили-почувствовали какое-то тёплое, радостное,
умиротворяющеечувство принадлежности другдругу...они
уже произносили эти ни к чему не обязывающие определения «старший
брат» или «младший брат» и в адрес друг друга, и в свой собственный адрес,
не придавая этим определениям никакого особого смысла, но теперь словно
что-то изменилось, и слова эти – «старший брат», «младший брат» –
зазвучали как-то совсем по-другому, наполняясь совершенно иным
смыслом...
- Толян, ты уже спишь? – произнёс в темноте Серёга, пытаясь увидеть
лежащего напротив Толика.
- Уже сплю, – отозвался Толик.
- Я тоже сплю, – проговорил Серёга, думая о том, что завтра... или сегодня,
когда наступит утро, он снова увидит Толика... «снова увижу Толяна...» – с
этой тёплой, отчего-то радостной мыслью Серёга провалился в сон – тихо
засопел вслед за уже сопящим Толиком...
Утром, конечно, они проспали, что было, впрочем, неудивительно, – они не
слышали, как пришел Пёрт Степанович, как Пётр Степанович о чем-то
поговорил с радостно виляющим хвостом Пиратом, как Пётр Степанович,
благо дверь была нараспашку, прошел в комнату; Толик спал, лёжа на
животе, обняв подушку, одну ногу согнув в коленке – отведя в сторону, а
Серёга, наоборот спал на спине, разбросав в стороны руки, разведя,
раздвинув в стороны ноги; может, и у Толика была обычная утренняя
эрекция, но этого видно не было, а у Серёги, лежащего на спине, трусы-
плавки, изнутри натянутые вставшим членом, вздымались вверх, напоминая
конусообразную юрту, – у спящего Серёги, как это происходило практически
каждое утро, была обычная утренняя эрекция – член у Серёги стоял в трусах
колом, и Пётр Степанович, глядя на внука, мысленно хмыкнул: «Ты
посмотри! Ума еще нет, ум как у курицы, а писюн уже колом стоит – уже
хочет девчонку... от природы никуда не денешься!» – Пётр Степанович
невольно улыбнулся; мальчишки, сладко посапывая, спали, и Пётр
Степанович решил не будить их – пусть немного поспят ещё, пока он будет
заниматься во дворе хозяйством.
Серёга проснулся первым – сквозь сон до него донеслось с улицы урчание
«Москвича», и Серёга открыл глаза, – вспомнив, что было вчера, он первым
делом посмотрел на спящего Толика... вчера было всё офигенно, просто
офигенно, – машинально сунув руку в трусы, Серёга сжал пальцами
напряженный член.
- Толян! – негромко позвал Серёга, садясь на своей постели. – Просыпайся...
- Сколько времени? – не открывая глаза, отозвался Толик.
- Да фиг его знает! Сейчас посмотрю, – Серёга потянулся за телефоном, чтоб
посмотреть время. – Девятый час... вставай! Дедуля уже пришел – звать нас
на завтрак... слышишь? Дрессирует свой драндулет...
- Блин, я спать хочу! – всё так же не открывая глаза, не меняя позу, нараспев
проговорил Толик жалобным голосом.
- Раньше нужно ложиться! – произнёс Серёга с такой интонацией, словно он
пенял Толику что тот поздно лёг и потому теперь не хочет вставать – хочет
спать.
- Ой! Кто б говорил! – Толик, открыв один глаз, весело посмотрел на
сидящего на постели Серёгу. – Ты как?
- Нормально! – Серёга, глядя на Толика, улыбнулся. – А ты?
- Я тоже нормально... даже отлично! – Толик, рывком оторвавшись от
подушки, тоже сел; секунду-другую они, Серёга и Толик, весело смотрели
друг на друга, не столько понимая, сколько чувствуя, что они стали еще
ближе друг другу, и это ощущение близости наполняло их юные души
музыкой радости. – Серый... – Толик, с деланной блудливостью прищурив
один глаз, медленно провёл кончиком языка по верхней губе.
– А ты, оказывается, очень сексуальный...
- Ой! А ты как вроде нет... – Серёга, в ответ точно так же прищурив один
глаз, точно так же провёл языком по верхней губе; мальчишки, глядя друг на
друга, весело рассмеялись.
Они вышли в наполненное воробьиным щебетом утро, и Пират, услышав, как
скрипнули ступеньки крыльца, повернул на скрип голову – энергично и
радостно закрутил хвостом.
- Дедуля! Ты специально завёл свой ретро-мобиль, чтоб не дать бойскаутам
выспаться? – весело поинтересовался Серёга, подходя к Петру Степановичу.
- Умывайтесь, бойскауты! Едем на завтрак, пока сырники не остыли.
Бабушка, наверное, уже заждалась, – Пётр Степанович пошел открывать ворота.
- Ты любишь сырники? – Серёга посмотрел на Толика.
- Да. А ты? – отозвался Толик.
- Я тоже люблю! – Серёга улыбнулся.
После завтрака Пётр Степанович поехал, как он сам выразился, «пошевелить
траву», скошенную на сено, а Серёга с Толиком покормили Пирата и,
оседлав своих «мустангов», поехали искать подходящее место для купания.
Они проехали километров пять в одну сторону от пляжа, вернулись назад,
столько же проехали в сторону другую – везде вдоль берега либо росли
густые кустарники, либо росла высокая трава, никакой чистой полянки, хотя
бы отдалённо напоминавшей пляж, не было, и мальчишки вернулись назад.
За обедом они рассказали дедуле и бабуле о своих безуспешных поисках
места для купания.
- Есть одно место, но это остров... это чуть дальше того места, где мы
рыбачили... ты, Толик, был там в свои прошлые приезды? – Пётр
Степанович посмотрел на Толика.
- Нет, – Толик отрицательно покачал головой.
- Я тоже не был, – вставил своё слово Серёга.
- Ты, Серёга, там точно не был, это я знаю, – хмыкнул Пётр Степанович. – А
мы там когда-то целые дни проводили летом – и купались, и загорали, и
морские бои устраивали... – Пётр Степанович на секунду задумался, видимо,
что-то вспоминая из далёких-предалёких лет.
- Ну, ты посоветовал тоже, – с лёгким неодобрением в голосе проговорила
Зинаида Ивановна, доставая из кастрюли с борщом половину курицы.
– Такая даль... да и нет уже, может, того острова – размыло его водой...
- Ничего его не размыло, – возразил Пётр Степанович. – Я в прошлом году в
тех местах рыбачил, остров на месте. А что касается расстояния, то мы
мальчишками туда ходили пешком через день да каждый день – и купались
там, и клад искали... а у них вон велики!
- Не велики, а мустанги! – тут же поправил Серёга. – Бабуля, мне нежирный
кусочек... и шкуру я тоже не ем!
- Мне тоже, бабуля, не жирный кусочек! – проговорил Толик, отодвигая
опустошенную тарелку из-под борща. – И шкуру мне тоже не надо!
- А какой вы там клад искали? – проследив, как Зинаида Ивановна вырезала
белое мясо для него и для Толика, Серёга снова перевёл взгляд на Пётра Степановича.